— Во всяком случае, я ведь и калекой сделался, служа вашему сиятельству…
— Вы должны были сделать свое дело получше, а вы позволили выстрелить в себя и стали в результате совершенно бесполезны.
— Это я тоже понимаю, ваше сиятельство, — отвечал Изидор, едва сдерживаясь, — но надеюсь скоро выздороветь и снова стать полезным. Конечно, с моим назначением теперь придется повременить, я вижу, что мне нечего ждать от вашего сиятельства. Есть люди, напоминающие муху, попавшую в миску с супом, — она все старается выползти оттуда, но всякий раз снова соскальзывает в суп. Как только я подхожу к самой цели — вдруг словно что-то толкает меня назад. Черт возьми! Это, впрочем, не моя вина, ваше сиятельство. Меня приводит в ярость мысль о том, что враги мои теперь торжествуют, а я должен опять все начинать сначала. Мне это так же досадно, как вашему сиятельству досадна мысль о маркизе Павиа, обнимающем графиню Инес. Ваше сиятельство, если бы мы опять стали действовать заодно…
— Могу ли я рассчитывать на вас, если вы не сумели справиться с поручением, когда были здоровы!
— Я скоро выздоровею, ваше сиятельство!
— А события в Пуисерде будут ждать этого? — холодно спросила Бланка Мария. — У вас голова тоже, кажется, пострадала во время болезни. Между нами больше нет ничего общего.
— Это жестоко сказано, ваше сиятельство! Я пришел сюда в надежде поправить дело… Что бы вы сказали, если бы я предложил вам окружить Пуисерду и поймать птицу в клетке? Пуисерда — крепость, которую нужно взять…
— Его величество, дон Карлос, не хочет делать этого сейчас.
— Крепость нужно взять в осаду и захватить рано или поздно, ваше сиятельство; нельзя иметь с тыла защищенную неприятельскую местность.
— Повторяю вам, что король Карл против этого плана! Ничто не заставит его пойти сейчас на Пуисерду!
— Скажите прежде всего, ваше сиятельство, хотите ли вы, чтобы крепость была взята? Ведь тогда, во всяком случае, хоть одна птица будет в наших руках.
— Я бы прямо сейчас взяла Пуисерду в осаду и приказала обстрелять ее из пушек! — вскричала Бланка Мария, и глаза ее сверкнули мрачно и грозно. — Я бы разрушила эту крепость, сровняла ее с землей, но, увы! Это желание никогда не исполнится.
— А если бы я сделал его исполнимым, ваше сиятельство? — спросил Изидор, взглянув на нее своими косыми глазами, и самоуверенная улыбка скользнула по бледному, худому лицу.
— Вы хотите сделать то, что не под силу даже мне? Повторяю вам, король Карл намерен вступить в открытый бой с бунтовщиками и не согласен затевать сейчас что-либо еще.
— Никогда бы я не осмелился сомневаться в вашем влиянии, ваше сиятельство, или превозносить себя — нет, нет! Но у меня есть верное средство убедить его величество короля Карла благосклонно отнестись к плану. Я обещаю вашему сиятельству осуществить ваше желание и взять Пуисерду!
— Вы, кажется, относитесь к тому типу людей, которые все хотят сделать, много обещают и ничего не исполняют.
— Испытайте меня еще раз, ваше сиятельство, в этот раз я не обещаю ничего такого, чего бы не мог выполнить.
— Мне и самой хотелось бы сделать последнюю пробу, хотя бы для того, чтобы посмотреть, удастся ли вам повлиять на дона Карлоса и убедить его предпринять осаду Пуисерды.
— Я калека, но вашему сиятельству не придется повторить, что мой мозг пострадал так же, как и мое тело. Я исполню свое обещание. Смогу ли я потом надеяться на прошение и прежнюю милость?
— Если Пуисерда будет взята в осаду — клянусь душой, вы будете генералом и главнокомандующим.
— Я еще чертовски слаб, — сказал Изидор, — но обещание такого будущего действует на меня лучше всякого лекарства. Сейчас же отправляюсь в штаб-квартиру. Не могу обещать вашему сиятельству, что исполню ваше желание на этих днях, но ручаюсь, что оно будет исполнено непременно. Пуисерда будет взята в осаду. Честь имею кланяться вашему сиятельству! По всей вероятности, скоро вернусь с отчетом.
Изидор поклонился, насколько позволяла ему его рана в плече, и вышел.
Он тотчас же хотел отправиться в штаб-квартиру. Снова устроившись на маисовой соломе в телеге, он велел карлисту ехать туда, и повозка снова застучала по дороге.
Изидор улыбался. Он, видимо, доволен был результатом своего визита к Бланке Марии и не сомневался в дальнейших успехах.
Эта уверенность вливала в него новые силы, в первый раз он почувствовал, что не умрет от своей раны.
Имя Доррегарая огненными буквами горело в его воспаленном мозгу! Ненависть и жажда мести затмили ему все — а средства удовлетворить их все еще не было, все еще приходилось утешаться мыслью, что желанной минуты надо только немного подождать. Но так или иначе, а он должен был отомстить ненавистному. Бумаги, взятые у суперьора, ничему не могли помочь, потому что дон Карлос не обращал никакого внимания на подобные тайные общества, которые ему нисколько не вредили. Найти же какую-то другую силу и перед ней обвинить его в связях с Гардунией, было бы не только безумно, но даже невыполнимо при настоящем положении дел.
Этому воскресшему покойнику приходилось рассчитывать только на себя! Он должен был пролить кровь ненавистного на поле сражения или подкараулить его и выстрелить из засады. Эти мысли благотворно действовали на карлистского черта. Один сообщник сатаны поклялся извести другого. Доррегарай не уступал Тристани в жестокости и коварстве, только был несколько в другом роде.
Изидор занимался пустяками, то есть преследовал планы, которые сравнительно с планами мексиканца были пустяками! Доррегарай же был убийцей высшего полета, и если не считать донью Бланку, то самые страшные дела на этой войне, как мы увидим дальше, творил именно он. В последнее время он еще больше вошел в милость дону Карлосу, оставшись победителем в нескольких битвах и отличившись редкой бесчеловечностью во многих случаях.
Имя его произносилось со страхом. Пленные, имевшие несчастье попасть к нему в руки, были обречены на смерть. Он прославился своей смелостью, солдаты называли его новым Кабрерой и все как один хотели служить под его начальством.
Не только в лагере, но и на поле битвы, в самых кровавых схватках он постоянно был впереди со шпагой в руке. С тайным страхом уже начинали говорить, что он неуязвим и, наверное, связан с сатаной, так как его не берут ни штык, ни пуля.
Для предводителя банд авантюристов была очень выгодна такая репутация.
Доррегарай боялся Тристани, тот был опасен для него. Через несколько дней после выстрела, сбившего Изидора с ног, Доррегараю донесли об этом, и он считал его теперь умершим.
Изидор знал это и заранее радовался, представляя себе удивление Доррегарая, когда он вдруг явится перед ним.
Занятый этими мыслями, он и не заметил, как доехал до штаб-квартиры. Уже наступил вечер. От штабных офицеров он узнал, что дон Карлос уехал и вернется не раньше завтрашнего дня. Ему отвели помещение, куда он пригласил полкового доктора, осмотревшего рану и сделавшего новую перевязку. Изидор уснул в эту ночь спокойнее, хотя тревожные мысли все еще не покидали его.
На следующее утро знакомый офицер из свиты дона Карлоса позаботился, чтобы его хорошо покормили, и, как только дон Карлос вернулся, Тристани велел отвести себя к нему.
Ему довольно долго пришлось ждать, пока до него дошла очередь, так как в штаб-квартире принца скопилось много дежурных офицеров и адъютантов с депешами. Когда они закончили свои доклады, Изидора ввели к дону Карлосу. При нем были адъютант и его секретарь Виналет, которому он отдавал приказания на вечер.
Появление Изидора, казалось, не было ему неприятно. Тристани, несмотря на рану, стоял, вытянувшись по-военному. Дон Карлос тотчас обратился к нему.
— Так вам удалось спастись, капитан? — спросил он. — Мне сообщили, что в вас выстрелили из засады и что вы убиты.
— На этот раз кое-как уцелел, ваше величество, — отвечал Изидор. — Недалеко был от смерти, но, видимо, не суждено еще мне умереть.
— Да вы и теперь, кажется, не совсем оправились, капитан?
— Рана еще не закрылась, ваше величество.
— А вы уже опять торопитесь на службу? Слишком рано! Вам надо прежде окрепнуть. Здесь сейчас не место для инвалидов, потому что в ближайшее время нам предстоит большое сражение, где будут задействованы все наши военные силы.
— Я и сам чувствую, ваше величество, — отвечал Изидор, — что не в состоянии еще исполнять какие-либо обязанности, я пришел с тайным донесением, которое должно быть передано только вашему величеству.
— Тайное донесение? Говорите, капитан.
— Прошу ваше величество всемилостивейше простить, но это частное и очень деликатное дело, — сказал Изидор, взглянув на адъютанта и Виналета.
— Ваши частные дела требуют, как видно, больших предосторожностей, — сказал дон Карлос, — но я исполню желание воскресшего из мертвых.
Он сделал знак адъютанту и Виналету удалиться.
— Теперь мы одни, — прибавил он, — говорите.
— Дело, о котором я буду говорить, — продолжал Изидор, — касается не меня. Я, с позволения вашего величества, хотел бы сказать об одном обстоятельстве, все детали которого известны только мне.
— О каком обстоятельстве вы говорите, капитан?
— О привидении, явившемся в полночь в замке Глориозо, с позволения вашего величества.
Дон Карлос быстро взглянул на Изидора.
— О привидении? Разве оно появлялось еще раз? — спросил он.
— Несколько иначе, чем в первый раз, ваше величество. Привидение явилось снова в ту ночь, когда я был так тяжело ранен и когда графиня Инес таким непонятным образом ушла из замка. Говорят, молодая графиня Кортецилла подвержена лунатизму, может быть, эта таинственная болезнь и дала ей возможность выйти из замка, окруженного со всех сторон солдатами. Это было первое привидение, я его хорошо узнал, а второе привидение помогало графине в побеге.
— Лунатик действует во сне, а побег может быть совершен только в сознательном состоянии.
— В таком случае, ваше величество, это непостижимо.
— Кто же был вторым привидением?
— Это была сеньора Амаранта! Она жива, это была она, а не призрак! Ваше величество, поверьте мне, я хорошо знаю сеньору.
— Она жива, — Карлос, по-видимому, не хотел показать своего удивления или интереса, которое вызвало у него это сообщение. — Значит, сеньора пришла за графиней Кортециллой, но ведь та в замке Глориозо была вне опасности! Я был бы не против, если бы вы, вместо того чтобы выпустить графиню, привели к ней сеньору, и заперли бы их вместе, капитан.
— Я пытался вернуть их в замок, несмотря на свою рану, но напрасно. Однако желание вашего величества может быть исполнено еще и теперь.
— Каким образом, капитан? Разве обе сеньоры находятся сейчас в таком месте, где их можно поймать?
— Сеньора Амаранта проводила графиню в Пуисерду. По моему приказанию за ними следили, и моим солдатам удалось узнать, что сеньоры нашли убежище в доме дяди графини.
— Пуисерда…
— Это небольшая крепость, принадлежащая бунтовщикам, и там стоит небольшой неприятельский гарнизон. Если бы ваше величество отдали приказ окружить ее и взять, обе сеньоры были бы в ваших руках. Занять же крепость — просто пустяки.
— Но в настоящую минуту я не могу дробить силы, мои планы этого не позволяют.
— Ваше величество, я не говорю о непременном захвате, Пуисерду можно просто окружить небольшим числом солдат. Рано или поздно ведь ее все равно придется брать, а до тех пор я буду стоять в карауле с какой-нибудь сотней человек. Ваше величество дадите мне таким образом спокойный пост, на котором я успею окрепнуть, пока со своей сотней буду ждать, когда ваше величество вернетесь с победой и соберете войско для дальнейших завоеваний.
— Боюсь, что вас с вашей сотней ожидает плохой конец в случае вылазки гарнизона.
— Испытайте нас, ваше величество, жертва, во всяком случае, будет невелика, но я ручаюсь, что с сотней своих солдат неделями буду стоять в Пуисерде и не дам шевельнуться ее гарнизону.
— Ну, хорошо, желание ваше будет исполнено, капитан.
— Благодарю, ваше величество, за вашу милость и даю слово, что ни одна мышь не выйдет из Пуисерды и не войдет в нее, пока войска не придут брать крепость.
— Оставайтесь здесь, в штаб-квартире, и ожидайте дальнейших приказаний, —сказал дон Карлос Изидору, который теперь достиг своей цели и мог сообщить донье Бланке о предстоящей осаде Пуисерды.
Спустя несколько дней карлистский черт шел со ста пятьюдесятью вверенными ему солдатами к маленькой крепости.
П. Ламповый бал
В ту ночь, когда Тобаль Царцароза присоединился волонтером к правительственным войскам, оставив свой двор, одна из тех таверн «маленькой Прадо», в которой всегда бывает так много посетителей, была сильно оживлена. Тут давали народный бал, в каких охотно принимают участие и молодые девушки, и замужние женщины, женатые и холостые мужчины, потому что испанцы и испанки больше всего на свете любят танцевать.
Знатная донья со своим кавалером так же страстно предается танцу на частном балу, как и мещанка, идущая туда, где танцуют фанданго и ригодон, как и простая девушка, цветочница, продавщица магазина, гризетка, с неподдельной радостью танцующие на тех народных балах, которые получили название от чадящих ламп, освещающих огромные танцевальные залы.
Только неудержимая страсть к танцам может объяснить, почему эти залы бывают всегда так полны народа, а таких залов бесчисленное множество в беднейших кварталах Мадрида.
Название «зал» здесь совсем не подходит, эти помещения скорее похожи на огромные амбары. Но что за дело, были бы пол и стены, играла бы музыка, да было бы достаточно танцующих сеньоров.
Зал в таверне «Солнце», куда мы теперь войдем, был велик и душен, четыре свешивавшиеся с потолка лампы, казалось, качались в каком-то тумане, в воздухе плавали дым и пыль, поднятая танцорами.
Хозяин, боясь, как бы потолок не рухнул от дружного топота множества ног, велел расставить кое-где подпорки, нимало не мешавшие танцующим. В уголке на небольшом возвышении помещался оркестр из пяти музыкантов:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53