Старик в своем шутовском одеянии производил на него особенно сильное впечатление, он чувствовал к нему необъяснимое влечение, смешанное с глубоким состраданием. Он стоял как прикованный к этому месту.
Представление уже должно было начаться, и Антонио тоже решил войти в балаган. Старик раскланялся перед ним, как и перед прочими гостями, и бывший патер, положив в тарелку монету, пробрался в зал, где уже почти все места были заняты.
Сцена, устроенная на заднем плане балагана, отделялась от зрителей красным занавесом.
Антонио встал к ней боком.
Через несколько минут раздались жалкие звуки оркестра. Занавес раздвинулся, и глазам зрителей предстал сеньор Арторо.
Он начал играть пушечными ядрами, то подбрасывая их кверху, то перекидывая из одной руки в другую, завернув одну из них себе за спину, наконец, вскочив на большое ядро, он начал танцевать на нем.
Антонио смотрел на все эти фокусы с глубоким состраданием, представляя себе, как трудно и тяжело бедному старику исполнять их, и понимая, что только крайняя нужда заставляет его делать то, что ему уже не по силам, изнурять себя, чтобы добыть себе и детям кусок насущного хлеба.
Появились на сцене так называемые семь волшебных колец, и сеньор Арторо принялся играть ими, то связывая их вместе очень искусно, то развязывая в один момент, а в заключение своего представления, взяв пустой мешок и встряхнув его перед зрителями, начал из него вытаскивать яйца, а потом и куриц. Этот фокус привел публику в восторг, раздались громкие рукоплескания и оглушительные крики одобрения.
Сеньор Арторо раскланялся и удалился со сцены, на которой тут же появилась его дочь. Она начала с танца с кастаньетами, исполняла его прелестно, все движения и позы ее были полны грации. Затем, бросив кастаньеты, она продолжала танцевать с пандеро (пандеро — это четырехугольная деревянная рамка, на которой натянут пергамент и висит множество колокольчиков и разноцветных лент с развевающимися концами. Все испанские танцовщицы очень любят эти бубны и очень искусно пользуются ими, подстраиваясь в такт всякой музыке). В этом танце она была еще очаровательнее, еще грациознее, и публика разразилась самыми восторженными аплодисментами! Действительно, Хуанита была так обворожительно хороша и так прелестно танцевала, что и более разборчивых зрителей могла привести в бешеный восторг. Когда она в заключение представления легла, как будто в воздухе, поддерживаемая старым отцом, двое карлистов до того воспламенились ее красотой, что, с яростью расталкивая публику, собиравшуюся выходить из балагана, бросились на сцену с диким криком, стараясь схватить танцовщицу в свои грубые объятия, покрывая ее нахальными поцелуями!
Хуанита, вырвавшись от них, бросилась за кулисы, они — за ней и снова схватили ее!
Напрасно боролся с ними старый Арторо, напрасно бедная девушка взывала о помощи, пытаясь вырваться из их рук, — они не выпускали своей жертвы.
Антонио, услышав крик девушки, звавшей на помощь, бросился к сцене, вскочил на нее и в одну минуту очутился за занавесом, где измученная Хуанита из последних сил сопротивлялась негодяям.
При виде этого безобразного насилия в душе Антонио, охваченного и раньше непонятным для него чувством участия и сострадания к отцу и дочери, вспыхнуло негодование. Он резким движением оторвал одного из карлистов от девушки, стоявшей на коленях, и с силой оттолкнул другого.
— Бесчеловечные, бессовестные, что вам нужно от этой сеньоры? — воскликнул он грозным, повелительным тоном. — Вон отсюда!
В первую минуту от неожиданности карлисты отступили, но увидев, что их противник безоружен и, по-видимому, несравненно слабее их физически, они дерзко закричали:
— Ты зачем пришел сюда? С какой стати ты осмеливаешься вмешиваться в наши дела?!
— Я пришел, чтобы защитить эту девушку от насилия, — ответил Антонио решительным тоном, становясь между ними и Хуанитой, крепко уцепившейся за него. — Представление окончено, убирайтесь вон, повторяю вам!
— Проклятая собака! — выругался один из карлистов, замахнувшись кулаком. — Кто ты и зачем здесь?
— Убирайся вон, — воскликнул другой, бросаясь к Антонио, которому не устоять было против этих двух атлетов. Старый Арторо пытался встать между ними и успокоить раздраженных карлистов.
— Остановитесь, сеньоры, остановитесь! — просил он. — Это мой сын! Он защищает свою сестру! Прилично ли таким хитрым солдатам, как вы, нападать на беззащитную девушку, оставьте ее!
— Он должен умереть за то, что осмелился напасть на нас, — кричал в бешенстве один из карлистов, пытаясь свалить Антонио.
— Сжальтесь, сжальтесь! — лепетала девушка чуть слышно.
— Не трогайте его, не убивайте, это мой сын! — воскликнул Арторо, прибегая к этой лжи, чтобы спасти незнакомого ему молодого человека от грозившей ему смерти.
Антонио, и в неравной борьбе сохраняя гордое спокойствие, хотел было сказать, что он вовсе не сын, но в это время оба карлиста, оставив Хуаниту, бросились на него, и под ударами их кулаков он упал. Арторо пытался оттащить злодеев от их жертвы, а Хуанита, вдруг бросившись на своего спасителя, закрыла его своим телом от дальнейших ударов.
К этому времени на шум сбежалось множество людей, и карлисты с ругательствами и угрозами убрались из балагана, где Хуанита, стоя на коленях перед бесчувственным своим защитником, рыдала, в отчаянии заламывая руки.
Арторо, обрадованный, что нападение кончилось без тяжелых последствий, вежливо попросил прочих карлистов и граждан, сбежавшихся на шум, разойтись.
Выйдя на улицу, карлисты, зачинщики всей этой истории, продолжали ругаться и клялись, что они еще покажут брату танцовщицы, что он поплатится жизнью за свое дерзкое вмешательство.
Эти угрозы сильно встревожили Арторо и его дочь и заставили их провести всю ночь в страхе и беспокойстве.
XVIII. Освобождена!
Вернемся теперь к той ночи, когда дон Карлос, увидев на террасе своего дворца привидение, отдал приказ обыскать весь сад, оцепив его со всех сторон.
Приказ был немедленно исполнен усердным управляющим, который, в несколько минут собрав всех своих солдат и слуг, прибежавших на выстрел, расставил у всех входов посты, а сам с остальными людьми, взяв зажженные факелы, пошел обыскивать все кусты, аллеи и закоулки сада.
Поиски продолжались несколько часов, но дон Карлос все это время, не сходя с террасы, с напряженным вниманием следил за их ходом. Он не отводил глаз от этих огней, блуждающих по всему саду, появляющихся то в одном, то в другом его уголке, то вдруг одновременно в нескольких местах. С замиранием сердца ждал он, что вот раздастся крик карлистов, который возвестит, что призрак найден. Но время шло, а поиски оставались напрасными. Никого и ничего не оказалось в саду, все закоулки которого были тщательно осмотрены. Привидение скрылось, бесследно исчезло, хотя сомневаться в его появлении было невозможно: его видел не один дон Карлос, которому при известном настроении оно могло померещиться, его видел и часовой! Но куда же делась эта тень, куда она скрылась?
Наконец Изидор после долгих напрасных стараний обнаружить следы неизвестного ему существа, спрятавшегося в саду, вернулся к дону Карлосу с докладом, что ничего в саду не найдено!
Число часовых было увеличено, но это не успокоило принца, он был страшно взволнован, не зная, чем объяснить это видение. Пребывание во дворце сделалось невыносимым для него.
Заря уже занялась, когда он лег в постель и заснул, но и сон не принес успокоения его встревоженной душе, это был тяжелый, беспокойный сон, ему виделась Амаранта, грезилась ее черная тень, представшая перед ним на террасе, посылавшая ему проклятия выразительным жестом руки.
Он больше не мог оставаться в замке и, несмотря на свое прежнее намерение провести в нем некоторое время, на другой же день после описанного происшествия решил уехать в свою штаб-квартиру. Он сделался суров и мрачен, движения стали резкими и торопливыми.
Встав утром и приказав управляющему соблюдать строгую дисциплину в замке, окружить его надежными часовыми и стрелять в каждого, кто приблизится к нему ночью, он поспешно уехал вместе со своей свитой.
Изидор сделал необходимые распоряжения, строго приказав своим людям зорко и внимательно наблюдать за каждым, кто покажется рядом с владениями замка, и каждого останавливать немедленно. А потом его мысли вернулись к поручению доньи Бланки.
Графиня Инес в своем уединенном покое начинала, видимо, поправляться, с каждым днем силы возвращались к ней, хотя лицо по-прежнему оставалось бледным и грустным.
Страдания свои она переносила молча, ни малейшего ропота, ни одной жалобы не сорвалось у нее с языка.
Марта, жена кастеляна, прислуживающая ей, все старалась вызвать ее на разговор, чувствуя к ней сострадание и участие, но Инес отделывалась всегда самыми короткими ответами, хотя вообще обращалась с ней приветливо и ласково. Марта, всегда заставая ее сосредоточенной, углубленной в свои мысли, догадывалась, что мысли эти невеселы, что на душе у нее очень тяжело, так как часто видела ее в слезах, видела, как трудно ей было иногда сдерживать их, но ни одним словом, ни одним намеком Инес не выдавала своего горя перед доброй женщиной, может быть, не хотела делиться им с посторонним человеком, может, от уверенности, что этот человек все равно не сумеет помочь ей, облегчить ее участь.
Часто смотрела она в открытое окно своей тюрьмы, на дорогу, на лес и заливалась горькими слезами.
Так проходили дни за днями. Когда в замок прибыл дон Карлос, Инес, узнав об этом от Марты, пробовала добиться свидания с ним, надеясь, что он согласится ее освободить, но он отказался встретиться с нею, не желая идти наперекор своей невестке, и бедной пленнице осталось одно: покориться злой судьбе, преследовавшей ее.
Что ждало ее впереди? Долго ли будут держать ее в замке? Почему не хотят, чтобы она продолжила свой путь в Пуисерду? Зачем разлучили ее с Антонио и Амарантой? Эти вопросы ежечасно мучили ее. Она понимала, что все это делалось, чтобы наказать ее за то, что она не выдала местопребывания Мануэля, видела ненависть принцессы к себе, понимала, что она хочет держать ее в своей власти, но для чего? Что она хотела с ней сделать? Вот над чем Инес ломала голову, но не могла, разумеется, разрешить этих вопросов.
Впрочем, скоро кое-что для нее прояснилось. Через несколько дней после отъезда дона Карлоса она узнала намерения доньи Бланки относительно нее! Намерения эти были так бесчеловечны, так ужасны, что она невольно содрогнулась, они казались невозможными, невероятными! Ею овладели страх и отчаяние, она поняла, что гибель ее неминуема, что больше ей не придется увидеться с Мануэлем!
Изидор не дремал и решил добиться Как можно скорей своей цели: оставить свою нынешнюю должность управляющего и быть представленным в генералы. Жизнь в этом уединенном замке казалась ему нестерпимо скучной, и он стремился присоединиться поскорее к армии короля Карла VII. Но кроме этого ему не давала покоя мысль о генерале Доррегарае, которому он жаждал доказать, что он не погиб, что его не удалось стереть с лица земли, что, напротив, гордый мексиканец должен бояться его, которого считал столь ничтожным прежде! Для того, чтобы эти мечты осуществились, что нужно было? Безделица, о которой не стоило бы и задумываться! Нужно было только устранить графиню Инес де Кортециллу! Отправить ее к праотцам — и самое страстное его желание, цель его жизни — погубить своего врага, своего противника — осуществлялась! «Я свергну его, этого Доррегарая, свергну и займу его место!»— думал Изидор, скрежеща зубами при воспоминании о своем смертельном враге!
Он понял из слов своей благодетельницы доньи Бланки, что она не хочет открытого убийства графини, и вскоре нашел средство свести ее в могилу тайком!
Раз поздно вечером, когда в замке все улеглись спать, Изидор осторожно пробрался к пруду, превратившемуся у берегов в тинистое болото, поросшее разными травами; в том числе там рос и болиголов.
Изидор влез в болото и добрался до болиголова, по колени увязая в тине. Стебли растения были так сочны, что, когда он срывал их, из них крупными каплями капал сок. Сок этот содержал в себе сильный яд, который и нужен был Изидору.
Набрав стеблей, он поспешно выбрался из болота и вернулся с драгоценной ношей в замок. Он не пошел в свою комнату, а отправился на кухню подвального этажа, которой никто не пользовался. Придя туда, Изидор развел в плите огонь, взял пустой горшок, валявшийся на полке, налил в него немного воды и бросил туда принесенные стебли, изрезав их на куски, затем поставил посудину на плиту. Подбавив еще дров в печку, он отправился спать, очень довольный собой. Очевидно, что совесть даже не всколыхнулась в его черствой душе.
В течение ночи яд из корней выварился, и управляющий, придя утром в кухню, увидел в горшке темноватую жидкость. Ее оказалось так много, что хватило бы отравить не один десяток людей.
Часть жидкости он отлил в пузырек, специально принесенный им, и, спрятав его в карман, отправился в кухню кастеляна, где Марта обычно готовила обед для Инес.
В это самое время, когда Изидор пришел туда, на подносе стояли блюда с едой, накрытые тарелками, и большая фарфоровая кружка с водой, смешанной с густым темным вином; Марта собиралась нести обед графине и вышла в соседнюю комнату за маисовым хлебом, который обычно подавала к обеду.
Из этой комнаты выходило маленькое окошечко в кухню. Изидор, увидев, что в кухне никого нет, поспешно вынул из кармана пузырек, вылил жидкость из него в кружку с питьем, приготовленным для графини, и, спрятав пузырек в карман, начал громко звать Марту. Когда она явилась на его зов, он отдал ей приказания относительно продовольствия для солдат, желая на всякий случай отвлечь от себя возможные подозрения.
Очень довольный удачным исполнением своего замысла, он вернулся к себе в комнату в полной уверенности, что через несколько часов услышит о болезни своей пленницы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53