Может, скучаешь, могу сделать одолжение, обратно в месепе перевести.Парень побледнел и стал умолять господина позволить ему работой вернуть доверие.Георгий уже давно не чуствовал, что в своем стремлении поднять благосостояние он часто прибегает к методу других азнауров. Правда, он глубоко был уверен, что его благосостояние подымает благосостояние крестьян. Только изредка он вспоминал предостережение Папуна: князь никогда не будет поступать, как глехи. Он все больше задумывался над недостачей пахотной земли, увеличивающимся притоком крестьян и с еще большей энергией развивал маслобойное производство. Круглый год безостановочно двигались тяжелые каменные жернова.Лишь старики, по-прежнему собираясь по воскресеньям на любимом бревне, тесно усаживались, любовно поглаживая твердую кору, довольные целостью друга.Опершись на палки, долго молчали, радуясь покою, обводили ослабевшими глазами знакомую картину: реку, где купались детьми, поле, которому отдали все силы, мост, сохранивший следы их былой удали.Покачивая головой, тихо говорили: откуда Георгий узнал, что так лучше? Хорошо в Носте стал народ жить, хорошо, когда князь свой, но еще лучше, когда земля своя.Георгий обошел с отцом Эрасти амбары, пощупал руками золотистую шерсть, одобрил желание отца Эрасти из остатков шерсти прясть особую нить и сказал о своем решении поставить его во главе всех шерстопрядилен Носте. Не преминул Георгий поспешить и с наградой, заявив, что ввиду увеличения семьи женитьбой Эрасти на Дареджан, сестре Киазо, дарит ему большой каменный дом.Георгий прервал поток благодарностей и обещал завтра днем приехать снова на постройку. Узнав о недостаче гвоздей, тут же попросил Папуна съездить в Гори или Тбилиси. Кстати, пусть он поищет на майдане новые гребни для шерсти…Вернувшись в замок, Саакадзе, тихо поговорив с встревоженной Русудан, скрылся в подземелье, где с двумя конями уже ждал Эрасти.Из узкой пещеры в густом лесу появились, словно выросли, два всадника. У дерева их поджидал Папуна.Конечно, допрос ничего не дал. Азис-паша возмутился: войны никакой нет, он выехал на прогулку и случайно очутился на грузинской земле, и если Саакадзе, которого он сразу узнал, не прикажет дерзким азнаурам проводить его, турецкого пашу, до границы, то, веротно, царь Луарсаб не поблагодарит Моурави за своеволие.Саакадзе глубоко сожалел о недоразумении, вызванном, вероятно, странной одеждой веселого паши.Но Моурави обязан охранять границу, иначе переодевание войдет в привычное удовольствие. Конечно, пашу проводят до границы…Короткое совещание с «барсами» и быстрое решение: привязать захваченных к седлам, заткнуть рты, ночью ехать, днем прятаться в ущельях и лесах…Саакадзе вскочил на коня и прежним путем вместе с Эрасти вернулся в замок.Наутро Георгий озабоченно осматривал постройку новой маслобойни, а Папуна поспешил в Тбилиси закупать гвозди и, кстати, угостить метехских слуг вином по случаю его полного выздоровления.Шадиман недоумевал. По его расчетам Азис-паша должен уже вернуться из Стамбула с точными условиями картлийско-турецкого союза. Отар и Сандро, поставленные во главе тайной цепи, тянувшейся до границы, через три часа после пленения паши донесли Шадиману о полном спокойствии леса и пограничной реки.Вместо Азис-паши в октябре пришло известив о спешном возвращении Луарсаба в Тбилиси.Шадиман почуствовал недоброе. Только неделя прошла со времени последней поездки правителя в Твалади, Луарсаб нехотя говорил о возможном возвращении в Тбилиси к рождеству. Кто-то повлиял на влюбленного царя. Нестан? Но она уже два месяца безвыездно живет в Твалади. Безвыездно? А поездки в Носте? Нет. Нестан не покорилась. Медную змею связывает с Саакадзе не дружба, а жажда власти. Она мечтает о первенстве, о влиянии на дела царства, предоставив «голубке» ложе царя. Эти рассуждения привели Шадимана к еще более сложным мыслям. Неужели Саакадзе догадывается о стамбульских переговорах? Если так, надо поспешить. Подарки и обещания прочного союза без труда склонят одурманенного Луарсаба к разрыву дорогостоящей дружбы с Ираном. Занятый сложным делом — высчитыванием, сколько солнц спряталось в глазах прекрасной Тэкле, царь не затруднит себя разбором тонкого доклада Шадимана и, как бабочка на огонь, попадет в западню трех князей.Тбилиси устроил царской чете радостную встречу. При перезвоне церквей и ликовании майдана переступила Тэкле порог Метехского замка, так трагично покинутого ею впоследствии…— Как?! — изумился Луарсаб. — Через всю Картли в Твалади скачет шахский посол, а мудрый правитель в полном неведении? Значит, поспешное возвращение царя ввиду скорого приезда Эмир-Гюне-хана и Ага-хана тоже тайна для первого вельможи Картли?!Шадиман словно прирос к скамье: шах Аббас осведомлен о стамбульском деле. Поэтому тайком от правителя Картли послал посла в Твалади… Чья это услуга? Он это узнает, хотя бы пришлось перерезать полцарства. А пока доставим некоторые удовольствия царице…Если князья, довольные всевозможными льготами и милостями, полученными через Шадимана, забыли на время оскорбление, нанесенное царем женитьбой на плебейке, то теперь, видя ликование Тбилиси, восхищенного красотой Тэкле, слыша хвалебные песни, распеваемые по улицам о прекрасной и доброй царице, посланной самим богом на радость царю и Картли, князья не замедлили вспомнить старые обиды.Едва заметное презрение Мариам, легкий смех Шадимана, и двор надменно, преувеличенно вежливо отнесся к плебейке… Но такие тонкости разбивалась о полное равнодушие Тэкле, выросшей вне всяких интриг. Она даже не догадывалась о скрытой под маской вежливости ненависти и, занятая любовью к царю, видела и слышала только Луарсаба, не вмешиваясь в суетливую жизнь придворных. Тэкле целые дни проводила в своих покоях за чанги, если не было Луарсаба, и в его объятиях, когда он был с нею.Такое уединение приписывали непомерной гордости. И ненависть, разжигаемая Гульшари и Мариам, росла.Столкновение произошло неожиданно. Тэкле, увидя Зугзу в жалкой роли рабыни Мариам, сжалилась над ханской дочерью и попросила Луарсаба даровать свободу казашке и разрешить ей вернуться в аул.Мариам разразилась бурным негодованием: она еще царица, никому не позволит распоряжаться ее собственностью и сумеет указать место непрошеным заступницам. Луарсаб, махнув рукой, поспешно покинул покои матери. Не осталась без внимания и Зугза, и если до сих пор снисходительное презрение Мариам делало жизнь казашки сносной, то заступничество Тэкле превратило эту жизнь в муку. В результате Зугза загорелась яростной ненавистью к Мариам и страстной любовью к Тэкле.Тэкле, игнорирующая аристократию, была добра и внимательна не только к Зугзе, которую жалела, но и ко всем слугам, независимо от того, были ли это слуги Мариам, Гульшари, Шадимана или Нестан.Такое отношение вызвало любовь и преданность, даже девушки Гульшари тихонько клялись скорее на себя руки наложить, чем идти против царицы. А веселая комната слуг Тэкле, под присмотром сестры Эрасти и ее красивого мужа мсахури, притягивала, несмотря на пощечины Гульшари, девушек, чубукчи, нукери, оруженосцев и телохранителей. Смех, песни, дайра неугомонно звенели в «ностевском уголке». Взбешенные Мариам и Гульшари уже не скрывали своей вражды к молодой царице. Встревоженная Нестан написала в Носте, и совершенно неожиданно, к удовольствию Луарсаба, в Метехи приехали Русудан с Хорешани.Русудан не замедлила показать, что царица здесь сестра Моурави, а двух цариц трон не выдержит. Бывшие царицы сами скромно в тень должны уйти, а не ждать приглашения.Мариам неистовствовала, звенели подносы, бегали с покрасневшими щеками слуги… Метехи походил на вулкан.— Не могу понять, дорогая Хорешани, ведь Тэкле тише ангела, никого даже крылом не заденет…— Кто к черту привык, всегда с богом скучает. Молодых княгинь, царь, напугай. Старшие поймут, о чем разговор идет…— Ты права, Хорешани, но как мать успокоить?— Русудан предоставь. Одинаковые средства друг против друга знают.Луарсаб окинул взглядом жизнерадостную княгиню и неожиданно спросил:— Как твой азнаур поживает?— Спасибо, пока любит…Восхищенный Луарсаб расхохотался:— Хочешь, князем сделаю?— Теперь все равно… Не стоит напрасно Шадиману кровь портить… Потом… для женщины всегда спокойнее, когда около возлюбленного меньше завистливых змей шипит…— Восхищаюсь тобой, дорогая Хорешани…— А я тобой, мой светлый царь. Всегда думала — ни с одним царем не сравнишься.Хорешани угадала. Русудан водворила порядок, даже Нино Магаладзе согнулась. Впрочем, предлога согнуться перед Тэкле княгиня сама давно подыскивала. По ее мнению, живая кошка лучше дохлого тигра. А тут еще Астандари всеми средствами пролезала в родственницы к Нестан. О Ревазе с Мамукой и говорить нечего. Открыто стали на сторону плебейки. Даже с «барсами» завели охотничью дружбу.
Гульшари первая заметила измену Нино, и во избежание заразы царица открыто изгнала обрадованных Магаладзе.Луарсаб, ради поощрения, тут же назначил Реваза в личную свиту и пригласил Астан остаться в замке. Царица по обыкновению заболела. Гульшари по обыкновению изодрала трём служанкам щеки. Но такой поворот событий заставил многих насторожиться:— Надо раньше было думать старой царице…— Конечно, лучше скучный царь, чем веселый князь…— И плебейке не пришлось бы место уступать…— Я всегда говорила — лучше магаладзевского носа не найти…— Первый знает, куда повернуть.— Разве Шадиман похож на голубя?— На голубя нет, но на влюбленного тоже мало…— На одном боку долго лежать надоедает…— Ха-ха-ха!..— Хи-хи-хи…— Нато всегда рассмешит!Луарсаб почти обрадовался приезду иранских послов. Сидеть целыми днями в покоях обожаемой жены не пристало царю, а в остальных залах томила скука и интриги двора.«Может, шах ссоры ищет? Что ж, лучше воевать на поле брани, чем в собственном замке. Вот и Георгий наконец приехал, всегда спокойнее, когда Моурави близко. Странно, отец Трифилий не собирался, а тоже прибыл. С княгиней Русудан долго беседовал, говорят, немножко влюблен… Как видно, от монашеской одежды кровь не замерзает… Георгий гордиться должен — сильные люди к Русудан тянутся. А кто еще? Ах, да… жаль мать, но сама виновата…»Но чем больше наполнялся зал дорогими подарками, тем больше недоумевал Луарсаб и беспокоились Шадиман и Андукапар.Трифилий на мгновение переглянулся с Георгием и отвел лезвие в глаза Шадимана…Эмир-Гюне-хан после пышного приветствия царю царей преподнес грамоту. Луарсаб, поцеловав стоя печать, передал пергамент Бартому. По мере чтения глаза Луарсаба расширялись, в голове шумели дикие мысли… "…Свадебные дары прими как знак любви и расположения к тебе, победоносный брат мой и брат любимой жены моей, царственной Лелу, недавно подарившей мне сына Сефи-мирзу, назначенного мною наследником престола могущественного Ирака. Азис-паша, подкованный лучшими кузнецами Исфахана для облегчения ходьбы по чужим землям, все же ничего не выдал… Может, царь Картли найдет у себя работу кузнецам? Подкованные ноги развязывают язык… И тогда мы узнаем, зачем тайно приезжал в Картли мустешар султана в июле и затем в сентябре хотел повторить посещение дружественной Ирану Картли.Я восхищаюсь твоим умом и ловкостью. Поймать неуязвимого, бесстрашного Азис-пашу! Кстати, назови имена верных людей, выполнивших так удачно твое поручение и благополучно доставивших Азис-пашу с пятью собаками султана, переодетыми грузинскими князьями, в Агджа-Калу. Я поручил моим советникам, Эмир-Гюне-хану и Ага-хану, наградить их за ловкость и просить тебя не наказывать за промокшую при переправе через Куркутский брод твою грамоту. Хотя отсутствие грамоты лишило великой радости видеть твою руку и узнать мысли царя Луарсаба, но твой подарок, в полной целости переданный Али-Баиндур-хану и переправленный ханом в Исфахан, доставил мне большое удовольствие. Если и в дальнейшем будешь так действовать против общего врага, моя любовь к тебе и дружба никогда не иссякнут…"
Персидская благодарность и любезность раскаленной иглой вонзилась в мысли Луарсаба. Он взметнул глаза: чья это дерзость? Но лица присутствующих выражали только недоумение.Потрясенный Шадиман почему-то вспомнил, что хотел надеть утром другую куладжу.Андукапар стал сомневаться в крепости своих ног.Баака с полуоткрытым ртом старался разглядеть на потолке несуществующую паутину. Он мечтал сегодня же разнести начальника слуг за плохую уборку… Лишь бы теперь удержать глаза, тянувшиеся к Саакадзе…Но Георгий почтительно и даже восхищенно разглядывал царя.«Что, он серьезно поверил в мою причастность?» — думал Луарсаб, поймав взгляд Моурави.Только Трифилий улыбался, разглаживая пышную бороду и одобрительно кивая царю.«Я, кажется, завязну в персидско-грузинской тине, — думал Луарсаб. — Хорошо, что подходит время пригласить послов к еде. Бедный Шадиман, вероятно, отравился шафраном. Только Реваз с Мамукой счастливые. До его мозгов доедет только через месяц… Впрочем, персидская мазь и Андукапара не украсила… Надо будет Дато поручить пронюхать, какой повар приготовил это блюдо. Приходится сознаться, неплохо придумал, но зачем без предупреждения моим котлом пользоваться? У бедного Шадимана язык умер. А Ага-хан, как нарочно, медовыми словами его угощает».Луарсаб, большой любитель острых положений, вдруг повеселел и, найдя приличный предлог, расхохотался, похвалил Эмир-Гюне-хана за остроумное описание неудовольствия Азис-паши приемом Исфахана.Хотя никаких доказательств не было, Шадиман и Андукапар ни на минуту не сомневались, кому они обязаны провалом хитросплетенного плана.Луарсаб заперся в своих покоях с настоятелем, так кстати прибывшим. Трифилий, выслушав внимательно царя, посоветовал не разглашать свое неведение в таком серьезном деле. Для Турции хороший удар. Почему не к царю, а, наверное, к светлейшему Баграту посылает тайных послов?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78