Затаенные мысли придавали его лицу жестокое выражение. Глубокая складка залегла между сдвинувшимися бровями. В глазах пряталось еще не разгоревшееся пламя.На другой день на майдане происходило необычайное событие. Все товары азнауров раскупались персидскими купцами. Платили, почти не торгуясь. Привезенные из Носте дедом Димитрия арбы с кожей и шерстью, подать, собранная для Саакадзе, и две арбы общественного товара вмиг были расхватаны купцами из Исфахана.Предлагаемые княжескими мсахури товары не покупались под предлогом худшей выделки, чем у азнауров и крестьян. Зато изделия амкаров имели также большой сбыт.Весть о скупке персидскими купцами только азнаурских и крестьянских товаров с быстротой стрел разлетелась по Картли, и к тбилисским майданам, верхнему и нижнему, потянулись вереницы ароб, караваны верблюдов и осликов.Обрадованные крестьяне и азнауры, захлебывались в похвалах и благодарности мудрому Ирану, совершенно забывая, что такая же мудрость Ирана еще совсем недавно была распространена преимущественно на княжеские товары. По всем духанам, площадям и домам только и говорили о доброте шаха Аббаса, который «всегда простой народ больше любит». Уверяли друг друга в необходимости быть в крепкой дружбе с Ираном, передавали слухи о замечательной жизни простого народа в иранских рабатах, о больших землях во владениях шаха и о больших путях, по которым свободно можно возить товары на верблюдах и по воде.И еще много говорилось опьяненными удачей картлийцами, а купцы все скупали и скупали подвозимые народом тюки.Неизвестно кем был пущен слух на майдане, что русийское посольство закупило много тюков у князей и даже подписана грамота о взаимном обмене товарами между русийскими и грузинскими князьями. Но особенно взволновал слух о готовящемся повышении пошлины на проданные а Иран товары.Все больше крепла неприязнь к боярам «гладкой» Русии, которую недаром наказал бог, не дав ни одной горы, где можно было бы подстеречь врага.
Но Метехи, занятому дипломатическими переговорами, было не до майданской политики.Снова оранжевые птицы сверкали хрустальными глазами над русийскими послами.Снова раздраженные князья и духовенство в черных рясах, по греческому закону, в глубоком молчании слушали певучую речь можайского наместника боярина Татищева.Снова толмачи в лиловых чохах, склоняясь над лощеной бумагой, скрежетали гусиными перьями.Татищев и дьяк Ондрей, опустив пальцы в разбавленную киноварь, приложили руку и печать на своей записи об оставлении до государева указа в замке Эристави Ксанского ста пятидесяти стрельцов с пищалями под командой терского сотника.Георгий X, подозвав Бартома, велел прочесть послам запись, уже переведенную на греческий и с греческого на русийский. Своитин, одернув голубой терлик, обшитый золотым галуном, взял греческий перевод, сверил, после чего передал дьяку Ондрею запись на русийском языке.Ондрей, деловито стряхнув с записи песок, растягивая слова, прочел: "Божиею милостию великому государю, царю и великому князю Борису Федоровичу всея Руси, самодержцу Владимирскому, Московскому, Новгородскому, царю Казанскому, царю Астраханскому, государю Псковскому и великому князю Смоленскому, Иверскому, Югорскому, Пермскому, Вятскому, Болгарскому и иных, государю и великому князю Новагорода, Низовские земли, Черниговскому, Рязанскому, Полотскому, Ростовскому, Ярославскому, Белоозерскому, Лифляндскому, Удорскому, Обдорскому, Кондинскому и всея Сибирские земли и Северные страны государю и иных многих земель государю и обладателю и твоего царского величества сыну великому государю, царевичу князю Федору Борисовичу всея Руси, яз, богом венчанный, царь от корене Иесея и Давида и Соломона царей и коренной вседержитель и обладатель письменных мест, Аравийский, Кахетинский, Зехиский, Ахпасиский и Сомехитиский и всея Иверия содержатель, и Картлийский царь Юрьи даю извещение се и целую крест под твоими, великий государь царь Борис Федорович всея Руси самодержец, послы, перед ближним думным дворянином и наместником можайским, перед Михаилом Игнатьевичем, да пред дьяком перед Ондреем, что прислал ко мне ты, великий государь и великий князь Борис Федорович, всея Руси самодержец и многих государств государь и обладатель, послов своих Михаила Игнатьевича да дьяка Ондрея.И они мне твое царское повеление говорили и грамоту мне привезли: и что писал ко мне твое царское величество, и яз все выразумел. А твое царское повеление было то: просил ты у меня дочери моей за возлюбленного своего сына за великого государя царевича князя Федора Борисовича всея Руси да царевича за возлюбленную свою дщерь за царевну великую государыню и великую княжну Ксенью Борисовну всея Руси. И яз, Юрьи царь, твое великий государь повеление восприях на главу свою, хощу и люблю и тако имею в сердце своем, чтоб от тебя государя походить послом и стоят за меня, и яз после того дщерь мою Тинатин дам; и еще будет бог главу мою избавит, и яз племянника своего Хостра с вами вместе к царю пошлю, и за иного дочери своей не выдам. А что вы мне клялись ты, Михайло и Ондрей, аще совершите то, и что имею к царю моление и хотение и прошение, и нас бытем царь пожаловал. А мы о чем говорили и что на чем зделались, и мы то воистине зделаем и не солжем и инако из того дела не переделаю. И буд яз, царь Юрьи, со всею землею Карталинскою под его царскою высокою рукой неотступен. И что пишет в сей грамоте яз, Юрьи царь Карталинский, целую крест перед царским величеством; и подписал своею рукою и печать свою приложил.Лета 7113-го маия в 10 день".
Ожидая в замке Шалвы Эристави Ксанского приезда царевича Кайхосро и послов Георгия X к Борису Годунову, Татищев в последнем послании в Москву с облегчением сообщил: "…И принесли крест воздвизаной, обложен серебром. И царь, став, на записи крест целовал, а послы на своей записи крест целовали и записями разменились. Да велел царь послам у себя есть.И того дня послов царь отпустил. А на отпуске сказал, что посылает к государю с ними и послы вместе послов своих архиепископа Феодосья да доброго своего азнаура Едишера: а пришлет их за нами в дорогу вскоре вместе с царевичем.И поехали мы послы от царя по Карталинской земле маия в 12-й день. А в Сонскую землю к Березову кабаку пришли маия в 18 день. А провожал послов до Сонские земли до Березова кабака Аристов князь Сонский; и кормы давал, сколько коли зберет. А царевич Хоздрой (Кайхосро) и послы Юрия царя приехали к послам в Сонскую землю маия в 29 день; а с царевичем дей поехало было людей его 20 человек. Да с послы Юрьи царя с архиепископом и с Едишером старцов и людей 15 человек…" ЧАСТЬ ВТОРАЯ ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ Черные пятна караванов, окутанные солнечным туманом, медленно двигались мимо хлопковых полей. Лениво текла мутно-зеленая вода по арыкам.Из коричневой пыли доносилось неясно: «Ай балам… Ба… ла… м!» Монотонной молитвой звенели колокольчики на изогнутых шеях верблюдов — дромадеров, бугуров и шутюрбаад.Дорога ширилась, засасывая шумные караваны. В полосатых тюках, длинных ящиках, глазированных кувшинах покачивались сахарный тростник Мазандерана, розовое масло Шираза, маслины берегов Сефид-руда, ханский рис Решта, миндаль Гиляна, тонкошерстные ковры Хорасана, шелк Керманшаха, шафран и хна Хорремабада, пух кашмирских коз и жемчуг Персидского залива.— Ай балам! Ба… ла… м!За Заендерудом в расплавленном зное зыбко маячили воздушные мечети, мраморные дворцы, мозаичные замки, висячие сады и хрустальные караван-сараи.Всадник качнулся, протер глаза пыльной рукой и приподнялся на стременах.Перед ним раскинулись четыре квадрата роскошного сада Чахар-Багх, разделенного искусственными каналами, через подземные трубы наполняемые водой Заендеруда. Сквозь ажурные ворота просвечивали мраморные фонтаны с взлетающими струями, искусственные скалы, сбрасывающие с отвесных крутизн жемчужные водопады к закованному в базальт пруду, где каменный грифон, сверкая нефритовыми глазами, выбрасывал из оскаленной пасти вспененные струи.Тысячи чинар разделяли сад на аллеи, прохладные террасы, лабиринты — «увеселительные ходы», переплетенные белыми, красными, желтыми, розовыми и черными розами.Разбросанные беседки сверкали золоченой резьбой листьев и цветов.Чудесный миндаль, фисташки, стройные финиковые пальмы, пряный инжир, бархатные персики, абрикосы, жесткие гранаты, грецкие орехи, разросшиеся каштаны, колючие заросли ягод и обилие плодовых деревьев отягощали дышащий свежестью сад.Полуденная истома притягивала к Чахар-Багх пёстрые толпы. У ворот под зоркими взглядами шахских садовников исфаханцы опускали в зияющую пропасть кованых сундуков по четыре шая за плоды, которые они могли есть до изнеможения в пределах Чахар-Багх, но за дерзкое желание унести хотя бы одну фисташку смельчаки тут же подвергались палочным ударам.Всадник еще раз оглянулся на пышный Чахар-Багх. Он вспомнил торжественный въезд в Исфахан юного шаха Аббаса, сменившего наместничество Хорасана на трон Сефевидов. Блестящий караван под рокот труб и барабанов приближался к городским воротам. Внезапно черный скакун шаха споткнулся. Шах недоуменно оглядел унылый пустырь и повелел, на зависть чужеземным гостям, разбить у въезда в Исфахан сад новой столицы.Мгновенно из разных провинций потянулись редкие деревья, камни, мрамор, и сочная почва щедро раскинула зеленые завесы.Пронеслось пятнадцать бурных лет, и благоухающий Чахар-Багх восхищает теперь взор путника.У городской стены всадник остановился, вынул из золоченых ножен саблю. В сверкающем лезвии отразились узкие глаза, шафрановое лицо и тонкие пальцы, приглаживающие волнистую черную бороду.На повелительный окрик поспешно открылись ворота, и стража подобострастно приветствовала могущественного хана Али-Баиндура…
В Накара-ханэ флейтисты, барабанщики и трубачи играли встречу. Косые лучи солнца осторожно сползали по высокой стене с рельефными изображениями львов, иллюминованных и составленных из глазированных изразцов.На арабском коне, отливающем золотом, шах Аббас въезжал в резные ворота Давлет-ханэ.Невысокий, но каждым движением подчеркивающий свою беспредельную власть, шах казался выше сирийских мамлюков, великанов в полосатых тюрбанах, с мечами, и величественной свиты персидской знати.Бросив поводья дежурным ханским сыновьям, шах медленно поднялся по белой лестнице, устланной коврами, мимо вздыбленных бронзовых грифонов и упавших ниц безмолвных рабов.Перед ним открылся передний зал. Решетчатые окна, обхватывая кольцами стены, разливали ослепительный лазурный свет. Бледно-зеленый купол сверкал золоченой лепкой причудливых цветов и фантастических листьев. На стенах бирюзовые, голубые, оранжевые, лилово-желтые краски, оттеняясь серебром и золотом, оживляли древнеперсидские легенды и быль об основателе персидской монархии Кире, покорителе западной Азии и восточных стран Ирана.На передней стене из хаоса веков выплывала Пасаргады, столица Кира, омываемая водами Пульвара.Навстречу шаху Аббасу коричневые руки торопливо распахивали золоченые и черные двери…У дверей круглой комнаты «Уши шаха» шах Аббас властно оборвал шествие…
Бирюзовое небо растянулось над Исфаханом.Полуденный зной, казалось, еще больше раскалял спор Фергат-хана и Азис-Хосров-хана с послами Бориса Годунова — наместником шацким, князем Александром Засекиным, дворянином Темир Васильевичем Засецким и дьяком Иваном Шараповым. Стоявшие чинно толмачи усердно переводили дипломатический разговор.Князь Засекин, выпятив могучую грудь и сдвинув брови, смотрел в упор на непроницаемых ханов, и его слова падали отрубленными кусками льда:— То где слыхано, что послам великого государя посольство на Потешном дворе править, а шах на коне сидит?..Фергат-хан, разглаживая крашенные хной усы, покачивал головой в такт возмущенной речи Засекина и, не глядя на толмачей, медленно отвечал:— Выслушай благосклонно, глубокочтимый князь: у «орла» в каменном гнезде свой закон, у «льва Ирана» в его благословенном аллахом царстве свой закон. Если «орел» посылает к непобедимому «льву» послов, то, клянусь Кербелой, все желания «льва» должны им казаться исцеляющим солнцем. И шах-ин-шах удостоит вас посольской беседой на майдане, ибо как раз теперь съехались турецкие, бухарские и других стран купцы, а они сочтут себя невеждами, если не разгласят по всем странам о дружбе великого шах-ин-шаха и мудрого из мудрых царя Русии.Князь Засекин тяжело опустил на колено мясистую руку с драгоценным царским перстнем на среднем пальце:— Нам, послам своим, великий государь наш царь Борис Федорович приказывал говорить его Абас-шахову величеству, чтобы против недругов государя нашего и шаховых быть заодин. На этом стояти мы готовы, а только вашим небрежением нам бы, послам великого государя, бесчестия не было. А говорили нам ближние люди, что пришли к шаху ишпанского короля послы, Филипп Дрейф с товарищами, а с ними четыресто человек, о миру и о ссылке, и стояти бы им на турского за-один, и шах дей велел турского и ишпанского короля послом быти у себя вместе, и как дей съехались, и тут дей была у них брань великая, и битца хотели; а задор дей был ишпанского короля послов. И я к шахову величеству на посольство идти готов; только не на Потешном дворе и на майдане, а на шахове дворе, и в то бы время у шаха недругов государя нашего и шаховых, турских и бухарских послов и купцов не было…Ханы, слушая перевод, едва сдерживали улыбки, радуясь, что пренебрежение шаха к послам больших держав — Испании и Турции достигло слуха русийских послов. Они незаметно обменялись веселыми взглядами, но Фергат-хан почтительно ответил:— Не тревожься, благородный князь, наш справедливый повелитель Ирана устроил приятную встречу послам заносчивых государств, ибо желание великого шах-ин-шаха быть в дружбе и любви только со своим величественным братом — русийским царем.Дворянин Темир Васильевич, прославленный кулачными боями в Замоскворечье, по привычке не мог держать руки в спокойном состоянии и, сжимая и разжимая в огромном кулаке серебряный аббаси, задорно произнес:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78