У вас такое же выражение лица, какое бывает у Джейсона, когда он упорно не желает внять доводам рассудка.
В тот же вечер, в девять часов, Лейла стояла перед мольбертом, делая вид, будто рисует, но на самом деле размышляя о том, не сыграла ли с ней злую шутку ее безрассудная страсть, повлияв на ее разум или по крайней мере — на слух.
Накануне вечером Эсмонд ничего не ответил ей на вопрос, может ли она свободно выходить по своим делам из дома. А сегодня объявил, что хочет, чтобы Лейла занималась сыском среди врагов Фрэнсиса. И добавил, что для этого Лейла должна начать выезжать в свет.
Одна из самых влиятельных женщин высшего общества, вдовствующая герцогиня леди Брентмор, приедет к ней завтра, чтобы начать процесс восстановления Лейлы в лондонском обществе.
Если верить Эсмонду, старая леди уже сейчас говорит своим друзьям, что приехала в Лондон исключительно ради того, чтобы нанести визит миссис Боумонт и поздравить ее с тем, как она утерла нос этим недоноскам из министерства внутренних дел.
Лейла знала, что леди Брентмор была известна своим презрительным отношением к мужчинам вообще и особенно тем, кто принадлежал к власти. Она всегда вставала на защиту женщин, которые, подобно ей, шли по жизни своим путем, вопреки всячески мешавшим им мужчинам.
Поэтому, объяснял Эсмонд, было вполне в характере леди Брентмор взять под свое покровительство женщину, которая не побоялась объяснить властям, кто они такие на самом деле: «банда никчемных невежд». По утверждению Эсмонда, вдовствующая герцогиня именно так и сказала. Лейла в свое время несколько раз встречалась с леди Брентмор и была уверена, что это были самые мягкие выражения из богатого арсенала определений герцогини. Она могла заставить покраснеть даже Фиону.
Было совершенно естественно, что Эсмонд выбрал для нее такого наставника и поручителя, подумала Лейла. Вряд ли кто-либо в обществе посмеет возразить леди Брентмор.
— Леди Брентмор однажды в сердцах посоветовала премьер-министру прыгнуть с моста, — рассказывала Лейле Фиона, — а Веллингтон сумел лишь робко спросить: «С какого?»
Выбор Эсмонда, конечно, был идеальным, но Лейла не могла не удивиться тому, как резко он поменял свое решение. То он держал Лейлу взаперти, а сейчас заявляет, что ее талант пропадает зря, и она сможет больше помочь, если будет выезжать в свет, чтобы собирать информацию. Лейле было лестно это слышать, к тому же она отчаянно хотела именно этого. Однако она видела, что Эсмонд не очень рад всему случившемуся. Делая вид, что занята картиной, она наблюдала за ним исподтишка и поняла, что он неспокоен.
Сначала Эсмонд сел на софу, но тут же вскочил и подошел к камину, потом стал рассматривать полки с книгами. Затем подошел к буфету и начал подряд открывать все дверцы. Следующим объектом его внимания стали зашторенные окна. Наконец он стал зачем-то перебирать подрамники, стоявшие у стены. Обход студии закончился около ее рабочего стола. Эсмонд аккуратно сложил стопкой все альбомы для эскизов, собрал все карандаши в один стакан, а все кисти — в другой.
— Мне нравится этот план, — осторожно начала Лейла. — Просто отличный. Полагаю, что леди Брентмор понимает, чем я буду заниматься? Или вы заставили ее вытащить меня в свет, воспользовавшись ее добрым сердцем?
— Я рассказал ей о расследовании. — Эсмонд сел на табурет и принялся точить карандаш. — Я знаю, что ей можно доверять. Сам Квентин часто советуется с герцогиней по финансовым вопросам. У нее широкая сеть информаторов в мире коммерции, как в Англии, так и за границей. На самом деле это она приехала ко мне. Когда разбиралось дело «Двадцать восемь», она сообщила нам кое-какую информацию. А вчера к ней в руки попал документ, который, по ее мнению, должен был меня заинтересовать.
Граф немного помолчал.
— Могу вам рассказать. Ваш муж шантажировал лорда Эйвори, но причина была не та, о которой можно было бы предположить. Мы не знали — а леди Брентмор принадлежала к тем немногим, кто был в курсе, — старший брат Эйвори… был привязан к Эдмунду Карстерсу.
— Привязан? Эсмонд объяснил. Лейла была поражена.
— Меня это рассердило. Чарлз был непростительно легкомыслен. Для англичанина, пишущего нежные письма другому англичанину, да еще находящемуся на дипломатической службе, — это верх глупости. Хуже того, его младший брат, у которого и так возникли проблемы из-за того же самого молодого дипломата, должен был заплатить за ошибку Чарлза. Что он и сделал, скорее всего ради родителей — тех самых родителей, которые не могут простить его за то, что он не такой же образец совершенства, как их старший сын. Нас, однако, должно утешать, что мы не напрасно любим Эйвори. Он в замешательстве, но он не подлец и не злодей. Он просто попал в ловушку, которую ему подстроили другие.
Лейла поймала себя на том, что слушает Эсмонда с открытым ртом, и стала поспешно вытирать кисти. Чарлз был виновен в отвратительном преступлении против человеческой природы, а Эсмонд называет это легкомыслием. Все, что раздражает Эсмонда — а он, похоже, всегда раздражен, — это то, что Чарлз был неосторожен. Впрочем, в этом нет ничего удивительного, если вспомнить, с каким хладнокровием Эсмонд рассказывал о торговле грязными секретами и извращениях, царивших в «Двадцать восемь».
Интересно, подумала Лейла, есть ли на свете порок, грех или преступление, с которыми Эсмонд не был бы знаком и о которых рассуждал бы так же небрежно? Перед ее мысленным взором вдруг возникла картинка: она лежит на своем рабочем столе, обезумевшая от похоти, словно животное, и жаждет узнать, что ему нравится делать с женщинами. Она почувствовала, как кровь отхлынула от ее лица.
«Кто вы?» — хотелось ей крикнуть.
— Я вас шокировал?
Лейла стала яростно счищать краски с палитры.
— Я просто не привыкла к тому, что разгадывать такие шарады — все равно что сунуть руку в гнездо ядовитых змей. И чем глубже вы копаете, тем больше все запутывается. Возможно, я просто не привыкла совать нос в чужие дела, — добавила Лейла. — Но со временем у меня, наверное, появится иммунитет. Такой как у вас.
— Я родился в змеином гнезде. Я жил среди змей. Но ведь и вы тоже. Разница между нами лишь в степени осведомленности и понимания, конечно. Вас держали в неведении. А я с раннего детства понимал, что происходит вокруг меня. Если бы не это, я давно был бы мертв.
Лейла тупо следила за тем, как Эсмонд поставил на место отточенный карандаш и взял другой.
— Если вы собираетесь выезжать в свет, чтобы найти убийцу, вам следует понять, что будет происходить вокруг вас. Я буду весьма недоволен, если вы позволите себя убить.
У Лейлы по спине пробежал холодок.
— Мне самой это тоже не понравится. Если вы намерены меня запугать, у вас это очень хорошо получается. Так вы хотите, чтобы я выслеживала или нет?
— Я бы предпочел, чтобы вы оставались там, где вы в безопасности.
«То есть с вами?» — подумала она, наблюдая за тем, как грифель постепенно становится тонким, как иголка.
— Но уже поздно. Вас уже загипнотизировало это преступление, вы одержимы этой тайной, и поскольку нет никого, кроме меня, вы меня все время допрашиваете и прощупываете. Вывод: я должен выпустить вас на свободу, чтобы вы принялись за других, и одновременно надеяться, что инстинкт самосохранения в вас так же силен, как ваше любопытство.
— Убийца всего один.
— И куча людей, которые готовы убить ради сохранения своих тайн. Пожалуйста, не забывайте об этом даже на секунду. В каждом вы должны видеть ядовитую змею и обращаться с ним так, как заклинатель змей обращается с коброй. В каждом, Лейла. Без исключения. Не доверяйте никому.
Не доверяйте никому… Родился в змеином гнезде. Жил среди змей. Лейла оглядела студию: камин, скамеечка перед ним, софа. Простой интерьер. Непохожий на тот, что окружал Эсмонда. Она давно чувствовала, что за этой ангельской внешностью скрывается тьма — тьма его прошлого.
И Эсмонд был прав. Она зачарована и одержима… этим делом, потому что оно всеми нитями было связано с ним. И это поможет ей понять, кто он есть на самом деле. Ей уже было почти все равно, кто убил ее мужа. Ее заворожил человек, который сначала очаровал, а потом мучил Фрэнсиса. Это были опасные чары, Фрэнсис предупреждал ее об этом. Он сравнивал Эсмонда с опиумом, но Эсмонд нашел другое сравнение: заклинатель змей.
Как только он пускал в ход свои чары, уже было невозможно оторвать глаза. Ему не надо было манить, не надо было делать никаких усилий: его физическая красота и внутренний магнетизм притягивали к нему. Стоит ему только поманить, а для этого ему достаточно сказать несколько умело подобранных слов, — и ты погиб.
— Лейла.
Вот оно. Мягкий, вопрошающий, с едва заметным намеком на беспокойство голос.
Она медленно перевела на Эсмонда взгляд и почувствовала притяжение — почти осязаемое — притяжение его синих глаз.
— Вы меня слушаете? Это очень важно. — Эсмонд встал.
— Вы хотите, чтобы я была осторожна и осмотрительна. Я все поняла.
— Я не хочу, чтобы вы подвергали себя опасности. Я бы смог вас защитить, но моя защита оборачивается для вас тюрьмой. Я делаю вас зависимой от себя. Это нечестно, я знаю. Но я ничего не могу с собой поделать. — Эсмонд подошел к Лейле и дотронулся до ее волос. — Я утомляю вас своими требованиями. А с другими — хотя вы и будете работать — это будет развлечением, разве нет? Если не отдых, то по крайней мере какая-то перемена. И удовлетворение от того, что вы идете своим путем. Вам это понравится, я уверен.
— Да.
— Я вам угодил? — тихо спросил Эсмонд, взяв Лейлу за руку.
— А вы хотите мне угождать?
— Поскольку весь этот план мне не нравится, я должен быть доволен, что угодил вам. К счастью, — сказал он, перебирая ее пальцы, — этот план все же разумен и эффективен, и я буду уверять себя в этом по сто раз на дню, хотя буду сходить с ума от беспокойства.
— Неужели вы ждете, что я поверю, будто вы будете сидеть — или лежать — и беспокоиться, пока я буду делать за вас всю эту работу?
Странно, как от такого легкого прикосновения по телу пробегают мурашки, подумала Лейла.
— А что мне еще прикажете делать? В последнее время я только и делаю, что присматриваю за одним сбившимся с пути маркизом и строю планы, как заманить в свои объятия одну слишком умную женщину. — Эсмонд взял Лейлу за другую руку. — Я плохо спал прошлую ночь, Лейла. Вы нарушили мой покой.
— Вы тоже не слишком старались меня успокоить, — возразила она, глядя на их сплетенные руки. Лейла чувствовала, как Эсмонд ее притягивает, хотя он не двинулся с места. Ее тело ныло, ей захотелось быть ближе… к чему? К физической красоте и роковому обаянию? Но это же только внешность. От того, что было у него внутри, она должна была бы содрогнуться.
— Что правда, то правда. Я знаю, что я — проблема. — Он отпустил ее руки и отошел к софе.
Наблюдая за тем, как Эсмонд принял свою обычную расслабленную позу, Лейла подумала, что он, наверное, провел много времени на Востоке. Многим европейским аристократам понадобились бы годы, чтобы научиться сидеть в такой непринужденной позе. И очень немногим удалось бы выглядеть при этом так естественно. Если бы он сейчас поманил пальцем и в студию ворвалась бы толпа танцовщиц, Лейла ничуть не удивилась бы.
Она непроизвольно потянулась за альбомом для эскизов.
— Нет, Лейла. Идите сюда. Давайте поговорим.
— Я думаю, что будет лучше, если мы поговорим на расстоянии.
— Я знаю, что вы считаете меня неразумным. Но я же не зверь. Я хочу исправиться. — Граф тихо засмеялся. — Идите же, я научу вас… как справляться со мной.
Лейла взглянула на него скептически.
— Я ведь не похож на вашего мужа? Вы попытались сказать мне «нет», а я в ответ начал вам льстить. Или притворялся, что плохо слышу. Запирать дверь — бесполезно. Вы попытались ударить меня кочергой. Тоже бесполезно. Хотите попробовать что-нибудь еще — и снова потерпеть поражение? Или воспользуетесь тем, что я раскаиваюсь, и попытаетесь выведать у меня то, о чем я потом пожалею, когда оправлюсь?
Лейла решила, что ей нечего терять. Если он обманет ее, она погибла. Но она все равно погибнет.
Лейла положила альбом и подошла к Эсмонду. Он подвинулся, оставив ей крошечное место. Она села.
— Вот так. Я уже успокаиваюсь. Потому что вы рядом и я чувствую ваше тепло.
Лейла тоже чувствовала его тепло, полное какого-то экзотического запаха, который окутал ее, словно невидимое облако, и смешался с ее собственным запахом.
— Трюк заключается в том, чтобы усыпить мой разум. Вы не желаете, чтобы я думал, потому что знаете, какой я хитрый. Вы хотите притупить мои мужские инстинкты. Давайте заключим сделку. Вместо того наслаждения, которое стремлюсь получить от вас я, вы доставите мне удовольствие способом, приемлемым для вас. — Эсмонд прижал к своим вискам ее ладони. — Навейте мне сон вашими руками. Нарисуйте в моей голове прекрасную картину.
Лейла не верила в то, что каким-то способом можно его усыпить. С другой стороны, она не могла притворяться, что не хочет к нему прикасаться. Женщина в ней хотела дотрагиваться и ласкать. А художница — изучать черты его интригующего лица.
Но Лейла отняла руки.
— Больше ничего не говорите. Дайте мне самой решить. Напомнив себе, что он хотел, чтобы его утешили и успокоили, а не изучали его лицо, Лейла начала с того, что стала поглаживать его лоб от середины к вискам. Очень нежно, словно писала не маслом, а акварелью.
Эсмонд закрыл глаза и вздохнул. Еле заметные морщины начали постепенно разглаживаться от ритмичных движений ее пальцев.
Лейла почувствовала, что дыхание графа стало более ровным.
Окрыленная успехом, она продолжила поглаживание, но уже от переносицы и вдоль надбровных дуг. Лейла отметила про себя, что его брови были немного темнее волос, но светлее длинных, густых ресниц. Потом ее пальцы скользнули ниже — к аристократическому носу, высоким скулам и к мочкам ушей. И тут Лейла обнаружила то, чего раньше не видела: ниже правого уха у Эсмонда было несколько крошечных шрамов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43