Женщины почему-то видели в нем только то, что он позволял им видеть — до тех пор, пока не становилось слишком поздно.
— Вы думаете, что Боумонт ее соблазнил, а леди Шербурн слишком поздно осознала свою ошибку?
— Если он вообще ее соблазнял. Очень трудно соблазнить воспитанную в строгости молодую женщину из высшего света, которая безумно любит своего мужа, вы не находите? Не говоря уже о том, что Фрэнсису было сорок, а выглядел он на все шестьдесят. Адонисом его никак нельзя было назвать.
— Вы что-то подозреваете? У Лейлы потемнели глаза.
— Знаете, Фрэнсис напоил меня после первого раза, когда я отвергла его притязания. И пока я была в беспамятстве, добился своего. Но всего лишь раз. А с леди Шербурн ему и одного раза было достаточно.
«Вот почему мадам так мало пьет», — подумал Исмал.
— Если это так, то муж леди Шербурн, возможно, застал ее пьяной и в таком виде, который ясно показывал, что она совсем недавно была с другим мужчиной.
— Шербурн знал, что это был Фрэнсис, хотя я сомневаюсь что об этом ему сказала жена. Я могу лишь предположить, что булавка принадлежала Фрэнсису… что муж нарочно обронил ее… чтобы Шербурн догадался, что она принадлежит именно ему.
Исмал вспомнил о магазине в Париже, где Боумонту очень понравился какой-то эротический брелок.
— Я могу высказать догадку, почему Шербурн узнал булавку. У вашего мужа было пристрастие к… необычным антикварным вещицам.
— Можете не выражаться так деликатно. Я знала о вкусах мужа. Восточные божества плодородия в горке — самые невинные из всех его приобретений. У него также были коллекции непристойных часов и весьма сомнительных табакерок. И обычные порнографические книги. В отличие от восточных богов и богинь эти предметы не выставлялись напоказ. Он наслаждался ими в одиночестве. Иногда с особо приближенными друзьями.
— Хотелось бы посмотреть на эти вещи.
— Ради Бога. Сначала я хотела все выбросить, но потом подумала, что некоторые предметы являются музейными редкостями, хотя трудно себе представить музей, который решился бы выставить подобные экспонаты. Все они находятся в его комнате. Вас проводить?
Исмал покачал головой.
— Я хочу, чтобы вы передали их лорду Эйвори. Я попрошу его навестить вас в ближайшие дни. Когда он приедет, вы попросите его позаботиться об этих предметах. Чтобы услужить вам, он на это согласится, хотя будет страшно смущен. Потом он обратится ко мне за советом. Пока я буду рассматривать вещи, он, возможно, расскажет мне что-нибудь, представляющее интерес.
— До чего же умно, — с легким сарказмом заметила Лейла. — И как расчетливо.
— На что я действительно рассчитываю — это на расположение к вам лорда Эйвори.
— И на его зависимость от вашей неизменной мудрости, — парировала Лейла.
— Полагаю, что вы ревнуете, — улыбнулся Эсмонд. — Вы хотите, чтобы я проводил время только с вами и ни с кем другим.
— Умно, расчетливо и самоуверенно.
— Сами виноваты. Если бы вы послали за мной раньше, вы бы так сильно по мне не соскучились.
— Однако вы сразу же примчались. Может быть, вы соскучились по мне?
— Да, — тихо ответил Эсмонд. — Очень.
— Потому что вам нужна моя помощь. Признайтесь. Вы не узнали бы про булавку, если бы я о ней вам не рассказала.
Исмал вздохнул. Потом встал с софы и опустился на колени возле скамеечки. Лейла напряглась.
Эсмонд наклонился ниже, упиваясь свежим ароматом ее волос, смешанным с терпким запахом жасмина, мирта и запахом ее тела. Он уже не мог быть ни мудрым, ни благородным. Он перестал бороться с собой с того самого момента, как Лейла, глядя на него своими карими глазами, начала на него наступление своим дерзким извинением. Без всяких усилий и хитростей она сломила его сопротивление. Сейчас самым главным было сломить ее.
— Вы мне нужны. Я признаюсь. Лейла посмотрела поверх его головы.
— Я послала за вами, чтобы мы обсудили расследование. Чтобы передать вам информацию. И все.
Эсмонд молчал. Он лишь сосредоточил всю свою волю на том, что ему было нужно.
Наступило долгое, напряженное молчание. Потом его голова опустилась чуть ниже, и Лейла почувствовала дыхание Эсмонда у себя над ухом.
«Не надо…» — подумала она, но не могла выговорить эти слова, а лишь почувствовала, как у нее перехватило дыхание.
Исмал коснулся носом ее щеки и потерся, словно кошка. «Пожалуйста, не надо», — мысленно молила Лейла, борясь с желанием поднять руку и погладить его по волосам и шее.
Она приготовила весь свой арсенал, чтобы отразить нападение, но это не было нападением. Его запах, исходящее от него тепло и это дразнящее прикосновение к ее коже околдовали Лейлу и обратили ее же оружие против нее.
По взгляду Эсмонда она поняла, что он заметил, какая в ней происходит борьба, и выжидает. Он не шевелился. Казалось, что он не дышит, но Лейла чувствовала, как давление на нее растет.
Это была борьба — его воли против ее воли. Но его воля оказалась более мощной — давящей, мужской, беспощадной. Лейла напряглась, но это было бесполезно. Она родилась слабой. Грех был у нее в крови.
Эсмонд был красивым и сильным, и Лейла хотела его.
Его губы коснулись ее щеки, обещая нежность. И это обещание будто открыло внутри ее пустоту, которую она успешно скрывала даже от себя. До этого момента.
Лейла непроизвольно подняла руку, чтобы схватить Эсмонда за рукав, как будто его сильное тело было спасательным кругом в бескрайнем море ее одиночества.
И тогда он подхватил ее, будто она и на самом деле тонула, и, подняв со скамеечки, заключил в свои объятия.
Когда его губы коснулись ее рта, это не было наказанием, как в тот первый раз. Это была какая-то нежная, чувственная игра, словно он понял, как она одинока. Никакой страсти, только тепло, непринужденность, истома.
Весь мир вокруг нее затих и успокоился. В прошлый раз Лейла прикоснулась к огню — мгновенному, обжигающему и пугающему, и это быстро привело ее в чувство. На этот раз все было по-другому. Сейчас ей хотелось больше тепла и она крепче прижалась к Эсмонду, чтобы испытать тяжесть его тела, чтобы он сломил ее. «Еще, еще. Возьми меня!»
А он все играл ее губами, проникал языком в бархатистую темноту ее рта, словно в мире не было ничего другого, словно этот глубокий неспешный поцелуй может длиться вечно. Лейла сгорала от желания, а Эсмонду, казалось, ничего не было нужно, кроме этого поцелуя.
Кроме, может быть, того, чтобы заставить ее умолять, предостерег ее голос, тихо прозвучавший где-то в подсознании.
И тогда Лейла поняла, что он делает. Эсмонд вел ее сознательно. Он все еще баюкал ее в своих объятиях, словно ребенка, но в это время каким-то образом успел опустить ее на ковер и она прильнула к нему, уже пылая огнем. Он разжигал этот огонь маленькими, еле ощутимыми движениями, а она ничего не замечала до тех пор, пока ее не стало лихорадить от вожделения.
Фрэнсис предупреждал ее… Наслаждение… это яд. Да, так оно и есть.
И оно опьяняет, как опиум, говорил он.
Лейла вырвалась из объятий и с трудом заставила себя сесть.
Эсмонд тоже сел и посмотрел на нее невинным взглядом.
— Вы сделали это… нарочно?
— Конечно. Не думаете же вы, что я поцеловал вас случайно.
— Я не это имею в виду. Вы хотели, чтобы я потеряла способность думать.
— Естественно, — со сводящим с ума спокойствием сказал Эсмонд. — Я очень сомневаюсь, что вы стали бы заниматься со мной любовью, если бы вы могли рассуждать здраво.
— Любовью?
— А что же еще?
— Вы не этого хотели. — Напомнив себе, что под словом «любовь» обычно подразумевают прелюбодеяние, Лейла встала, хотя ноги ее почти не слушались. — Вы хотели что-то… доказать. Преподать мне урок.
— Не представляю, чему бы я мог вас научить? Вы были замужем десять лет. Можно предположить, что вы знаете, как занимаются любовью. Во всяком случае, вы знаете толк в любовных играх.
И Эсмонд посмотрел на нее с почти мальчишеской обезоруживающей улыбкой. Но в его взгляде Лейла не увидела озорства. Это был чистой воды обман.
— Куда мне до вас, — съязвила она.
— Что верно, то верно.
Он легко поднялся. Лейла же чувствовала себя слабой и неуклюжей, и у нее по-прежнему подгибались колени.
— Все же воля у вас несгибаемая, — признался Эсмонд. — Вас трудно сломить. Пришлось много поработать — и всего за один невинный поцелуй. С вами было легче, когда вы сердились, но тогда я тоже сердился, а в таком состоянии думать не возможно. В следующий раз мне, возможно, придется вас рассердить, но так, чтобы самому остаться спокойным.
Лейла посмотрела на него с недоумением. Этот дьявол не только планирует свой следующий маневр, у него хватает наглости предупредить о своих намерениях!
— Никакого следующего раза не будет, — холодно возразила Лейла. Но ее сердце не переставало колотиться. Что она будет делать, если он начнет настаивать? Как она сможет его остановить? Как она вообще могла допустить то, что он с ней сделал?
— И первого-то раза не должно было быть, — поспешно добавила Лейла и отошла к камину. — Это непрофессионально. И вы не считаетесь с моими желаниями. На тот случай, если я не дала ясно понять — а я уверена, что сделала это — я не собираюсь иметь любовной связи ни с вами, ни с кем-либо другим, Короче говоря, мой ответ — «нет», а не «может быть» или «когда-нибудь». НЕТ.
— Понял. Сопротивление будет большим.
— Будет категорический отказ, черт бы вас побрал!
— Ах да, я именно это имел в виду. Мой английский не всегда так точен, как хотелось бы, но понимаю я все.
Лейла и не сомневалась, что Эсмонд все хорошо понимает.
— Рада это слышать. А теперь, когда мы пришли к согласию и я рассказала вам все, что знала о Шербурне, полагаю, вам пора уходить.
— Да, так будет лучше. Вы дали мне много пищи для ума. — Эсмонд оглядел ее с головы до ног, так что у Лейлы по всему телу побежали мурашки.
— Да. Шербурн. Булавка для галстука. Вам придется установить, принадлежала ли она Фрэнсису.
— У Эйвори наверняка есть ответ на этот вопрос. Я устрою так, чтобы он приехал к вам дня через три. Будет выглядеть странно, если он приедет раньше. Вам это подходит?
— В настоящее время мой календарь встреч не перегружен.
— А у меня запланированы встречи на завтрашний вечер и на следующий, когда я буду обедать с его величеством. Вряд ли я смогу вырваться от него до рассвета, особенно если у него будет настроение поболтать. Во всяком случае, я полагаю, что вы предпочли бы, чтобы я не появлялся у вас до тех пор, пока у нас не найдется повода для встречи. Я имею в виду наше расследование.
— Спокойной ночи, — кивнула Лейла и принялась поправлять складки на юбке, чтобы не подавать Эсмонду руки.
Он поклонился:
— До свидания, мадам. Приятных вам снов.
Лорд Эйвори явился к мадам через три дня. И как предсказывал Исмал, маркиз сразу же после этого приехал к нему. После короткого обсуждения Нику приказали принести из кареты вещи Боумонта. И сейчас маркиз был занят тем, что расставлял на столе в библиотеке привезенные им вещи из коллекции Боумонта.
— Хорошо, что мадам их не выбросила, — сказал Исмал, рассматривая наручные часы. — Коллекция довольно ценная: в основном все предметы старины, причем весьма искусно сделанные.
Лорд Эйвори, казалось, его не слушал. В явном замешательстве он смотрел на пустую табакерку.
— Чего-то не хватает? — спросил Исмал. Маркиз удивленно поднял голову.
— Иногда я думаю, что вы умеете читать мысли.
— Я просто увидел выражение вашего лица. Сначала вы как будто чего-то искали, а потом пришли в недоумение.
— Все это не важно. Ее могли потерять. Я имею в виду булавку. Она была такая вульгарная.
— Бог с ней. За то, что осталось, мы выручим неплохие деньги. Я думаю сейчас, когда у мадам нет заказов, они ей пригодятся.
«На что она вообще живет? — подумал Исмал, неожиданно почувствовав себя виноватым. — Надо будет выяснить ее финансовое положение».
А заодно и Фрэнсиса Боумонта. Он жил на проценты от доходов дома «Двадцать восемь», который Исмал уничтожил. Если Боумонт приехал в Англию с небольшими деньгами, он наверняка занялся бы своим любимым делом — шантажом, и ему понадобилась бы не одна жертва чтобы иметь средства на свои дорогостоящие удовольствия.
— Я надеюсь, что миссис Боумонт никогда не видела этих вещей, — сказал Эйвори. Взяв в руки «Философию будуара», он пролистал книгу и нахмурился. — Да, лучше бы она это не видела. Я не знал» куда глаза девать, когда она все это мне вынесла. Надо же, из всех писателей Боумонт выбрал маркиза де Сада. — Эйвори захлопнул книгу и взял другую. — Ну конечно, Жюстина. Я и не знал, что Фрэнсис был таким грязным лицемером. И все это время — целых два года — я не имел ни малейшего представления о том, на что он был способен. Интересно, кто-нибудь догадывался?
— Вы имеете в виду его связи с мужчинами? Думаю, немногие. Полагаю, что это был один из немногих случаев, когда Боумонт проявлял осторожность.
— Но вы-то знали. Значит, могли знать и другие. В этом случае все наверняка подозревали и меня. Я же бывал с ним повсюду. Вы-то уж во всяком случае об этом думали.
— Я считаю, что это не имеет отношения к нашей дружбе. Я заметил, что в последнее время вас не интересуют ни мужчины, ни женщины. Кроме одной молодой особы, с которой я не имел счастья быть знакомым.
Маркиз перестал ходить по комнате.
— Это Петиция Вудли, младшая сестра леди Кэррол, — уточнил Эсмонд. — Она явно вас интересует: когда упоминается ее имя, вы настораживаетесь.
— Я не… то есть как вы?.. Я и не знал, что это так заметно. — Эйвори покраснел. — Вы, как всегда, правы. Но ничего из этого не получится. Меня считают неподходящим женихом, и это еще мягко сказано. Как только я проявил интерес к Летиции, они тут же отослали ее к тетке в Дорсет. Впрочем, чему тут удивляться, — добавил Эйвори с горечью в голосе. — Леди Кэррол презирала Фрэнсиса, а я действительно был его закадычным другом. И как бы вызывающе она себя ни вела, она защищает свою сестру.
— Наверное, так оно и есть, раз она отправила сестру в Дорсет, когда вы проявили к ней интерес.
— Уверяю вас, я ничего такого не сделал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43