Когда Исмал разлил шампанское по бокалам, Лейла сказала:
— Мой первый тост за вас. За то, как вы решили трудную проблему, и за то, что вы наконец проявили уважение к моим умственным способностям.
— Ваши умственные способности вызывают у меня благоговейный ужас. Я знал, что вы обладаете интуицией. Однако я недооценил, с какой дьявольской скоростью работает ваша голова.
«И какое у вас великодушное сердце», — добавил он про себя.
— Лесть, — сказала Лейла, глотнув шампанского.
— Правда. Вы действительно дьявольски умны. Ваш ум так же неподражаем, как и ваше тело. Мне следовало бы об этом догадаться.
— Я не сомневалась, что вы так скажете, Эсмонд. Значит, за мое проклятое тело?
Лейла отпила еще глоток и, усевшись на табурет возле стола, предложила перейти к делу.
— Я уже поделилась с вами моими наиболее важными открытиями. Леди Шарлотта и лорд Селлоуби верят — или притворяются, что верят, — в то, что Летиция сама решила поехать в Дорсет, чтобы поменять обстановку и отдохнуть. Они в курсе, что Дэвид проявил интерес к Летиции, а Фиона это не одобряет. Леди Шарлотта на стороне Фионы, а Селлоуби — решительно на стороне Дэвида. Селлоуби рассказал сестре, что Дэвид потерял брата, а год спустя — близкого друга, погибшего при шокирующих обстоятельствах. Так я узнала о Карстерсе. Селлоуби полагает, что Дэвид — образец порядочности, который случайно, по молодости, не разобравшись, попал в неприятное положение. А теперь ему нужно время, чтобы во всем разобраться.
— Селлоуби даже не подозревает, насколько он прав, — сказал Исмал. — Эйвори и вправду в смятении, а смерть Карстерса была началом его проблем. Мы провели вместе полдня, и я узнал его страшный секрет.
— Очень страшный?
— На самом деле не очень. Он импотент, но…
— О Боже. — Лейла побледнела и дрожащей рукой поставила бокал на стол.
Исмал не ожидал столь сильной реакции. Лейла так спокойно выслушала его рассказ о «Двадцать восемь» и о подлости своего мужа, словно это была лекция об электричестве. Но она ненавидела мужа, а Эйвори ей очень нравился. Исмалу следовало бы учесть разницу.
Проклиная свою нетактичность, он взял Лейлу за руку.
— Не расстраивайтесь. Это временное. И легко излечивается. Не думаете же вы, что я позволю вашему любимчику страдать?
Он вручил ей бокал и велел выпить шампанского, Лейла послушалась.
— Повторяю — болезнь Эйвори излечить просто. Когда я вам все расскажу, вы поймете. В тот вечер, когда были украдены письма, он и Карстерс пустились в загул. На следующий день Карстерс застрелился. Шок, связанный со смертью друга, совершенно неоправданное чувство вины и слишком большая доза спиртного привели к временному расстройству некоторых функций организма. К сожалению, вскоре после этого он познакомился с вашим мужем и, будучи пьяным, поделился с ним своей проблемой. Ваш муж уверил его, что эта болезнь неизлечима — пострашнее оспы — и является результатом определенных интимных отношений.
— Не говорите мне каких. Я могу догадаться. Но ведь такой болезни нет, не так ли?
Исмал покачал головой.
— Но Эйвори поверил в эту ложь, она подействовала на его мозг, а через него — на тело. Если бы он рассказал врачу все, что он рассказал Фрэнсису, он бы уже давно излечился. Но Боумонту удалось внушить Дэвиду такой стыд, что Эйвори боялся признаться кому-либо еще. В таком состоянии он прожил два года. А в последние месяцы, я в этом уверен, он жил в постоянном страхе, что ваш все более неуправляемый муж выдаст его страшную тайну.
— Как жестоко. Бедный Дэвид. — Лейла допила шампанское. — Не потому ли вы вели себя так странно, когда я вернулись домой? Это было нелегко: тактично выведать его секрет. Если бы мне пришлось расспрашивать друга — например Фиону — и услышать такую историю, я чувствовала бы себя безумно несчастной.. — Она погладила рукав его сюртука. — Ах, Эсмонд, мне так жаль.
Эмоции, которые он так жестоко подавлял, были готовы вырваться наружу.
— Если вам меня жаль, я могу сделать только один вывод: вы пьяны.
— Нет, от двух бокалов вина за хорошим обедом и бокала шампанского вряд ли можно опьянеть. И незачем пытаться заставить меня думать, будто вы ничего не чувствуете — особенно к Дэвиду. Я понимаю, что вы расстроены тем, что у него была веская причина убить Фрэнсиса.
— Да, была. А теперь у него появился не менее веский мотив убить меня.
— Вы огорчены, потому что вам нравится Дэвид. Вы назвали его моим любимчиком, но он и ваш любимчик тоже, не правда ли?
— Я вовсе не огорчен. Даже если он и совершил убийство, из этого не следует, что он должен быть наказан. Я отношусь к правосудию совсем не по-английски, а Квентин всего лишь хочет удовлетворить свое любопытство. Ему нравится получать ответы на все вопросы. И вы ему нравитесь.
Лейла рассеянно гладила рукав Эсмонда.
— Вы хотите, чтобы я поверила, будто у вас есть сердце? — задумчиво сказала она. — Или совесть.
— Лейла.
— Возможно, немного сердца у вас и есть. И хотя в вас «мало человеческого», маленькое сердце у вас, наверное, есть. И тонюсенький слой совести. Но пока что я не давала вам разрешения называть меня по имени. Обычно вам удается соблюдать некоторые формальные приличия в обращении к леди, даже если при этом вы ведете себя неприлично. Но сегодня я вас так расстроила, что вы сказали…
— Лейла.
— Ну вот, опять. Я же говорю, что вы расстроены.
— Просто вы меня провоцируете. Но я не Эйвори. Я не поверяю свои мысли и чувства всякому, кто проявляет ко мне доброту.
— Доброту? Вы в этом меня обвиняете? Ради Бога, неужели вы полагаете, что каждый раз, когда одно живое существо относится к другому существу — например к другу — по-человечески, под этим кроется какой-то тайный умысел? — Лейла отдернула руку. —Вы считаете, что я хладнокровно вами манипулирую, только потому, что я не закатила истерику и не стала швырять в вашу голову чем попало и рассуждать непрофессионально о профессиональных делах?
— Вы меня прощупывали. Я это почувствовал.
— Я не вела расследования. Я пыталась понять, увидеть факты такими, какими их видите вы.
— Вы сказали, как друг.
— И что в этом плохого? Разве вы не дружите с некоторыми своими коллегами… или сообщниками… или как это у вас называется? — Лейла запнулась и внимательно посмотрела на Эсмонда. — Неужели у вас нет хотя бы одного друга, граф?
Это было правдой. У него были коллеги и бесчисленное количество сообщников и знакомых и даже преданных спутников, как, например, Эйвори. Но Эйвори относился к нему с почтением и доверял ему свои тайны. Дружбы в обычном понимании слова между ними не было. У Исмала не было друга, с которым он мог бы общаться на равных.
Эсмонд смотрел в карие, золотистые глаза Лейлы, и ему вдруг захотелось поделиться всем этим с ней. Одиночество, которое он внезапно ощутил, пронзило его сердце. Запрятанные глубоко секреты — словно живые существа — неожиданно вырвались наружу навстречу этому сочувствующему голосу, этому великодушному сердцу.
Но момент искушения длился всего минуту… Потом Эсмонд понял, что для него нет прощения. Все его секреты были опутаны ложью. Он не смог бы отделить от остальных хотя бы один безобидный секрет без того, чтобы от него не потянулась ниточка к какой-нибудь неправде, и тогда Лейла отвернется от него навсегда. Если он поделится с ней чем-либо одним, она станет копать глубже и не успокоится, пока не узнает все. Она и так уже копнула слишком глубоко.
— Вы все еще меня прощупываете, — упрекнул Эсмонд Лейлу, приближаясь к ней. — Сейчас же перестаньте.
— Я только хотела…
— Сейчас же. — Он продолжал приближаться, пока ее колени не уперлись ему в бедра.
— Не надо. Прекратите.
— Это вы прекратите.
— Это нечестная тактика, Эсмонд. Вы не должны…
Он закрыл ей рот поцелуем и не отпускал до тех пор, пока Лейла не разомкнула губы и не впустила его язык в сладостную темноту рта. В ту же секунду боль одиночества улетучилась.
Наслаждение нахлынуло на Эсмонда с такой силой, что у него задрожали колени. Потом последовал еще один удар по его нервам: Лейла схватила его за плечи и впилась в них пальцами.
Не отрывая губ от ее рта, Эсмонд поднял Лейлу и усадил на край стола. Потом, отодвинув разбросанные по столу предметы, осторожно опустил ее, одновременно устроившись у нее между ногами.
Она вскрикнула и попыталась вырваться.
— Нет, — тихо сказал он. — Теперь я буду допрашивать вас. Посмотрим, кто из нас знает больше.
Эсмонд опять прижался к губам Лейлы, и она сразу же горячо ответила на его поцелуй. Он провел руками по ее телу; Лейла задрожала и, выгнув спину, подалась навстречу его нетерпеливым рукам, прижалась к нему грудью.
— Вот так, Лейла, — пробормотал Эсмонд у самых ее губ. — Расскажите мне еще.
— Вы уже все знаете, черт бы вас побрал, — задыхаясь, ответила она.
— Еще недостаточно.
Во время следующего долгого поцелуя Эсмонд добрался до застежек корсажа. Потом, осыпая лицо и шею Лейлы короткими легкими поцелуями, стал один аа другим расстегивать крючки.
Под ловкими руками Эсмонда исчезало все, что ее защищало: атлас, и кружево корсажа, и мягкая ткань под ним… а ниже… о небо, он почувствовал теплый шелк ее роскошных грудей, жаждущих ласки.
— Ах, Лейла.
Эсмонд провел большим пальцем по твердому дрожащему соску. Лейла ответила стоном и, притянув к себе его голову, позволила ласкать грудь губами, потому что ничего другого не оставалось — ни ей, ни ему. У обоих была сильная воля, но что такое воля, если тебя сжигает желание?
Сейчас для Эсмонда не существовало ни воли, ни чего-либо другого… только Лейла, только ее тепло… и шелковистая кожа под его губами… под его языком… и ее тихий стон, когда он взял в рот темно-розовый бутон соска.
Сейчас весь мир сосредоточился для Эсмонда в одной женщине, возбудившей в нем желание, которое проникло в самую глубину его черного вероломного сердца.
Беспокойные руки, стоны и вздохи Лейлы говорили о том, что и она отдалась своим чувствам. А Эсмонд, позабыв обо всем на свете, старался продлить момент долгими глубокими поцелуями, пока его руки задирали юбку, забирались под сорочку и заскользили по шелковым панталончикам, чтобы добраться до женских секретов.
Но как только Эсмонд дотронулся до этого хрупкого барьера, Лейла вздрогнула, словно ее обожгло пламя, и ее влажный жар стремительно промчался по его венам. Она была готова принять его, а он безумно хотел обладать ею.
Прижав Лейлу одной рукой к столу и заманив ее в ловушку еще одним страстным поцелуем, он свободной рукой нащупал шелковый шнурок, на котором держались панталоны, и, быстро развязав его, сунул руку внутрь.
Эсмонд почувствовал, как Лейла сразу напряглась и, видимо, собралась оттолкнуть его, одновременно пытаясь прервать их отчаянный поцелуй, но не мог заставить себя вытащить руку, не мог удержаться от того, чтобы не запустить пальцы в шелковистые завитки и не накрыть ладонью влажную и горячую плоть.
— Нет, ради Бога, не надо, ..
— Пожалуйста, — прошептал он, ослепленный, опьяненный желанием. — Позволь мне прикасаться к тебе, Лейла. Позволь мне поцеловать тебя. — Умоляя ее, Эсмонд уже соскальзывал вниз, готовый опуститься на колени. Он умрет, если не прикоснется губами к этой пульсирующей плоти.
Лейла схватила его за волосы и заставила встать.
— Прекратите сейчас же, черт побери!
Вонзив ногти в его запястье, она резким движением выдернула его руку из панталон.
Эсмонд стоял, тяжело дыша, и в яростном отчаянии смотрел, как Лейла завязывает шнурок, опускает сорочку и юбку и застегивает крючки.
— Вы хотели овладеть мною на этом рабочем столе, будь он проклят. Жаль, что я не была пьяна, это могло бы каким-то образом послужить мне оправданием. Но я абсолютно трезва. Я не флиртовала и не заигрывала. Моя единственная, но роковая ошибка — это то, что я пыталась… Господи, как же мне это объяснить? — Лейла встала со стола и сердито посмотрела на Эсмонда. — Неужели вы не понимаете? Вместо того чтобы сидеть и ждать у моря погоды, я хочу что-нибудь делать. Когда мы начали это расследование, вы сказали, что вам нужна моя помощь. — Лейла говорила торопливо, не желая, чтобы Эсмонд ее перебивал. — Вы назвали меня «партнером». Но вы все делаете сами и не хотите ничего мне говорить. Вы никогда не рассказали бы мне о «Двадцать восемь», если бы я сама во всем не разобралась и не выпытала бы у вас все остальное. Как бы я смогла вам помочь, если бы вы не рассказали мне основных фактов из жизни Фрэнсиса? Я бы не знала, что именно надо искать.
Эсмонда терзала совесть. Он не рассказывал ей о «Двадцать восемь», только чтобы защитить себя: он боялся, что Лейла никогда не простит его за то, что он ее использовал.
— Зачем вы вообще сюда приходите, если вы мне не доверяете? — Она все еще смотрела на него умоляющим взглядом. — Только для того, чтобы затащить меня в постель? Вы на мне оттачиваете свои умения соблазнять женщин? Я всего лишь небольшое развлечение в часы досуга?
— Вы самая сложная проблема в моей жизни, — горько сказал Эсмонд. — И ничего забавного в этом нет. Сегодня я рассказал вам то, о чем, кроме меня, не знает ни один человек. Но вам этого недостаточно. Вы хотите знать все.
— То же самое можно сказать и о вас. Но взамен вы ничего не хотите давать. Вы не знаете, как можно дружить с женщиной. Впрочем, это не должно меня удивлять, поскольку и с мужчинами вы дружить не умеете. Вы не можете говорить с человеком без того, чтобы не манипулировать им…
— Это вы пытались манипулировать мной!
— Что, очевидно, оказалось невыносимым и вы приняли срочные меры, чтобы положить этому конец. — Слова Лейлы были полны сарказма. Она протянула руку, чтобы поправить Эсмонду галстук. — Боже вас сохрани считать меня равной вам и вести честную игру.
Хотя он и подозревал, что сейчас она им манипулирует, его сердце откликнулось на ее простое движение: это был намек на прощение, а что еще важнее — на близость, и он смягчился.
— Теперь вы ведете нечестную игру, Лейла. Вы пытаетесь смутить меня. Я не понимаю, чего вы хотите.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43