Женщины сами возникали рядом, он их даже не искал. Однако мысль о том, что он может ее потерять, повергала его в панику. Он, Рафаэль Салинас, переживал из-за женщины! Смешно, ей-богу! И тем не менее факт оставался фактом: он не хотел ее терять. Он не хотел другую женщину. Ему нужна была только Дреа. Он хотел одевать и обувать ее, осыпать деньгами – пусть тратит, как ей заблагорассудится, – но больше всего ему хотелось, чтобы она его любила. Это и было самое смешное. Как нелепо, что любовь этой женщины вообще имела для него какое-то значение.
Уж не влюбился ли он, часом, в нее, думал Салинас, сидя в полутьме спальни. Нет, это невозможно. Но как еще тогда объяснить эту панику, это смятение, эту боль? Он давно уже – с детства – ни к кому и ни к чему не испытывал привязанности. Он вырос в самом бандитском районе Лос-Анджелеса и с тех пор прочно усвоил одну истину: твое хорошее отношение вполне может быть использовано против тебя. Так что пора кончать с этими мыслями, немедленно.
Но слишком бурным было это чувство, от него бешено колотилось сердце и захватывало дух. Рафаэль впервые за свою жизнь понял, отчего влюбленные совершают глупости. Странная смесь эйфории и ужаса действовала на него как какой-то неведомый наркотик, одна доза которого вызывала мгновенное привыкание: не успеешь уколоться, как уже хочется еще.
Он перевел взгляд на постель: Дреа зашевелилась. В груди Рафаэля засела тупая боль. Дреа перевернулась на другой бок и снова съежилась, подтянув ноги к груди, словно и во сне старалась защититься, стать еще меньше и незаметнее. А ведь она нуждается в нем, в Рафаэле Салинасе, думал Рафаэль, ей необходимо, чтобы он стоял между ней и миром, тем самым создавая у нее ощущение надежности. Такая, как она, милая и доверчивая глупышка, оставшись одна, мигом станет легкой добычей.
Но вот Дреа открыла глаза: то ли ее сон не был так уж крепок, то ли ее разбудил его пронзительный взгляд. С минуту она, кажется, не замечала сидящего в полумраке Рафаэля, затем, увидев приоткрытую дверь, удивленно заморгала. Протерев глаза, она наконец разглядела Рафаэля и тихо ойкнула. В ее все еще сиплом от слез голосе слышалась усталость.
Рафаэлю захотелось сделать то, чего он никогда в жизни не делал. Ни для кого. Ему захотелось приласкать ее. Раздевшись, скользнуть к ней под одеяло, крепко прижать ее к себе и зашептать на ухо какие-нибудь слова утешения, все, что угодно, лишь бы из ее глаз ушло это несчастное выражение – будто что-то в ней надломилось. Его останавливало одно – он не был уверен, что она его примет, – мысль, никогда прежде не посещавшая Рафаэля. Его гордость и самолюбие сегодня и без того порядком пострадали, оказаться ко всему прочему еще и отвергнутым не хотелось. Пожалуй, он рискнет это сделать завтра.
– Вот решил проведать тебя, – сказал Рафаэль, не повышая голоса и стараясь говорить будничным тоном, словно зайти проведать ее для него обычное дело.
– Я в порядке.
Но судя по ее голосу, это было неправдой. Ее голос звучал так, словно она совершенно пала духом и никогда больше даже тень улыбки не появится на ее губах.
В груди защемило, и это мешало говорить. Рафаэль провел языком по пересохшим губам и нервно сглотнул. Это все он виноват, это он, глубоко оскорбив ее, лишил способности по-детски радоваться жизни. Да, это все он, яростно клял себя Рафаэль. Ну ничего, он ее уломает, как-нибудь уговорит остаться. В его власти устроить так, чтобы она не смогла найти жилье, и таким образом он удержит ее возле себя. Не важно, какие средства он употребит, главное – результат.
Не далее как сегодня утром – не прошло еще двенадцати часов – она обхаживала его, суетилась, интересовалась, не хочет ли он чего, старалась всеми силами угодить. И вот теперь лежит – ни слова в ответ, и между ними пропасть в тысячу миль. Лучше бы она устроила ему сцену, как другие женщины, с тоской думал Рафаэль. Тогда бы и он пришел в ярость и не чувствовал бы себя таким беспомощным, как теперь. Но Дреа никогда ни на кого не срывалась. Рафаэль не знал даже, способна ли она на это вообще.
Как-то раз он кому-то в шутку сказал, что она глубока, как чашка Петри, и вот теперь мечтал, чтобы его утверждение оказалось правдой.
Он посмеялся над ней, швырнул другому. Он принимал как должное и не ценил ее преданность. Любить – тяжкий труд, но быть любимым несравненно труднее, чужая любовь – штука коварная, накладывает постоянную ответственность за тех, кто тебя любит. Всего двенадцать часов назад он был свободным человеком. А теперь в плену чувств, цепи которых связывают его так надежно, словно выкованы из стали.
– Тебе что-нибудь нужно? – спросил Рафаэль, принуждая себя подняться на ноги: нельзя же все сидеть и сидеть у ее постели, как последний идиот.
Дреа поколебалась несколько секунд, во время которых сердце Рафаэля екнуло, исполнившись надеждой, и наконец сказала:
– Немного поспать.
И Рафаэль понял, что ее медлительность происходила исключительно от усталости, а не от нерешительности.
– Ну тогда до завтра. – Он склонился над постелью и поцеловал Дреа в щеку. Двенадцать часов назад она бы повернула к нему голову, чтобы найти его губы, но теперь даже не шевельнулась. Не успел он выйти из комнаты, как она закрыла глаза.
Едва дверь за ним закрылась, Дреа широко распахнула глаза, и ее передернуло от омерзения. Она была хорошей актрисой, но знала, что сейчас не сможет сыграть достаточно хорошо, чтобы скрыть свои эмоции, попытайся он заняться с ней сексом. Еще одного раза она бы не вынесла. И точно не с ним. Нужно было исчезнуть до того, как дело действительно дойдет до секса, – Дреа не доверяла себе, опасаясь в решительный момент не совладать с собой.
Хорошо, что завтра Рафаэль вновь окажется в окружении своей обычной свиты, он сегодня утром отпустил людей, чтобы встретиться с киллером без свидетелей. Обычно постоянное сопровождение Рафаэля его накачанными охранниками действовало ей на нервы, но сейчас она думала об их возвращении с облегчением. Рафаэль постарается держаться с ней как всегда, чтобы никто не догадался о случившемся. Его самолюбие не допустит, чтобы об этом стало известно. Он отправится по делам в соответствии со своим расписанием. Хорошо бы он улетел куда-нибудь в другой город, но если б такая поездка планировалась, она бы знала.
Вел он себя сейчас как-то… странно. Дреа ждала, что, узнав о ее любви, он будет польщен, но не ожидала, что это открытие так ошарашит его. Принес воды, заглянул, справился, как она… сидел в ее спальне без света! Будто его подменили, и от этого становилось жутко. Можно подумать, он в нее влюбился, хотя это предположение звучит довольно нелепо – Рафаэль никого не любил. Наверное, даже мать, думала Дреа.
Но если ему такое показалось, это давало ей орудие воздействия на него, по крайней мере в настоящий момент. Хотя тут возникали другие проблемы: у него может появиться желание быть все время рядом с ней, тогда как Дреа этого хотелось меньше всего. Ей нужно какое-то время побыть одной, чтобы разработать план и привести его в действие.
С самого начала своих отношений с Рафаэлем она приняла меры, чтобы обеспечить свое будущее. Она и мысли никогда не допускала, что драгоценности, которые ей дарил Рафаэль, он оставит ей, когда выгонит. Затеяв хитрую игру, Дреа сделала снимки драгоценностей, с каждой сняла слепок и заказала качественные подделки. Правда, ей пришлось раскошелиться, но они того стоили. Каждый раз на выход с Рафаэлем она надевала подлинник, а когда приходило время возвращать украшение Салинасу, чтобы он запер его в сейф, совершала подмену. Выходило, что Рафаэль хранил в сейфе фальшивки, а Дреа бегала тайком в банк, где у нее имелась ячейка, о которой он ничего не знал.
Итак, некоторое время она сможет жить, причем безбедно, на деньги, которые выручит с продажи украшений, но этого мало. Убежав с драгоценностями, она его разозлит, но это не тот сокрушительный удар, который заденет Рафаэля за живое. Все-таки он подарил ей эти драгоценности, значит, они принадлежат ей. Дреа хотелось выставить его на посмешище, чтобы он запомнил это на всю жизнь.
Она, конечно, понимала, что дело это опасное. Но она все досконально продумала и, оказавшись подальше от Нью-Йорка, получит преимущество. Рафаэль может жить только в большом городе. Он с самого рождения жил либо в Лос-Анджелесе, либо в Нью-Йорке. Провинциальная Америка ему так же незнакома, как Тимбукту. Но Дреа выросла в маленьком городке в Центральной Америке и знала, как стать незаметной, как затеряться среди других. Существовало множество мест, где она могла сменить обличье. Рафаэлю это в голову не придет – он считал ее слишком тупой, чтобы провернуть такое дело. Однако ведь он также не предполагает, что ей хватит ума обчистить его, но скоро узнает, что ошибался на ее счет.
Придется действовать быстро и двигаться без остановок. При этом на каждом этапе нужно иметь запасной план на тот случай, если что-то пойдет не так. А иметь в виду это непременно нужно, тогда она не запаникует, если действительно что-то случится.
Отправляться в дорогу придется самое большее через несколько часов. Если к тому времени она не вырвется из Нью-Йорка, ей конец.
Глава 6
Проснувшись позже обычного, Дреа кое-как вылезла из постели. Она чувствовала себя изувеченной – и физически, и морально. Четырехчасовой качественный секс, может, дело хорошее, но его повторения, пусть даже без той бури эмоций, которая ему сопутствовала в этот раз, Дреа не хотела бы. Да, удовольствие она получила – кто спорит. Однако она предпочитала всегда оставаться хозяйкой положения и во время секса сохранять ясный ум. Свои же собственные потребности можно удовлетворить и потом, оставшись в одиночестве. Вон какой дурой она стала после двух оргазмов, а всего и радости на несколько минут. Впредь она будет умнее. Если у кого и помутится в голове, пусть лучше это будет ее партнер.
Сегодня утром она не побоялась взглянуть на себя – смело посмотрела в зеркало и долго вглядывалась в свое отражение. Сегодня она видела совсем другое лицо – не то, что много лет назад. Теперь она не глупенькая девочка, которую каждый может обидеть, так что и думать о ней нечего.
А нынешняя Дреа, прямо сказать, выглядела скверно, вынесла она безжалостный вердикт, рассматривая себя в разных ракурсах. Лицо бесцветное, если не считать синяков под опухшими глазами. Спутанные волосы напоминают гнездо, в котором возились крысы. Возможно, в Дреа говорило самолюбие, но она не желала выглядеть жалко. Стереть следы вчерашнего она не могла, но все же кое-что сделать, чтобы выглядеть лучше, ей было по силам.
Впервые Дреа, прежде чем раздеться, заперла дверь ванной. Плевать, что об этом подумает и как к этому отнесется Рафаэль.
Вооружившись гребнем, она стала яростно расчесывать космы на голове, затем встала под душ и принялась намыливаться любимым душистым гелем. Вчера днем она не успела втереть в волосы бальзам, оттого-то сегодня утром у нее на голове такое безобразие. Сейчас Дреа не спешила, и вскоре густые локоны под ее пальцами приобрели мягкость и шелковисто заблестели.
Первое, что надо сделать, решила Дреа, – это состричь все это. Не только потому, что ее длинные волосы были яркой приметой, но и потому, что эти длинные кудри ей не нравились. Чтобы завить ее от природы волнистые волосы этими мелкими кудряшками, требовались многочасовая процедура и обработка вонючими химикатами. Дреа специально выбрала для себя этот образ, пытаясь выглядеть более легкомысленной и беспомощной. Но как же, черт возьми, ей это осточертело. Осточертело притворяться безмозглой дурой, осточертело постоянно подлаживаться под кого-то в ущерб своим собственным желаниям.
Дреа натянула халат, крепко завязала пояс и принялась торопливо накладывать косметику, чувствуя, как уходит время – у нее оставалось всего несколько часов, чтобы исчезнуть. Не стоило ей так долго спать. Надо было завести будильник, но, раз уж она этого не сделала, придется действовать в темпе. Рафаэль своим давешним поведением совершенно сбил ее с толку. По всему выходило, что он внезапно обнаружил в себе глубокие чувства к ней. Да, как же! Что он выкинет дальше, нельзя предугадать, и эта неизвестность пугала Дреа. Рафаэль очень умен и опасен. Стоит раз оговориться или, забывшись на секунду, не уследить за своим лицом, и он тут же почует неладное. Прожив с Рафаэлем два года, Дреа ни разу не допустила такой оплошности, что стоило ей огромного напряжения. Она не доверяла ему, а теперь перестала доверять и себе.
Ей в голову вдруг пришла мысль. Если задуманное выгорит, она получит преимущество, а нет – хуже от этого по крайней мере не станет. Дреа заставила себя кашлянуть. Звук вышел слабый, но это только поначалу. Она кашлянула еще, затем еще и еще, ее кашель постепенно становился все глубже и грубее. Через какое-то время она остановилась и, решив опробовать голос, произнесла: «Черт!» Голос осип, но Дреа это показалось недостаточно. Напрягаясь всей грудью, она покашляла еще. Горло засаднило. В случае болезни у нее появлялось законное оправдание не подпускать к себе Рафаэля, если ему вдруг вздумается заняться сексом. Кроме того, станет ясно, откуда эта бледность. Это являлось не более чем проявлением ее самолюбия, но после вчерашнего ей как никогда требовалось разбудить его в себе – ведь Рафаэль и киллер смешали ее с грязью.
В спальне послышался шорох, и Дреа похолодела. Рафаэль! Она резко развернулась и отперла дверь. Затем, широко распахнув ее, вышла, не глядя по сторонам, словно не подозревала, что он там и чуть не наткнувшись на него. Изобразив возглас удивления, она отскочила в сторону.
– Я не знала, что ты здесь, – прохрипела она, довольная своим голосом.
Рафаэль положил руки ей на талию и, хмуря брови, посмотрел ей в лицо:
– Ты что, заболела? У тебя ужасный голос.
– Простыла, наверное, – промямлила Дреа, глядя в пол. – Проснулась от кашля.
Рафаэль приподнял ее голову, и его темные глаза зашарили по ее бледному лицу, по синим кругам под глазами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39