— Значит, будешь охранять мое тело. Он кивнул.
— Будешь беречь его от посягательств. Он снова кивнул.
— И все это после того, что произошло со мной сегодня в часовне? — спросила она. — Ты думаешь, я ничего не заметила? Кто-нибудь из вас троих все время находится рядом со мной. Похоже, вы решили не выпускать меня из виду ни на секунду.
— Верно. Виктория вздрогнула.
— Значит, ты полагаешь, что тот, кто пытался столкнуть меня в окно, попытается убить меня снова?
— Он не пытался столкнуть тебя в окно, он сделал это, Тори. Просто ты не упала и не разбилась о скалы, как рассчитывал этот человек. — Митчелл с шумом выдохнул воздух. — Я не хочу пугать тебя, ноя действительно считаю, что твоя жизнь подвергается серьезной опасности.
— Но зачем кому-то понадобилось убивать меня?
— Не знаю.
Она плотнее закуталась в шелковый халат.
— Не думай, что я очень наивна, Митчелл. Когда растешь в такой богатой семье, какая была у меня, то начинаешь бояться за свою безопасность с самых пеленок. Родители старались не акцентировать на этом мое внимание, но я постоянно чувствовала, что за мной следят несколько пар глаз, обеспечивая мою безопасность. Я никогда не исключала вероятности того, что меня похитят и будут удерживать, требуя выкупа, — о богатстве Стормов знает чуть ли не вся Америка. Я всегда относилась с недоверием к незнакомым людям. И даже к знакомым, если уж на то пошло. — Виктория развела руками. — Но я никак не ожидала, что здесь, на острове Сторм, мне может что-либо угрожать.
Митчелл провел рукой по спутанным волосам.
— Я бы ни за что на свете не пригласил тебя сюда, если бы мог предположить…
— Пригласил? — В голосе Тори слышалась ирония.
— Да, конечно, — с досадой проговорил Митчелл, — это трудно назвать приглашением. Но я никогда бы не стал настаивать на твоем приезде в Шотландию, если бы не был уверен, что здесь все спокойно и тебе не грозит никакая опасность.
Тори подошла к креслу и положила руку ему на плечо.
— Довольно изводить себя упреками. Тут нет твоей вины. Ты не мог этого предвидеть.
Да, только что же все-таки это было?
— Уже поздно, — объявил Митчелл, взглянув на настольные часы.
— Это намек?
— После такого трудного дня, я думаю, тебе уже пора быть в постели. — Это прозвучало настойчивее, чем совет, но мягче, чем приказание.
Тори согласилась, но не представляла себе, как сможет заснуть в такой обстановке. И выразила свои сомнения в простых и ясных словах:
— То есть ты хочешь, чтобы я разделась, забралась в эту прекрасную старинную кровать, датируемую примерно семнадцатым веком…
— Шестнадцатым, — уточнил он.
— …шестнадцатым веком, натянула на себя одеяло, взбила подушки, закрыла глазки и спала себе спокойным сном, в то время как ты будешь всю ночь напролет сидеть в кресле и смотреть на меня?
— Не смотреть на тебя, а охранять.
Разница невелика, подумала Тори, но не позволила втянуть себя в спор.
— Нет, так не пойдет, — решительно заявила она.
— Почему?
— Потому что я буду чувствовать себя виноватой, лежа в уютной постели и зная, что ты всю ночь маешься в этом тесном кресле.
На лице Митчелла отразилось сомнение.
— Разве оно такое тесное?
— Да.
— Почему же ты раньше не сказала об этом экономке, или дворецкому, или кому-нибудь из прислуги? На худой конец, мне? Это кресло заменят на другое с первым же лучом солнца.
Тори издала тяжелый вздох.
— Послушай, в конце концов дело даже не в кресле.
— Я знаю, — мрачно ответил он. Тори не знала, смеяться ей или плакать.
— Ну что мне с тобой делать? Он искоса посмотрел на нее:
— Представь, что меня здесь нет.
Это предложение заставило ее расхохотаться.
— Представить, что тебя нет в моей спальне? Тебя? Он перешел на менторский тон:
— Это вопрос самодисциплины. Разум должен торжествовать над плотью.
— Ты говоришь о первичности сознания?
— Да. Ляг в постель, закрой глаза и представь, что находишься где-нибудь в другом месте. Ну, скажем, сидишь на своем любимом дереве.
Неожиданно в глазах Тори заблестели слезы. Она быстро смахнула их тыльной стороной ладони. Но Митчелла было не так-то легко обмануть.
— Я расстроил тебя?
Она молча покачала головой, боясь выдать свои чувства.
Он заговорил мягче и нежнее:
— Ты скучаешь по дому? Она опять покачала головой.
— Ты не хочешь сказать мне, чем я расстроил тебя, любимая?
— Дело не в тебе, Митчелл, — заверила его Тори. Она отвернулась, достала из ящика стола салфетку и вытерла слезы. Он хочет знать. Наверное, можно и сказать ему. — Ты подарил мне такое же дерево, какое у меня было дома. Значит, ты все понимаешь.
— Что понимаю? То, что твое дерево символизирует для тебя покой, безопасность, небо?
— Да.
— Разве я единственный, кто это понимает? Она покачала головой:
— Когда я была ребенком, этого никто не понимал. Когда я выросла, единственным человеком, знавшим, как много для меня значит это дерево, была Элис.
— Элис Фрэйзер — хорошая женщина. Тори печально вздохнула:
— Если б ты знал, как буду скучать по ней!
— Скучать?
Она засмеялась тем загадочным женским смехом, который обычно сбивает мужчин с толку.
— У меня есть подозрение, что Элис Фрэйзер не вернется в Штаты.
Митчелл был поражен:
— Ты хочешь уволить ее?
— Уволить Элис?! — воскликнула Тори. — Да я скорее отрублю себе правую руку. О Боже, как ты мог такое вообразить! Я говорю о Маккламфе.
— Элис и Йен.
— Элис и Йен, — повторила она.
— Так вот почему он сказал сегодня «моя Элис». А я-то удивлялся! Ну и ну! — Он хлопнул себя по колену.
— А меня это не удивляет, — сказала Тори. — Кстати, моя потеря для тебя — приобретение. — Она подошла к окну и подняла штору, которую уже опустили на ночь. — Как мне всегда хотелось, чтобы она встретила настоящего мужчину, верного спутника на всю жизнь! — Девушка вздохнула. — Я думаю, она сама удивлена, что это случилось с ней.
— Я полагаю, для Йена это тоже сильное потрясение.
— Они прекрасно смотрятся вместе.
Митчелл немного подумал и глубокомысленно заключил:
— Главное, что они кажутся прекрасными друг другу.
— Если бы у нас сейчас была бутылка шампанского, я бы, пожалуй, выпила бокал за наших друзей, — сказала Тори, опуская штору.
— Только скажи, и через несколько минут нам принесут бутылку охлажденного шампанского и пару фужеров, — с готовностью предложил Митчелл.
Тори покачала головой:
— Лучше в другой раз. Когда счастливая пара сделает официальное сообщение.
— Ну что ж, в таком случае ложись спать. Уже поздно.
— Это я уже слышала.
— Иначе мне придется уложить тебя насильно.
— А вот этого ты еще не говорил.
Вдруг она заметила, как странно изменилось лицо Митчелла. Он рывком поднялся с кресла и направился прямо к ее постели. Остановившись у ее изголовья, Сторм спросил с выражением легкого замешательства на красивом лице:
— Это что еще такое, черт побери? Тори проследила направление его взгляда:
— Это талисман, подарок Старого Неда. Митчелл состроил гримасу:
— Но зачем ты повесила его здесь?
— Старый Нед рассказал мне о традиции вешать в доме деревянные талисманы, которые надежно защищают человека.
— И от чего они защищают?
— От всякого зла, конечно!
— И ты в это веришь? Она пожала плечами:
— Я обещала Старому Неду. — Тори посмотрела ему в лицо. — А я всегда сдерживаю свои обещания.
Он внезапно наклонился к ней, мягко заключил ее в объятия и привлек к себе. Потом зарылся лицом в ее волосы и прошептал:
— О Господи, Тори!
— Что, Митчелл? — глухо спросила она, уткнувшись ему в грудь.
— Когда я думаю о том, что ты могла погибнуть сегодня… — И несколько минут он не мог произнести ни слова.
— Я знаю, — прошептала Тори. Теперь она взяла на себя роль утешительницы.
— Я так испугался за тебя, — признался он наконец. — И за себя.
Что, если бы она упала тогда и разбилась о скалы? И ушла из жизни, так и не узнав, что такое любить и быть любимой.
— Я лучше пойду сяду в кресло и буду дежурить там, — сказал Митчелл, стараясь сдержать вспыхнувшее в нем желание.
— У меня есть идея получше. — Тори привстала на цыпочки и потерлась щекой о его щеку. Отросшая за день щетина оцарапала ей кожу, но она этого не заметила. — Почему бы тебе не подежурить здесь? — Она похлопала рукой по постели.
— Ты предлагаешь мне разделить с тобой ложе?
В том, как она ответила ему, не было и тени жеманства.
— Да, я предлагаю тебе это.
— Я не думаю, что это будет правильно.
— А ты всегда делаешь только то, что правильно? Митчелл тоже однажды задавал ей этот вопрос. И она ответила, что старается. И он ответил так же:
— Стараюсь.
— А кто может сказать, Митчелл Сторм, что в этой жизни правильно, а что — неправильно?
Тори вдруг заметила, какое усталое у него лицо. Ведь у него тоже был трудный день, подумала она. И может быть, на сегодня уже достаточно слов? Пора переходить к делу?
— Послушай, Митчелл, я хочу свернуться клубочком на этой большой кровати и спать рядом с тобой до самого утра. И еще я хочу, чтобы ты обнял меня и занимался со мной любовью.
Слова Митчелла звучали мягко, казалось, он ласкал ее своим голосом.
— Может быть, я скажу не то, что тебе хотелось бы услышать, но я знаю сейчас только одно: я хочу тебя, — сказал он.
Мужчины всегда хотели ее. Это не было для нее неожиданностью, и она была готова уступить Митчеллу, даже если в будущем ей придется пожалеть об этом.
— Я с радостью приму все, что ты захочешь дать мне… даже если это всего лишь безымянная страсть.
— У моей страсти есть имя, — быстро ответил он. — Ее зовут Викторией.
Его поцелуй, прикосновения, вкус, ощущение его тела — все было волнующим и знакомым.
Она начала расстегивать пуговицы его рубашки и вдруг заметила, что у нее дрожат руки. Ей никак не удавалось справиться с этими проклятыми пуговицами.
— Позволь мне, — отстранил ее руки Митчелл, но у него тоже ничего не получилось. В конце концов он просто разорвал рубашку.
Снять с нее шелковый халат не представляло труда: узенький поясок вокруг талии был завязан свободным узлом. Достаточно было только потянуть за его концы — и он слетел с нее и упал к ногам.
Митчелл сбросил туфли, и они полетели в угол спальни. За ними последовали носки.
Она осталась в прозрачной шелковой ночной рубашке бледно-розового цвета. Он — в джинсах.
И когда Тори расстегнула на них молнию, то обнаружила, что под ними нет даже узенькой полоски трусов.
— Вы все такие, шотландцы? — сулыбкой спросила она.
— Какие? — Митчелл затаил дыхание, потому что девушка потянула джинсы вниз и они начали медленно сползать на ковер.
— Вы все не носите нижнего белья?
Митчелл усмехнулся и, имитируя простонародный шотландский говор, ответил:
— Мы, шотландцы, считаем, что должны быть готовы в любую секунду, девушка.
— Да… я вижу, что ты действительно готов, парень… — Тори тоже перешла на народный говор.
Митчелл отбросил джинсы в сторону и предстал перед ней обнаженный.
— Боже милостивый! — не удержалась от восклицания Тори.
— Что такое? — Он вскинул на нее встревоженный взгляд.
— Ты… — У нее пересохло в горле.
— Что-нибудь не так?
— Ты великолепен, — ответила она.
Митчелл просиял.
Он протянул к ней руки и в одно мгновение освободил ее от ночной рубашки, которая полетела вслед за шелковым халатом. Теперь пришла очередь Митчелла рассматривать Тори. Отступив на шаг, он внимательно оглядел ее с ног до головы и объявил:
— Ты совершенна.
Это были именно те слова, которые ей так хотелось услышать в эту минуту. Потому что сейчас ей страшно не хватало уверенности в себе и в том, что она собиралась сделать.
Она облизала губы.
— Мне надо кое-что сказать тебе.
Митчелл взял ее на руки, положил на середину огромной кровати и лег рядом.
— Что ты хочешь сказать мне? — спросил он, потершись о ее шею.
Она засмеялась, и в ее смехе прозвучало нечто такое, что заставило Митчелла приподняться на локте и посмотреть ей в глаза.
— Так что ты хочешь сказать, Тори?
— Я ужасно волнуюсь, — выпалила она.
— Почему?
— Я не уверена, что у меня хорошо получится, — призналась она и сразу смутилась от своих слов.
— Чего ты боишься? — спросил он и, поскольку вопрос был чисто риторическим, сам же на него и ответил: — Ты боишься, что недостаточно хорошо целуешься ? Но позволь судить об этом мне. Я целовал тебя много раз и могу засвидетельствовать, что твои поцелуи сладостны.
И как бы в доказательство этого он наклонился и прикоснулся губами к ее губам. Это был нежный чувственный поцелуй, который моментально воспламенил ее и заставил откликнуться. Когда они наконец оторвались друг от друга, то некоторое время не могли отдышаться.
— Или ты боишься, что не знаешь, как нужно дотрагиваться до мужчины? Поверь мне, у тебя это получается. Еще ни одна женщина не ласкала меня так горячо и умело, как ты!
Митчелл взял ее руку и положил на свою горячую, твердую, гладкую как шелк плоть. Ей нравилось ощущать в своей руке символ его страсти. Нравилось дотрагиваться до него. Ей была приятна мысль, что она возбуждает его до такой степени, что он, не в силах больше сдерживаться, просит ее остановиться.
Митчелл склонил голову к ее груди. Рука его медленно спустилась к животу, погладила бедра и наконец коснулась сладкого жаждущего местечка между ног.
— Или ты боишься, что не знаешь, как нужно отвечать на мужские ласки? — пробормотал он. Дыхание его стало прерывистым, затрудненным, когда он прижался ртом к ее груди, сжал сосок зубами и начал терзать его, лизать и сосать, в то время как его палец проник во влажное ущелье, скрытое золотистыми завитками.
Тори громко застонала и инстинктивно приподняла бедра, стараясь, чтобы его палец вошел как можно глубже в ее тело. Она почувствовала, как тело ее начала сотрясать мелкая дрожь, сердце вдруг упало, и Тори в последнюю секунду перед взрывом успела выкрикнуть его имя: «Митчелл!»
Потом он убрал руку, посмотрел в потемневшие сине-зеленые глаза и вошел в нее.
Глаза Тори открылись еще шире, и его имя как молитва стало срываться с ее губ:
— Митчелл. Митчелл. Митчелл.
— Я с тобой, Тори.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26