Если ты будешь хорошо себя вести, то, может быть, по возвращении в Плауден тебя будет ждать сюрприз.
Она возмущенно посмотрела на него:
— Ты ведешь себя нечестно! Он пожал плечами:
— Мне нельзя говорить о тебе и даже задавать вопросы. Это создает проблемы. О чем мы будем разговаривать в дороге?
— О тебе, конечно. Я практически ничего не знаю о тебе.
— А что бы ты хотела знать?
Джорджиана села удобнее. Максим умеет быть необычайно добрым и милым!
— Расскажи мне про свою жизнь. Тебе нравилось быть фотожурналистом?
— И да, и нет.
— У нас будет игра в угадайку?
Он рассмеялся:
— Ладно. Я решил стать фотожурналистом с той минуты, когда впервые взял в руки фотокамеру. Мне было лет восемь. На Рождество мне подарили дешевенький аппарат для любительских съемок. Да-да, далеко не все подарки, которые я получал, были дорогими. Родители учили меня ценить деньги. Я сам зарабатывал их, чтобы учиться в колледже: работал официантом на летних курортах и все такое прочее.
— Но могу поспорить, курорты были самые шикарные, — откликнулась она.
— Так ты хочешь услышать мой рассказ или нет?
Она с удовольствием заключила:
— Так оно и есть, самые шикарные!
Он застонал.
— Я работал, и это главное. У меня есть два младших брата, Гас и Ник. Ник — иностранный корреспондент «Таймс», а Гас с женой и детьми разводит скаковых лошадей в Кентукки.
— А внешне они на тебя похожи?
Он посмотрел на нее:
— Хочешь, чтобы у тебя был выбор?
— Ник — это сокращение от какого имени?
— Николас, в честь моей прабабушки, которая была гречанкой.
— А Гас?
— Густав.
— Он блондин, — проницательно заметила Джорджиана. — А Ник наверняка высокий, смуглый и очень страстный.
— Я, конечно, не ревную, но как бы ты описала меня?
Она сделала вид, будто пристально его рассматривает.
— Будучи старшим, ты работал усерднее всех, старался оправдать надежды старших. Ты серьезный, даже чересчур, и всегда стремился к самым трудным и высоким целям. А теперь тебе кажется, что ты связан обстоятельствами.
После недолгого молчания он сказал:
— Не будь ты на моей стороне, я бы встревожился. Ты умеешь читать мои мысли, Джорджи.
— К сожалению, нет, — ответила она. — Просто то же самое я могла бы сказать о себе. Я ведь тоже старшая в семье. У меня есть брат и сестра.
— Про Алана мне говорили. — Он подмигнул ей. — Расскажи мне о младшей сестренке. Она такая же милая, как ты?
— Марис шестнадцать, и сейчас она в Индонезии с моими родителями. Моему брату двадцать один, и он работает в электронной фирме на западном побережье. — Она сделала паузу и добавила: — Его зовут Джеймс.
— Марис светленькая или темная?
Джорджиана с облегчением вздохнула: Максим не спросил ее про Алана!
— Она — роскошная блондинка, настоящая приморская девушка, которая проводит почти все свое время в бикини на пляже. Папа говорит, что она сводит с ума индонезийских мужчин.
Максим улыбнулся:
— Кажется, мне твоя семья понравится.
— Тебе очень не хватает поездок по всему миру?
— Хочешь, чтобы я не отвлекался, а? Честно говоря, нет. По крайней мере я не скучаю по тому, чем занимался в прошлом году. Когда-то мне казалось, что моя работа будет значимой только в том случае, если она будет отражать все, что в мире происходит не так, если она будет заставлять людей замечать это и задумываться. Пусть это будет вызывать отвращение или слезы, но по крайней мере не оставит их равнодушными к горю и страданиям, которые их окружают. Теперь я понимаю, что это было наивно. Люди могут быть и выше этого, и ниже. Есть такие, которые выплачут себе глаза, глядя на труп трехлетнего ребенка на первой полосе газеты, а потом перевернут страницу и начнут ворчать на то, сколько денег мы тратим на помощь странам третьего мира. А есть и другие, множество порядочных людей, которые стараются помогать, где это возможно. Они не нацеливаются менять что-то в мировом масштабе, но мир вокруг себя они меняют. Именно их скромные дела помогают людям жить.
Джорджиана улыбнулась. Максим говорил с ней как с другом! Он говорил так, словно ему легко быть с ней откровенным.
— Ты очень хороший человек. Он нежно сжал ее колено:
— Именно поэтому ты любишь меня? Потому что мной можно крутить как хочешь?
— Я люблю тебя потому, что у тебя голова реалиста и сердце романтика.
— А ты уверена, что не наоборот?
Джорджиана пожала плечами:
— В любом случае мне это нравится. И что ты намерен делать? Тебя вынуждают оставить фотожурналистику, чтобы управлять семейным делом?
— Я уже искал повод уйти, — признался он. — И мне только жаль, что им стала смерть отца.
Она кивнула:
— Мне тоже жаль.
Он бросил на нее быстрый пытливый взгляд, который она ощутила всем телом.
— Мне все еще не верится, что ты со мной! — Его хрипловатый голос не мог скрыть его чувств. А потом он уже веселее добавил: — Тебя, похоже, не удивило, что я умею оказывать первую помощь. Хочешь узнать, как я этому научился?
Джорджиана приняла новую тональность разговора:
— Я хочу знать о тебе все!
За разговором дорога пролетела незаметно. Рассказы Максима о поездках в раздираемые войной уголки земли позволили ей увидеть ужасающие картины, которые трудно было себе представить. Но все же, помимо страданий, он видел и отвагу людей, которым приходилось выносить невыносимое.
Когда они остановились, чтобы поесть в гостинице, Джорджиана больше не могла сдерживать свой энтузиазм:
— А ты не думал о том, чтобы оформить свои рассказы в книгу? Ты так хорошо рассказываешь, Максим! Я уверена, что ты нашел бы для нее издателя. Вместе со своими фотографиями — теми, которые, как ты говоришь, откладывал, потому что они были слишком экспрессивными или забавными для информационных агентств, — ты смог бы создать убедительную и трогательную картину изнанки войны.
Он небрежно отмахнулся от этой идеи:
— Сейчас любой малограмотный готов писать книги.
— Но ты — исключение. У тебя есть опыт, ты получил журналистскую подготовку. А фотографии — это само по себе красноречивое свидетельство.
Он громко расхохотался:
— Ты же их ни разу не видела!
— Ты получил премии за свои работы. Они не могут не быть прекрасными.
— Твоя преданность меня потрясает. — Он улыбнулся и указал пальцем на стоящую перед ней рыбацкую похлебку с моллюсками. — А теперь ешь! Мне надо, чтобы этим вечером ты была сильной и отдохнувшей. У меня особые планы на твой счет.
Джорджиана принялась пережевывать нежное мясо ракушек с картошкой, с удивлением замечая, что в его обществе даже еда становится вкуснее.
— А погода тебя не тревожит?
Он посмотрел в окно, за которым кружились хлопья снега.
— Мы должны пересечь Зеленые горы в южной части штата. Это будет самый сложный отрезок пути. А потом надо будет ехать на север по дороге Наследия Новой Англии почти до Тинмута. Мой дом стоит на притоке Бобровой реки.
— Звучит чудесно, — вздохнула она.
— Там будем только мы с тобой, — предостерег он ее. — Дорогу может засыпать снегом — и тогда мы не сможем уехать.
— Ах, ты все только обещаешь! — легкомысленно бросила она, вдруг испугавшись того, какое счастье ее переполняет.
— Доедай похлебку, — приказал он. — Ехать недалеко, но погода не слишком балует. Я хочу, чтобы мы добрались до наступления темноты.
Набив желудок похлебкой и ромовым пуншем, который Максим велел ей выпить, когда она отказалась принять болеутоляющее, Джорджиана начала дремать вскоре после того, как они снова тронулись в путь.
— Джорджи? Милая! Джорджи!
Максим легко потряс ее за плечо — и она постепенно проснулась. Первое, что она увидела, — это прекрасное лицо Максима, склонившегося над ней. На ее лице появилась блаженная улыбка.
— Ты по-настоящему красивый, — тихо сказала она. Его лицо было так близко, что она увидела, как у него расширились зрачки, так что глаза стали почти черными.
— Если бы ты знала, о чем я думал, ты бы сбежала, — ответил он.
Еще не до конца проснувшись, она совершенно не испытывала смущения.
— А почему? — смело спросила она, обнимая здоровой рукой его за шею.
— Потому что я так давно тебя хочу — и наконец ты оказалась здесь и принадлежишь мне. Я хочу тебя, Джорджи. Во всем и по-всякому, как только бывает. И возможно, ты вдохновишь меня на что-то новое.
— Мм… — только и ответила она, подставляя ему губы.
В его поцелуе снова появился вкус страсти. На этот раз ничто их не остановит. Вдыхая аромат его тела, она старалась оставить хотя бы один уголок сознания не заполненным страстью. Ей хотелось запомнить все — каждое мгновение этих дней, которые они проведут вместе.
Максим почувствовал ее отступление, хотя она не шевельнулась.
— Тебе холодно?
Она открыла глаза.
— Я пыталась подобрать слова, чтобы описать твой вкус.
— Что?
— У тебя вкус, как у горячего сидра со специями: теплый, сладкий и чуть терпкий.
Максим тряхнул головой:
— А мне казалось, что это твой вкус.
— Может быть, он наш? — предположила она.
— Наверное, — согласился он, а в следующую секунду их губы снова слились. — Джорджи, — прошептал он через минуту, — Джорджи, этот рычаг скоростей так впился мне в ногу, что, по-моему, у меня все кровообращение остановилось. Может быть, пойдем в дом?
Она выпрямилась:
— Куда?
Вид, открывшийся перед ней, заставил ее задохнуться от восторга. Она была готова увидеть лед и зеленовато-голубую красу гор, но у нее не хватало слов, чтобы выразить свой восторг от зрелища, которое предстало перед ней.
Они оказались на берегу серебристо-белой реки. За ней вверх по склону шагали огромные ели, засыпанные снегом. Дальше, где деревья сливались в сплошную массу зелени, снег собрался уступами, словно хвосты горностая на огромном изумрудном плаще.
Ее глаза нашли узкую дорожку, едва заметную на снегу, и проследовали вдоль нее — к темному контуру каменного здания.
— Да это же фермерский дом! — изумленно воскликнула она.
— Я ведь говорил тебе, что не все мое имущество можно отнести к разряду роскошного, — ответил Максим. — Ты ведь не разочарована, правда?
Удивившись беспокойству, прозвучавшему в его голосе, она повернулась к нему:
— Вместе с тобой я готова жить даже в дупле! Но это, — добавила она, рассматривая здание времен войны за независимость, — это просто идеальное место!
Его лицо осветилось улыбкой.
— Ну, тогда пойдем. Мне надо многое сделать, прежде чем мы сможем устроиться на ночь.
Первое, что она увидела, был огромный камин, который занимал чуть ли не половину стены. Деревенская обстановка с мебелью хорошего качества. Диван и кресла, изготовленные из красного дерева, были обиты лоскутной тканью. Здесь было уютно и тепло. На это и рассчитывали, чтобы чувствовать себя непринужденно и отдыхать с удовольствием.
— Ну как тебе дом? Нормальный?
Ее грудной смех наполнил высокую комнату.
— Я в него просто влюбилась, Максим!
— Пойдем, посмотришь спальню, — предложил он с дразнящей ухмылкой. — Боюсь, что удобства здесь минимальные, — начал он объяснения, ставя сумки на пол спальни. — На кухне есть электричество, и в большой гостиной есть люстра. Водопровод очень шумный, но работает. Телефона и телевизора нет. А спальня освещается только свечами или керосиновой лампой.
С этими словами он зажег лампу на столике и подкрутил фитилек.
Теперь Джорджиана заметила, что главное место в комнате занимает большая старинная кровать, полог и покрывало которой были связаны крючком. Деревянные полы были застланы половиками ручной работы. Рядом с кроватью был еще один камин, по обе стороны которого стояли высокие подсвечники.
— Мы будем ужинать и любить друг друга при свечах! — с тихой радостью проговорила она.
— Тебе тут действительно нравится?
Джорджиане не верилось, что Максим может так беспокоиться. Однако его неуверенность ясно читалась на его лице.
— А зачем ты меня сюда привез, если считал, что мне может тут не понравиться? — пытливо улыбнулась она.
Он пожал плечами и упер руки в бока:
— Потому что тут нравится мне.
Они оба весело рассмеялись. И в течение дня им предстояло еще не раз повеселиться, разжигая огонь в каминах и раскладывая привезенные с собой продукты.
— Не понимаю, почему бы мне тебе не помочь! — возмутилась Джорджиана час спустя, когда Максим усадил ее перед большим камином, закутав в плед.
— Ты долго спала днем, — крикнул он с кухни, — но это еще не значит, что ты здорова. Врач хотел оставить тебя в больнице. Я тебя увез оттуда. И ты должна хотя бы беречь силы, чтобы как следует вознаградить меня, когда я тебя покормлю.
— Ты слишком много думаешь о еде! — шутливо посетовала она.
Он высунул голову из-за двери:
— Ты приняла лекарство?
— Да.
Она подождала, пока Максим уйдет, а потом спрятала таблетку болеутоляющего в карман. Оно вызывало сонливость. Если она его примет, то даже не узнает, что будет происходить, когда они лягут в постель, а она намерена была не упускать ни секунды!
— Когда мы поженимся, готовить можешь ты.
Джорджиана предложила это немного позже, когда они сидели рядом у огня. На журнальном столике стояли остатки трапезы.
— Зачем это мне? — спросил он, крепче обнимая ее за талию и заботливо поправляя плед.
— Ты будешь работать над книгой. Так что вполне можешь заниматься чем-то полезным, — объяснила она.
— А что будешь делать ты?
— Работать. У меня, знаешь ли, есть кое-какие умения. Его рука поднялась выше — ладонь прижалась к ребрам, а пальцы обхватили грудь.
— Покажи мне!
Повернуться к нему было все равно что подставить лицо солнцу — совершенно естественно и легко. Он нашел, ее губы и, прижавшись к ним, заставил их открыться. Кончик его языка проскользнул внутрь — и по ее телу пробежала сладкая дрожь.
— Джорджи! — Его голос был всего лишь тихим шепотом у ее рта. — Джорджи, я хочу тебя. Я хочу видеть тебя, трогать тебя, погрузиться в тебя! Скажи мне, что сейчас для этого пришло время!
— Да!
Казалось, он не услышал ее слов. Его поцелуи продолжали мимолетно прослеживать линию ее губ, пока они не заныли от неутоленного желания.
— Пожалуйста, поцелуй меня!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25