Харриет родила ребенка в феврале. Как и предсказывала Салли, роды оказались легкими. Она родила сына, и, признаюсь, я ощутила некоторую зависть.
Прошла неделя или чуть больше после рождения ребенка, которого окрестили Бенджамином, когда домой вернулся Карлтон.
Он крепко обнял меня, и я вдруг задрожала от счастья.. Я решила, что рожу ему сына, как только полностью оправлюсь от слабости, которую все еще ощущала после выкидыша.
Карлтон заметил мое настроение.
— Ты выглядишь гораздо лучше, — сказал он, приподнял меня и прижал к себе.
— Я рада твоему возвращению, — ответила я. Мы вошли в дом рука об руку. Я сказала ему:
— У нас в доме прибавление — Харриет родила ребенка.
Он промолчал, и я добавила:
— У нее сын. В Харриет можно было не сомневаться.
— Да, — медленно сказал он, — в Харриет можно не сомневаться.
Мы прошли в комнату Харриет. Она лежала в постели, Бенджи спал в колыбельке, и возле него крутилась Салли.
Харриет протянула руку Карлтону. Он пожал ее и, как мне показалось, пожимал ее достаточно долго.
Высвободив руку, она сказала:
— Салли, подай мне Бенджи. Я хочу его показать. Клянусь вам, Карлтон, это самый прекрасный младенец в мире. А Салли поможет мне вырастить его.
Она была очень красива: великолепные волосы, спадающие на плечи, безмятежно счастливое лицо и чудные глаза, которые излучали мягкую нежность.
Я обратила внимание на Карлтона. Он очень внимательно смотрел на Харриет. И вновь мне показалось, что мы изображаем живую картину, исполненную скрытого смысла.
Бенджи рос на глазах. Салли говорила, что ей никогда не доводилось видеть младенца с такими крепкими легкими. Когда он орал, Присцилла смотрела на него как зачарованная. С самых первых дней жизни он демонстрировал решимость получать все желаемое. Он был красавцем — с большими синими глазами, с завитками темных волос. Присцилле нравилось смотреть, как его купают, она с удовольствием подавала Салли полотенце.
Я никогда не видела Харриет столь умиротворенной. Пробудившийся в ней материнский инстинкт удивлял меня, но я цинично объясняла это тем, что ребенок укрепил ее позиции в доме. Конечно, будучи вдовой Тоби, она имела право жить здесь, но то, что она родила одного из наследников земель и титула, делало ее положение гораздо более прочным.
Как бы то ни было, я чувствовала, что во мне растет напряжение. Я внимательно следила за Харриет, предполагая, что она вновь затевает какие-то интриги. Возможно, во всем было виновато мое воображение, и я просто не могла забыть прошлое.
Временами я ходила в дальний угол сада, к беседке, в которой погиб Эдвин. Этот участок сада оставался таким же глухим, как прежде, и еще больше зарос кустарником. Выглядел он жутковато, загадочно, как и должно выглядеть место трагедии, которое люди не любят посещать, создавая вокруг него легенды.
Частити проговорилась о том, что, по мнению слуг, здесь живут привидения. Привидение Эдвина, подумала я. Эдвина, на которого обрушилось наказание за грехи его; Эдвина, пойманного на месте преступления Старым Джетро. Интересно, о чем думала Харриет, заходя сюда? Она была непосредственным участником трагической сцены и должна была хорошо помнить ее, но ни разу не проронила ни слова при упоминании о беседке. По-моему, Харриет принадлежала к тем женщинам, которые умеют стирать из памяти неприятные события.
В последнее время нам начали досаждать голуби, пачкающие строение Эверсли-корта, и конюхи со слугами постоянно устраивали на них охоту. Эллен сообщила, что вся округа уже объелась пирогами с голубятиной, голубиными паштетами, жареными голубями и супом из голубей.
— Я им толкую, — сказала она, — что надо радоваться хорошей еде, какой бы она ни была.
Карлтон заявил, что мальчикам следует поохотиться на голубей. Стрельба по движущейся цели — прекрасная практика. Частенько я слышала, как Эдвин и Ли спорят насчет количества подстреленных ими голубей. Потом они относили их людям, проживавшим на наших землях.
Однажды летним днем я срезала розы в саду и внезапно припомнила случай, когда я занималась тем же самым и вдруг появился Карлтон, как мы начали обмениваться колкостями и как он сделал мне предложение.
Эта сцена с розами вызвала во мне живые воспоминания о волнении, которое я испытала тогда, хотя и притворялась, будто не хочу его видеть. Затем я стала думать о нашем браке и о неожиданном появлении новых, настораживающих ноток в наших отношениях. Что же происходит? Наверное, просто невозможно постоянно поддерживать страсть на одном и том же накале. Видимо, она и не может быть более глубокой. Я продолжала сравнивать мои взаимоотношения с Карлтоном и с Эд вином. Каким романтичным, совершенным казался мне мой первый брак! И как же я была глупа, думая так! Это не прошло для меня бесследно. Естественно, жизненный опыт меняет людей. Они становятся настороженными и подозрительными. Вот так я и стала относиться к Карлтону.
Запах роз, солнечные лучи на моих руках, жужжание пчел, воспоминания, разлитые в теплом летнем воздухе… и вдруг что-то произошло. Я ничего не успела понять. Я просто упала в клумбу с розами, а небо понеслось куда-то вдаль. Потрогав свой рукав, я почувствовала что-то теплое и скользкое… Мои руки были такими же красными, как розы в корзине. Я соскальзывала с розовой клумбы в траву. Кажется, это длилось очень долго, а потом все исчезло.
Я поняла, что кто-то несет меня на руках. Карлтон. Послышался детский голос, кричавший: «Это сделал не я! Это не я! Это не я!»Я подумала: это Ли. Потом — голос Джаспера: «Ты безбожный бесенок. Ты убил хозяйку».
После этого на меня опустилась тьма.
Я постоянно ощущала присутствие Карлтона. Вот он что-то говорит. Вот он склоняется надо мной. Карлтон рассерженный: «Как это могло случиться? Клянусь Богом, я это выясню…» Карлтон нежный: «Арабелла, моя милая, любимая Арабелла…»
И после внезапного пробуждения — маленькая фигурка у моей постели: «Я не делал этого. Это не я. Не я. Она пролетела у меня прямо над головой. Это правда. Это не я».
В комнате был полумрак. Я открыла глаза.
— Ли? — спросила я. — Маленький Ли? Кто-то горячо сжимал мою руку. Второй своей руки я не чувствовала.
— Это не я. Не я. Не я.
— Уходи, Ли, — произнес голос Салли, мягкий и понимающий. — Она знает, что это не ты.
— Ли, — сказала я, — я знаю это. Салли тихо произнесла:
— Бедный крошка! У него просто сердце разрывается. Все думают, что это он, когда голубей стрелял.
И тогда я поняла, что в меня стреляли. Когда я подносила руку к розе, в нее вонзилась дробь.
Доктор удалил дробины. Они впились достаточно глубоко, и поэтому мне было так плохо. Все считали благословением, что дробь попала всего лишь в руку.
Карлтон подолгу просиживал у моей кровати, и я ощущала огромную радость, когда видела его рядом.
Прошло три дня, прежде чем он начал разговор со мной. К тому времени я оправилась от лихорадки, вызванной операцией по удалению дроби.
— Я этого никогда не забуду, — сказал Карлтон. — Ли вскрикнул, я подбежал и увидел тебя лежащей на траве. Я был готов убить глупого мальчишку… Но теперь у меня есть сомнения. Ты помнишь, что произошло?
— Нет. Я собирала розы. Было тепло, светило солнце, и время от времени я слышала звуки выстрелов. В этом не было ничего особенного. А потом вдруг… вначале я не поняла, что случилось… я услышала выстрел и внезапно заметила на себе кровь…
— И ты никого не видела?
— Никого.
— А до того, как начала срезать розы?
— Нет, не помню. Карлтон помолчал.
— Я был сильно встревожен, Арабелла.
— Ах, Карлтон, как я рада! Рада тому, что ты небезразличен ко мне.
— Небезразличен! Что ты такое говоришь? Разве ты мне не жена? И разве я не твой любящий муж?
— Мой муж — да. Любящий? Я не уверена…
— В последнее время наши отношения осложнились, понимаю. Наверное, я в этом виноват. Вся эта шумиха из-за ребенка, которого мы потеряли… как будто ты была виновата в этом.
— Я понимаю твое разочарование, Карлтон. Я стала раздражительной и обидчивой, поскольку раздосадована тем, что огорчила тебя.
— Парочка дураков! Ведь мы так дороги друг другу!
Начинаешь понимать это, только едва не потеряв любимую. — Он наклонился и поцеловал меня. — Поправляйся скорее, Арабелла! Становись самой собой. Опять сверкай глазами, опять старайся уколоть меня… Делай, как тебе нравится. Я хочу именно этого.
— Ты считаешь, что я была излишне спокойной?
— Отчужденной, — уточнил Карлтон, — как будто нас что-то разделяло. Ведь ничего такого нет?
— Ничего, во всяком случае, с моей стороны.
— А значит — вообще ничего.
Мне было спокойно, пока он сидел возле моей кровати. Хотелось побыстрее поправиться и начать жить счастливо.
Карлтон сказал:
— Меня очень тревожит этот выстрел. Я должен выяснить, кто стрелял. Мальчик настаивает на своем. Не думаю, что он лжет. Он смелый паренек и не боится признаваться в своих проступках. Он стоит на своем. Говорит, что был там один. Ли — хороший стрелок, и я разрешил им стрелять по голубям. Он утверждает, что вообще не стрелял в твоем направлении, потому что там не было никаких голубей. Они как раз взлетали с крыши. Ли говорит, что выстрел, направленный в тебя, прозвучал у него прямо над головой, и мне кажется, что это и в самом деле возможно, если кто-то прятался в кустах по ту сторону дома.
— Прятался, подстерегая меня? Зачем?
— Именно это я и хотел бы выяснить. Именно это меня и беспокоит. Кое-что мне пришло в голову, и я успел повидаться с Молодым Джетро.
— Ты думаешь, что он…
— У меня появились кое-какие подозрения, и, чтобы добраться до сути, я решил поговорить с ним. Я отправился в старый амбар, где когда-то жил его отец, и сказал: «Хочу переброситься с тобой парой слов, Молодой Джетро». Он был несколько озадачен, а я продолжал: «Твой отец застрелил моего кузена. А теперь моей жене выстрелили в руку, но, возможно, ей просто повезло. И вот я думаю, а не сложилась ли в твоей семье традиция стрелять в членов моей семьи?»
— Карлтон! Неужели ты действительно думаешь…
— Теперь уже не думаю. Он поклялся Господом, что не делал этого, а я уверен, что человек, верующий с такой силой, как он, не осмелится лгать, клянясь именем Господним. «Хозяин, — сказал он, — я никогда никого не убивал. Сделав это, я был бы недостоин войти в Царствие Небесное. Убивать нельзя. Так сказано в Библии. Погубив чужую душу, я обрек бы себя на вечные муки». Потом он упал на колени и поклялся мне в том, что и близко не подходил в этот день к нашему дому. Что он даже не знал о случившемся. Что у него нет ружья — я могу обыскать амбар. Он никогда не убивал… даже голубей. Он считает, что убивать Божьих тварей вообще нельзя. Он говорил, говорил… и я убежден, что он говорил правду.
— Возможно, это все-таки был Ли.
— Может, и так. Он был там с ружьем, стрелял по голубям. Это вполне вероятно. И все-таки… он настаивает на своем. Он все время плакал, Салли никак не могла его утешить. Он продолжает утверждать, что это не он. Выстрел прозвучал прямо над его головой… то есть из кустов за домом. Ну что ж, может быть, это и он. Наверное, он просто не понял, куда стрелял. Вообще-то Ли никогда не лжет.
— Если стрелял он, это просто несчастный случай.
— Конечно. Никто и не думает, что Ли хочет тебе зла. Он обожает тебя. Однако я постараюсь выяснить… если сумею.
— Но кто другой мог это сделать? Если это не Ли и не Молодой Джетро…
— Это мог быть кто-то из слуг, кто теперь боится признаться.
— Наверное, нам лучше об этом забыть.
— Ты слишком разволновалась. Да, лучше забыть об этом.
Но я знала, что он не забудет. Я лежала в постели, радуясь тому, что он так беспокоится обо мне.
Впрочем, радовалась я недолго. Мою руку освободили от повязок, затем я перестала носить ее на перевязи и убедилась в том, что на ней останутся лишь незначительные шрамы, но вместе с тем я стала ощущать, что в доме царят какая-то напряженность, страх, сознание того, что дела обстоят совсем не так, как кажется.
— Вы перенесли сильное потрясение, — говорила мне Салли Нуленс, а Эллен кивала, соглашаясь с ней. — Вначале выкидыш, — продолжала Салли, — а потом еще и это. Слишком много бед свалилось на одно тело. Это начинает действовать на нервы, вот что.
Эллен сказала:
— Да, как известно, беда не приходит одна, а чаще по две, по три.
— То есть мне следует ждать третьей? — спросила я.
Салли сказала:
— Поберечься никогда не мешает. Но для начала надо привести вас в порядок. У меня есть особое средство, и оно сделает чудеса, верно, Эллен?
— Вы имеете в виду пахту, которую сами готовите?
— Вот именно, — ответила Салли. — Будете пить ее каждый вечер перед сном, госпожа Арабелла. Ваш сон станет от нее тихим и мирным, а, как известно, ничто так быстро не ставит человека на ноги, как хороший сон.
Вот так они меня убеждали, но, хотя я пила чудодейственное питье Салли, спалось мне плохо. Мое беспокойство, видимо, нельзя было снять столь слабыми средствами.
Ко мне вернулись старые подозрения. Действительно ли Карлтон любит меня? Действительно ли он хочет меня теперь, когда я не смогла дать ему сына? Как великолепно он умел обводить вокруг пальца «круглоголовых», делая вид, что он один из них! Он был ничуть не худшим актером, чем Харриет.
А сама Харриет? С ней что-то происходило. Она по-прежнему выглядела счастливой, хотя перестала проводить со своим сыном так много времени, и мне показалось, что ее удовлетворенность объясняется отнюдь не материнскими чувствами. Я вспомнила, как мы приехали с ней и Эдвином в Англию. Не такое ли выражение довольства я видела тогда на ее лице?
Что это могло значить?
Когда я выходила в сад прогуляться, ноги помимо воли несли меня к беседке. Она стала оказывать на меня странное воздействие. Теперь, когда с деревьев опали листья, беседку можно было разглядеть из окна спальни, и у меня сложилась привычка смотреть на нее.
Однажды, когда ноги вновь привели меня туда, я услышала, что кто-то выкрикивает мое имя, и, обернувшись, увидела, что ко мне бежит Частити.
— Не ходите туда, госпожа! — сказала она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49