Солнце уже превратилось в красный шар над горизонтом. Искристая золотистая дорожка пролегла на воде. У края обрыва Лусиан задержался, любуясь видом. Бринн его понимала – вид был такой, что дух захватывало.
По узкой тропинке они спустились к морю. Она поняла, что он направляется туда, где увидел ее впервые, к маленькой бухте, которую она считала своей неприкосновенной территорией. Бринн не знала, какая из эмоций в ней сейчас брала верх: тревога или испуг. Когда он взял ее под руку, хотя поддерживать ее не было никакой необходимости, Бринн одернула руку, хотя и не стала говорить ему о том, что она бы и с закрытыми глазами могла пройти по этой тропе, ни разу не споткнувшись.
Возле заводи, той самой, где она так любила купаться, была небольшая песчаная коса. Там Уиклифф и расстелил одеяла. Дождавшись, пока Бринн сядет, он выудил из корзины бутылку шампанского.
– Выпьете стаканчик? – спросил он.
– Да, пожалуй, – ответила Бринн. Говорят, вино придает храбрости, а храбрость ей сегодня не помешает.
Он налил два бокала, после чего устроился рядом с ней на одеяле, растянувшись на боку и опираясь на локоть. Бринн инстинктивно поджала колени и молча стала потягивать шампанское.
Одно Хорошо – место было красивое, в котором приятно находиться. Ветерок совсем ослаб, нежно лаская кожу, а мерный шум волн успокаивал, снимал напряжение.
Лусиан заговорил первым:
– Меня всегда удивляло то, какой здесь теплый климат.
– Да, – сказала Бринн в ответ. – Эта часть Корнуэльского побережья – самое теплое место во всей Англии. Здесь даже пальмы растут, а розы цветут и в декабре.
– Я могу подтвердить, что здесь можно найти самые красивые розы. Мне повезло одну такую обнаружить.
Он смотрел прямо ей в глаза. Бринн заметила это, решившись украдкой на него взглянуть.
– Лестью вы меня не возьмете, милорд. Я не собираюсь поддаваться на ваши искусные уловки. Вам меня не обольстить. Я не стану вашим очередным трофеем.
– Я не думаю о тебе как о трофее, сирена.
– Нет?
– Нет. Я думаю о тебе как о моей необычайно красивой жене.
Бринн поморщилась:
– Должна ли я напоминать вам о том, что вы сами согласились считать наш брак браком по расчету? Вам ни к чему пытаться меня очаровать. Я готова выполнить свои обязательства по сделке. Покуда вы готовы оплачивать образование моего брата, я готова выполнять свой супружеский долг.
Он едва заметно усмехнулся:
– Я уверен, что ты найдешь брачное ложе куда более приятным местом, чем-то, на котором лишь исполняют долг.
Бринн поджала губы. Она воздержалась от встречной колкости, решив, что чем меньше она будет говорить, тем лучше. Когда он предложил ей клубнику, она отказалась.
Лусиана это не смутило. Выбрав ягоду посочнее, он положил ее в рот.
– Ты готова многим пожертвовать ради Теодора. Отказать себе в удовольствии говорить о любимом брате она не могла.
– Я готова все для него сделать, – с жаром подтвердила Бринн.
– Кажется, у вас большая разница в возрасте. Бринн уставилась взглядом в бокал.
– У моей матери после рождения Риза возникли проблемы со здоровьем. Несколько раз у нее были выкидыши. – Бринн запнулась. Слишком деликатной была эта тема, слишком нескромной. – Она умерла, когда давала Тео жизнь, – тихо закончила она.
– И ты его вырастила. Но ведь и ты сама была ребенком в то время.
– Мне исполнилось двенадцать. Я была уже достаточно взрослой, чтобы заботиться о маленьком.
– Тео с тобой повезло. – Бринн ничего не сказала, и Лусиан тихо добавил: – Я всегда мечтал иметь брата или сестру. Но я был единственным ребенком.
Жестокосердие Бринн была намеренным. Она не хотела ничего слышать о детстве своего супруга, ничего, что могло бы вызвать у нее симпатию к нему или иные глубокие чувства. Нельзя давать волю эмоциям.
– Вы сильно заблуждаетесь, милорд, если думаете, что мне хочется что-либо о вас знать.
Он не стал ей уподобляться.
– Я привел тебя сюда не для того, чтобы ругаться, моя сладкая, – примирительно сказал он.
– Тогда зачем вы меня сюда привели?
– Я подумал, что ты будешь чувствовать себя комфортнее в своем королевстве.
– Комфортнее?
– Ты сегодня весь день как на иголках. Возможно, тут, в знакомом месте, неизбежность исполнения брачных отношений не так сильно будет тебя нервировать.
Бринн резко обернулась к нему.
– Вы намерены консумировать наш брак прямо здесь?
– А ты можешь предложить что-то получше?
– Конечно, могу! Обычно такого рода дела происходят в спальне невесты.
– Но ведь наш брак обычным не назовешь, верно? Лично я назвал бы его исключительным, своего рода уникальным.
Бринн набрала в грудь побольше воздуху, подыскивая слова, которыми должна была его забросать.
– Вы представляете себе масштабы скандала, который случится, если нас увидят? Или вам просто нет до этого дела?
– Никто нас не увидит. Разумеется, я собираюсь дождаться темноты.
Сейчас уже наступали сумерки. Бринн сделала большой глоток шампанского, надеясь, что игристый напиток усмирит ее страх.
– Все равно так нельзя, – пробормотала она.
– А плавать здесь обнаженной среди бела дня можно?
Бринн тряхнула головой, отчаявшись, что-то ему втолковать. Неужели он не понимает? Одно дело плавать тут, когда никого нет рядом, и другое дело проводить первую брачную ночь на каменистом пляже.
– Не хотите ли вы сказать, что ожидаете, что я стану здесь раздеваться?
– Почему нет? Я уже видел тебя раздетой.
– Будет слишком холодно, – не очень впопад сказала она.
– Я сделаю все, чтобы ты не замерзла.
Уиклифф отставил блюдо с клубникой и сел. Бринн напряженно застыла.
– Я думал, что ты храбрее. А ты, оказывается, ханжа.
– Я вам не ханжа, и вообще… я не такая.
Он едва заметно улыбнулся, выслушав ее раздраженный ответ.
– Я теперь твой муж, Бринн. Замужним женщинам дается больше свободы, чем юным девушкам… – Он замолчал, сделав паузу: – Ты знаешь, что сейчас между нами должно произойти?
– Я не такая уж зеленая девица. Все мои близкие подруги замужем, и одна из них рассказала мне… в общих словах, чего мне следует ожидать.
– Тогда ты знаешь, что близкие отношения необходимы, чтобы зачать ребенка.
Бринн было любопытно, почему ему так важно иметь ребенка, но она не осмеливалась спросить, опасаясь, что если он откроет перед ней душу, то ей будет трудно продолжать относиться к нему как к совершенно чужому и нисколько не интересному ей человеку.
– Мне хорошо это известно, милорд.
– Лусиан, – пробормотал он. – Назови меня по имени, любовь моя.
– Лусиан, – неохотно повторила Бринн.
– Вот так-то лучше. Не хочешь еще шампанского?
– Да, пожалуй.
Бринн выпила и так слишком много и знала об этом, но она не собиралась останавливаться. Если Уиклифф действительно решил осуществить задуманное, ей понадобится мужество.
Он налил ей шампанского, а сам принялся развязывать шейный платок.
– Тебе совершенно не из-за чего переживать, – сказал он, перехватив ее испуганный взгляд. – Я постараюсь, чтобы этот первый опыт оставил приятное впечатление.
– Я-то прекрасно знаю, что мне есть из-за чего переживать. Вы можете не верить в проклятие, но у меня нет сомнений в том, что ваша безрассудная страсть ко мне станет еще сильнее, как только мы…
– Станем любовниками? – Да.
– Ну, из того, что я знаю о проклятиях, следует, что они действуют лишь на тех, кто в них верит.
– Ну, тогда вы могли бы принять в расчет мои чувства. У вас, очевидно, имеется немалый опыт, поэтому вам моей тревоги не понять.
– Страх девственницы… Понимаю. Ты боишься боли. Бринн прикусила губу, чувствуя, что краснеет. – Да.
В глазах его была безграничная нежность, и голос его был полон участия.
– Не думаю, что я могу тебя до конца понять, ибо никогда не был женщиной. Но я обещаю тебе, что-то, что нам сейчас предстоит, совсем не страшно, а, скорее, наоборот. Тебе понравится, вот увидишь.
Бринн отвела глаза в сторону. Если она позволит Лусиану растопить её сердце нежностью, как ей обороняться?
Когда Лусиан скинул камзол, Бринн была уже как натянутая струна. За камзолом последовала рубашка. Отчего-то у нее перехватило дыхание.
– Не могли бы мы… отложить консумацию брака на какое-то время? Я едва вас знаю.
Он посмотрел на нее с обезоруживающей нежностью:
– Чем скорее все останется позади, тем раньше ты узнаешь, что бояться тебе было нечего.
– На самом деле я не боюсь. Я просто не хочу с вами близости.
– Отчего же? Тебя что-то отвращает в моей внешности? В фигуре? Или в лице?
– Вы знаете, что дело не во внешности. Не в физической материи.
– Тогда в чем же дело?
«Вы заставляете меня чувствовать себя слишком уязвимой», – подумала Бринн.
– В вашем невыносимом самомнении. Вы думаете, что женщины должны сами падать к вашим ногам.
– Уверяю тебя, я так совсем не думаю. – Голос у него был низким, вибрирующим, ласкающим, как дорогой бархат.
Бринн ничего на это не сказала, и Уиклифф прикоснулся пальцами к упрямому завитку, выбившемуся из тугого узла ее прически.
– Неужели тебе совсем не любопытно узнать, что за радости таит в себе плотская любовь? Каково это – стать женщиной в полном смысле этого слова? Клянусь, что тебе будет приятно. Я могу смело обещать, что ты получишь немалое наслаждение от физического аспекта брака.
Бринн ни за что не хотела встречаться с ним взглядом. Но, даже отказываясь на него смотреть, она с трудом притворялась безучастной.
– Могу я распустить твои волосы, Бринн? Пожалуйста? – спросил Уиклифф.
Бринн растерялась, несколько сбитая с толку этим его «пожалуйста». Она бы предпочла ему отказать, но как муж он имел такое право.
– Как пожелаете.
– Я очень этого желаю.
Приподнявшись, он опустился рядом с ней на колени и одну за другой принялся вытаскивать шпильки из ее волос. Бринн боялась дышать. Она спиной чувствовала тепло его крепкого сильного тела, вдыхала чистый мускусный запах кожи. Одну за другой он высвобождал буйные пряди, пока вся тяжелая масса огненных кудрей не рассыпалась по ее плечам. Когда он медленно погрузил в эту массу свою руку, нежно, но, по-хозяйски сжав ладонь, Бринн почувствовала, что внутри ее что-то предательски тает. Она вся как-то размякла. Его прикосновения были такими нежными, такими невероятно возбуждающими.
Затем, ни слова не говоря, он перекинул ее волосы на одно плечо и принялся расстегивать пуговицы на ее платье. Но не прошло и двух секунд, как Бринн почувствовала, как горячий влажный язык скользнул вдоль позвоночника. По телу ее прокатилась приятная дрожь. Уиклифф припал губами к ее затылку, покусывая нежную плоть, и это странно и остро возбуждало.
Бринн боялась пошевельнуться, прислушиваясь к своим ощущениям. Внизу живота, глубоко внутри, стало жарко, и это тепло, раскручиваясь, словно по спирали, распространялось по телу. Уиклифф продолжал целовать ее шею, спуская платье с плеч, открывая корсет. Она почувствовала, как он расстегнул крючки, почувствовала, как стало легче дышать. Потом он опустил рубашку, и груди ее выскочили на свободу.
– Лусиан, – слабо протестуя, шепнула она.
– Мне нравится, как звучит мое имя у тебя на устах. Ладони его накрыли ее грудь, и Бринн затаила дыхание.
– Тебе не надо стыдиться меня, моя чудная Бринн. Твоему телу нравятся мои ласки. Смотри, как участился твой пульс… как восстали твои соски…
Пальцы его сомкнулись вокруг набухших почек, и наслаждение острыми и быстрыми стрелами пронзило ее раз, другой, заставляя прогибаться навстречу сладострастной муке.
– Тебе нравятся эти ощущения, Бринн? А когда я возьму их в рот, тебе понравится еще больше. Позволь мне вкусить твоей сладости…
Он взял бокал из ее рук и отставил его в сторону, затем опустил Бринн на одеяло. У Бринн кружилась голова, она словно плыла в пространстве, кровь гудела в ушах. Уиклифф наклонился над ней и стал по очереди целовать ее соски, поглаживая набухшие кончики шелковисто-шершавым языком, втягивая их в себя. Бринн всхлипнула и забормотала что-то несвязное. Когда он подул на сосок, все еще блестящий от влаги, по телу ее пробежала дрожь.
Удерживая ее затуманенный взгляд, Уиклифф принялся расстегивать застежку своих бриджей, приспуская их с бедер.
В сгущающихся сумерках Бринн смотрела на его обнаженный фаллос. Она испытала легкое потрясение при виде могучего орудия его мужества. Он пульсировал, направленный прямо на нее.
– Это всего лишь плоть, любовь моя. Прикоснись ко мне, чтобы самой убедиться.
Он взял ее руку и поднес к фаллосу, позволяя ей не торопясь исследовать то, что видели ее глаза. Бринн осторожно притронулась к нему. Теплая атласная плоть натянулась так, словно внутри был гранит. Она попробовала сомкнуть пальцы вокруг него, но Уиклифф удивил ее, издав тихий стон.
Бринн тут же отдернула руку.
– Больно?
Он тихо засмеялся:
– Больно? Нет, очень приятно.
Уиклифф снова склонился над ней, но на этот раз припал губами к ее губам. Бринн, напряженно застыв, лежала под ним, пока он не попросил тихо у самых его губ:
– Впусти меня, сирена. Поцелуй меня так, как я тебя целую. Дай мне свой язычок.
Уиклифф был слишком опытен, а Бринн была бессильна перед ним. Бессильна противостоять обольщению. Воля ее была сломлена, она, как ни боролась, оказалась в его плену. Он соблазнил ее своими волшебными поцелуями.
Когда он привлек ее к себе, теснее прижимая к возбужденному телу, Бринн задрожала, беспомощная, вся в огне. Жар волнами прокатывался по ее телу, овладевал всем ее существом. В ней нарастало то, что она уже успела распознать как желание. Лусиан словно околдовал ее, опоил дурманом, и она больше не могла и не хотела скинуть с себя наваждение. Руки ее вспорхнули ему на шею, и она не стала сопротивляться желанию, вернуть ему его поцелуи.
Когда язык ее сначала осторожно, потом все смелее стал подражать движениям его языка, Лусиан испытал чувство сродни триумфу. Каким восхитительно чудным показался ему пыл невинности, эти трогательные толчки неопытного языка, ее радостное возбуждение, робкие попытки Бринн вернуть ему наслаждение.
Она тихонько всхлипнула, когда он медленно провел ладонью по ее телу вниз, задержав ладонь на скрещении бедер.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37