раковая опухоль не дала метастазов. Но опасность не отступала, и болезнь могла ударить исподтишка в любую минуту. Томми научился жить с дамокловым мечом над головой. Но Ник… Ник с радостью отдал бы правую руку, чтобы избавить друга от боли и страданий. Однако условия игры были слишком жестоки. Эту битву Томми приходилось вести в одиночку, и все, что оставалось Нику, — быть рядом, когда это требовалось.Неожиданно ему до смерти захотелось вновь увидеть Томми. Может, удастся подбить его сбросить на вечер сутану и напиться до одури, как в те дни, когда они делили комнату студенческого общежития в Пенн-Стейт.И он наконец-то познакомится с Лорен, младшей сестрой Томми и его единственной родственницей.Она была на восемь лет моложе брата и выросла в привилегированном монастырском пансионе для богатых молодых девиц, в горах Швейцарии, близ Женевы. Томми несколько раз пытался привезти Лорен в Америку, но адвокаты-опекуны, считавшие каждый цент, потребовали соблюдать все условия завещания, по которым Лорен должна была оставаться в пансионе, пока не достигнет совершеннолетия и не сможет принимать решения самостоятельно. В конце концов Томми смирился, заявил Нику, что все не так мрачно, как кажется и адвокаты, следуя букве закона, оберегают свою подопечную.Лорен выросла и год назад переехала в Холи-Оукс, чтобы быть поближе к брату. Ник никогда не встречался с ней. Зато видел снимки, которые Томми имел привычку совать за раму зеркала. Настоящий сорванец, уличная девчонка, тощая крошка в черной складчатой юбке и форменной белой блузке, вечно вылезавшей из-за пояса. Один из гольфов неизменно болтался где-то внизу, на коленях синяки и ссадины, а курчавые непокорные волосы лезли в глаза. Как они с Томми смеялись над этим фото! Тогда Лорен было не больше семи-восьми лет, но Ник навсегда запомнил широкую радостную улыбку и лукавый блеск глаз — явные свидетельства того, что жалобы монахинь вовсе не были так уж безосновательны. Настоящий дьяволенок, чья любовь ко всяческим проделкам когда-нибудь доведет ее до беды.Да, отпуск — именно то, что нужно, решил Ник. Сейчас самое главное — поскорее добраться до своей бостонской конторы, а это означает, что сначала нужно сесть на чертов самолет. Господи, как же он ненавидит полеты! По правде говоря, он просто трусил. Не успел он войти в здание аэропорта Цинциннати, как немедленно покрылся холодным потом, зная, что к тому времени, как займет свое место в салоне, окончательно скиснет и позеленеет. «Боинг-777» направлялся в Лондон с короткой посадкой в Бостоне, где Ник, слава Богу, и сойдет и немедленно поедет в свой дом на Бикон-Хилл, купленный три года назад у дяди. К сожалению, у Ника до сих пор не хватало времени разобрать громоздившиеся по всем комнатам коробки и настроить музыкальный центр, выбранный младшим братом Закери.Направляясь к стойке регистрации, он почувствовал знакомое жжение в желудке, но мужественно предъявил служащему свое удостоверение и таможенное разрешение на право ношения оружия на борту. Чопорный клерк средних лет по имени Джонсон нервно кусал тонкую ниточку верхней губы, пока компьютер проверял правильность сведений. Удостоверившись, что все в порядке, Джонсон провел Ника в обход детектора металла, который не миновали остальные пассажиры, вручил посадочный талон и махнул на прощание рукой.В первом салоне воздушного судна уже поджидал командир Джеймс Т. Соренски. Ник летал вместе с ним раз шесть за последние три года и помнил, что Джеймс — превосходный пилот, до тонкостей знающий свою работу. Недаром Ник справлялся о нем, на всякий случай, разумеется: что, если в его биографии кроются подозрительные факты вроде вероятности нервного срыва во время полета?!Ему было известно о Джеймсе все, вплоть до сорта зубной пасты, которой тот пользовался. Но страхи не унимались. Правда, Соренски закончил военно-воздушную академию с отличием и восемнадцать лет проработал в войсках специального назначения. Послужной список капитана был безупречным, но и это не помогало. Ника выворачивало наизнанку. Как же он ненавидит это состояние! И хотя он знал, что все сводится к душевному равновесию, а Соренски был его хорошим знакомым, Ник все же не мог заставить себя доверять человеку, способному поднять и удержать в воздухе почти полтораста тонн стали.Соренски мог бы послужить моделью для авиационного плаката: безукоризненная прическа, китель без единой морщинки, с острыми как бритва складками на брюках, высокий рост, стройная фигура. Ник и сам не имел ни унции лишнего жира, но рядом с ним чувствовал себя настоящим бегемотом. Командир излучал уверенность и твердо соблюдал установленные самим же собой правила, что Ник весьма ценил. И хотя у Ника было разрешение на оружие, Соренски было не по себе, а этого он допустить не мог и поэтому заранее вынул обойму. Поздоровавшись с пилотом, он уронил обойму в его протянутую руку.— Рад снова видеть вас, Ник.— Как себя чувствуете сегодня, Джим? Соренски улыбнулся:— По-прежнему опасаетесь, что меня хватит инфаркт прямо в воздухе?Ник пожал плечами, чтобы скрыть смущение.— Что-то вроде этого. Согласитесь, все может случиться.— Верно, но я не единственный на борту, кто способен посадить самолет.— Знаю.— Но вам от этого не легче, верно?— Не легче.— Вам столько приходится летать, пора бы и привыкнуть.— Я и сам так думал, но ничего не получается.— А ваш шеф знает, что вы испытываете каждый раз, когда очутитесь в самолете?— Конечно. Но он, видите ли, садист. Соренски рассмеялся.— Сегодня все пройдет как по маслу, — пообещал он. — Не хотите прокатиться до самого Лондона?— Лететь через океан? Никогда в жизни! Желудок его снова сделал сальто-мортале.— Я собираюсь домой.— Неужели никогда не были в Европе?— Пока нет, подожду, когда туда проложат шоссе. Пилот мельком взглянул на обойму.— Спасибо, что отдали. В сущности, я не имею никакого права просить о таком.— Но вам не по себе при мысли о заряженном пистолете на борту, а я не желаю, чтобы первый пилот нервничал в полете.Ник попытался протиснуться мимо Соренски и устроиться на своем месте, но командиру хотелось поболтать.— Кстати, где-то с месяц назад я прочел в газете, как вы спасли жизнь бедному мальчишке. Весьма интересно было узнать о ваших родных и лучшем друге-священнике… странно, что вы пошли в жизни разными дорогами. Вы носите значок, а он — крест. Поверьте, я горжусь нашим знакомством.— Я всего лишь навсего выполнял свой долг.— А подразделение, в котором вы работаете? Как же вас прозвали? — И прежде, чем Ник успел ответить, командир вспомнил: — А, да, апостолы!— Я так и не понял, откуда репортеру удалось выудить эти сведения! Не думал, что кто-то посторонний знает это прозвище.— По правде говоря, в самую точку! Ведь если бы не вы, мальчику не жить.— На этот раз повезло.— Репортер упомянул о том, что вы отказались дать интервью.— Мы работаем не напоказ, Джим. Я сделал все, что от меня требовалось, и только.Скромность агента потрясла Джеймса.— Но вы сработали просто блестяще, — возразил он. — Вернули малыша родителям, а это самое главное.— Как я уже сказал, нам повезло.Соренски, видя, что Ник неловко морщится, поспешил сменить тему:— Кстати, сегодня на борту маршал Судебный исполнитель, полицейский

Даунинг. Ему пришлось сдать мне оружие. Случайно, не знаете его? — ухмыльнулся он.— Знакомое имя. Он сопровождает заключенных, верно?—Да.— С чего это он вдруг решил лететь коммерческим рейсом? — удивился Ник. — У них есть свои самолеты.— Судя по его словам, ситуация действительно необычная. Ему нужно срочно доставить обвиняемого в Бостон на суд, — пояснил Джеймс. — Даунинг утверждает, что дело вполне ясное. Парня приперли к стенке за продажу наркотиков, и вроде бы он совсем смирный. Не взбрыкнет. Даунинг считает, что адвокаты подадут на апелляцию, прежде чем судья успеет поднять молоточек. Они, как и вы, уже на борту. Даунинг родом из Техаса, это сразу слышно по говору. Хороший парень. Вам не мешало бы познакомиться с ним.Ник кивнул.— Где они сидят? — поинтересовался он, заглядывая в первый салон.— Отсюда не видно. Слева, в заднем ряду. Даунинг сковал мальчишку по рукам и ногам. Поверите, Ник, этот самый заключенный ненамного старше моего сына Энди, которому всего-то четырнадцать! Какой ужас, что по закону ему придется провести остаток жизни в тюрьме.— Преступники с каждым годом становятся все моложе и глупее, — вздохнул Ник. — Спасибо, что сказали. Подойду поздороваться. Пассажиров сегодня много?— Нет, — покачал головой Соренски, сунув обойму в карман. — Самолет наполовину пуст. Вот в Логане Международный аэропорт в Бостоне

будет черт знает что твориться.Настояв на том, чтобы Ник обращался прямо к нему, если потребуется, Соренски вернулся в кабину пилота; где уже ждал клерк в синей униформе, с удостоверением сотрудника наземной службы, с толстой папкой затертых документов. Они вошли в кабину и прикрыли за собой дверь. Ник сунул сумку-саквояж в багажное отделение, бросил на кресло старый, потертый кожаный кейс и направился было к тому месту, где сидел судебный исполнитель, но на полпути передумал. Посадка все равно уже началась, так не лучше ли подождать, пока все рассядутся, а он немного соберется с духом, прежде чем знакомиться с Даунингом. Однако он успел хорошо рассмотреть судебного исполнителя, а заодно и заключенного. Даунинг выставил одну ногу в проход, так что Ник заметил замысловатый вышитый узор на ковбойском сапоге. Высокий, жилистый, Даунинг выглядел настоящим ковбоем с головы до пят: густые каштановые усы, черный кожаный жилет. Ремня Ник не видел, но был готов побиться об заклад, что он украшен огромной серебряной пряжкой.Командир Соренски был прав в оценке заключенного. С первого взгляда он мог показаться совсем ребенком. Но Ник, немало повидавший в жизни подобных детей, разглядел в его лице неумолимую жесткость. Да, этот парень — тертый калач и, должно быть, давно задушил в себе все ростки совести. Ничего не скажешь, с каждым годом они становятся моложе и глупее. Мальчишка, в жилах которого наверняка течет дурная кровь, едва ли не с пеленок рос в преступной среде. Изъеденная юношескими угрями нечистая кожа, глаза, словно мраморные шарики, посаженные так близко, что он казался косым. А прическа! Кто-то немало потрудился над его волосами, так что по всей голове торчали вздыбленные пряди наподобие острых сосулек, совсем как у статуи Свободы. Но может, мальчишке это нравилось? Да и кому интересна прическа юного панка? Там, куда его отправят, будущие благодетели скорее всего в очередь выстроятся, чтобы добраться до его задницы.Ник направился к первому салону и устроился в кресле. Сегодня он летел первым классом, и хотя места здесь пошире, ему все равно было неудобно. И ноги как следует не вытянешь!Поставив кейс под впереди стоящее кресло, он откинулся на спинку, застегнул пояс и прикрыл глаза. Хорошо бы скинуть пиджак, но тогда пассажиры увидят прикрепленную под мышкой кобуру. Они не знают, что пистолет не заряжен, а Ник не в том настроении, чтобы успокаивать истеричек. Черт побери, его самого вот-вот захлестнет паника, и ничего не поделаешь, пока самолет не взлетит. Тогда ему станет полегче, но только до тех пор, пока лайнер не начнет снижаться. И все начнется сначала. И подумать только, что этой развалине, психу, невротику предложили работать в бригаде по чрезвычайным ситуациям.Но Ник строго приказал себе заняться делом. Паника паникой, а работа не ждет. Нужно просмотреть документы. Он уже узнал у командира, что соседнее кресло у окна свободно. Ник всегда занимал место ближе к проходу, даже если несколько раз за полет приходилось вставать. Зато он мог видеть лицо каждого, кто входил в самолет. После взлета он разложит свои папки, расшифрует заметки и занесет информацию в ноутбук.Дьявол, жаль, что он такой трудоголик! Моргенштерн утверждал, что научил его и других членов подразделения методике релаксации во время тренировочного периода в закрытом лагере, но в памяти Ника эти две недели слились в одно неясное пятно, и он знал, что и остальные ничего не помнят. Все они тогда согласились на условия Пита. Он собрал агентов, усадил, объяснил, что от них требуется, но не уточнил, каким именно образом этого достигнуть, а затем попросил доверять ему. Нику пришлось долго уговаривать себя, потому что это означало отказ от самоконтроля. Наконец он нехотя кивнул. Пит предупредил их, что они все забудут, так оно и вышло.Иногда случайный запах или звук пробуждали мысли о лагере, и он мгновенно настораживался, но ассоциация исчезала так же внезапно, как появлялась. Он знал, что провел те две недели в лесу, и оставшиеся шрамы доказывали это: один в форме полумесяца на левом плече, а другой, поменьше, над правым глазом. Тогда ноги и руки были покрыты ссадинами, порезами и Бог знает каким количеством комариных укусов — свидетельство того, что приходилось пробираться через чащи и болота. Интересно, есть ли шрамы у остальных апостолов? Он не знал, и ему никогда не приходило в голову спросить.Как-то в личной беседе Пит упомянул о лагере, и Ник поинтересовался, подвергали ли их тогда промывке мозгов. Шеф досадливо поморщился:— Господи, конечно, нет! Я просто пытался научить вас пользоваться своими способностями по максимуму.Вряд ли он лгал. Видимо, действительно пытался обострить их интуицию и заострить внимание.Самолет покатился по дорожке, но, дойдя до взлетной полосы, замер. Ник предположил, что они скорее всего ожидают своей очереди на взлет: аэропорт в Цинциннати был международным, и здесь всегда творилось черт знает что. Но прошло четверть часа, а они не двигались с места. Перегнувшись через пустое кресло, он взглянул в окно и увидел два самолета, с отчаянной скоростью руливших в противоположном направлении.Молодая блондинка, сидевшая через проход, попыталась вовлечь его в беседу, спросив, боится ли он летать: должно быть, Ника выдавали побелевшие костяшки пальцев, отчаянно вцепившихся в кресло.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48