Люди были одеты в самые лучшие свои наряды – отцы в костюмах-тройках, пусть даже и поношенных, матери в туфлях на высоких каблуках; они тянули за собой мальчишек с отмытыми личиками и девчонок с заплетенными в косички волосами. Все, даже самые маленькие дети, несли белые свечи.
– Надеюсь, с Мариной все в порядке, – произнес Рид. – Кажется, она очень переживает из-за брата.
– Еще бы. Это мы убили его.
– О-о… – Рид поморщился и про Марину больше не расспрашивал. Помолчав, он продолжал: – Вижу, вас это не очень беспокоит. Люди размахивают оружием. Кто-то гибнет.
– Не беспокоит? – Грант рассмеялся. – Может быть. К этому привыкаешь.
– Занятно. Я некоторым образом всю жизнь занимался войной. Гомером, – прибавил Рид, видя, что Грант удивился.
– А мне показалось, вы говорили, что это сказки.
– Некоторые из историй – да. Но Гомер… – Рид помолчал, полуприкрыв глаза, словно пробуя на языке хорошее вино. – Он возвращает их к правде. Не к буквальной правде – хотя вообще-то его поэмы гораздо менее фантастичны, чем многие исторические версии. Это поэтическая правда.
– Профессор, не надо верить всему, что читаете в газетах. В войне мало поэзии.
– «Мой предмет – Война и Сострадание, вызываемое Войной. Сострадание и есть Поэзия».
– Уилфред Оуэн – безнадежный романтик. Сострадания в войне тоже немного. Я узнал это еще от своего отца.
Рид, слишком долго пробывший оксфордским преподавателем, не стал больше расспрашивать и замолчал. Они шагали вместе с толпой – выйдя из города, направились к церкви, стоявшей на мысе у входа в залив. Вспышки фейерверков освещали небо, словно далекая гроза.
– Там все дело было в запахе.
– Что? – Грант, неожиданно оторванный от размышлений, посмотрел на Рида.
– Мисс Папагианнопуло рассказывала…
– Называйте ее Мариной, – перебил Грант. – Это сэкономит вам не один год жизни.
– Та легенда, которую она упоминала. Женщины на Лемносе поубивали своих мужчин не вдруг. Они это сделали, потому что те их избегали. Оскорбив Афродиту, женщины навлекли на себя проклятие – зловонное дыхание. И мужья, конечно, не хотели их целовать. А также не исполняли… хм-м-м… супружеский долг. И женщины убили мужчин.
– Но ведь это не решило проблему.
– Да, они это поняли. Через несколько месяцев, по дороге за золотым руном, на остров заглянул Ясон с аргонавтами. Женщины буквально угрожали им оружием, пока аргонавты не ублажили их.
– Видать, нелегко быть аргонавтом.
– А? – Рид его не слушал. – Странно, что все старинные истории про Лемнос вращаются вокруг запаха. Вонючая рана Филоктета, зловонное дыхание женщин. Словно у жителей Лемноса была дурная репутация.
Они достигли края мыса; Рид молчал, погрузившись в свои мысли. Над ними возвышалась прямоугольная беленая церковь; ближе подойти они не могли, потому что их со всех сторон окружила толпа. Грант едва мог расслышать монотонное пение священников в церкви, исполнявших пасхальную литургию, хотя, кажется, никто особого внимания на пение не обращал. Под ногами людей друг за другом гонялись дети, а взрослые здоровались и тихо переговаривались.
– На англиканскую службу не очень похоже, – усмехнулся Рид.
К ним подбирался бродячий торговец, увешанный свечами, словно связками лука. Грант бы отделался от него, но Рид поманил мужчину и, немного поторговавшись, отошел с двумя свечами. Одну он протянул Гранту:
– Греки говорят, что, если сжечь ее до конца, она сожжет все твои грехи.
Грант прищурился, глядя на тоненькую свечку:
– А больше они не станут?
Толпа затихла. На вершине холма, в двери церкви, появилась искорка. Она на миг замерла, потом разделилась на две, а потом еще и еще – она переходила из рук в руки, и новые и новые свечи загорались от нее.
– Огонь привозят на лодке из Иерусалима, – прошептал Рид. – Каждый год патриарх Иерусалимский входит в храм Гроба Господня, к могиле Христа, и там сам собой возжигается священный огонь. Патриарх зажигает от него свечу и передает огонь пастве.
– Мне это все напоминает фокусы. У него небось в кармане штанов зажигалка.
– Может быть.
Рид, кажется, опять не слушал ничего, кроме собственных мыслей.
– Удивительно, однако, думать, что и в древности жители острова ждали, пока лодка доставит им священный огонь. И вот прошло три тысячи лет, а мы делаем то же самое.
Грант порылся в памяти. Ему показалось, что за последнюю неделю он выучил истории больше, чем за все предыдущие тридцать лет жизни.
– Вы про ритуал с огнем? Это когда они на девять дней погасили весь огонь?
– Да-да. Что интересно – согласно одному из источников, этот ритуал должен был очистить остров после эпизода, о котором я вам раньше рассказывал. Тьма была временем скорби, символической смерти во искупление убийства мужчин. А потом к ним прибыл огонь, который символизировал новую жизнь и возрождение.
– Пратолаос, – вдруг вспомнил Грант. – Первый человек, заново родившийся в пещере.
– Не слишком отличается от истории другого человека, который был погребен в пещере и ожил.
Рид замолчал – к ним обернулся стоявший впереди мужчина, кряжистый крестьянин в плохо сидящем костюме. Грант уже приготовился услышать упрек, но сосед лишь улыбнулся и протянул свою свечу, наклоняя ее к свече Рида. Фитили соприкоснулись, свеча Рида подхватила пламя и засветилась. Вниз побежал шарик расплавленного воска.
– Христос анести, – сказал крестьянин.
Христос воскрес.
– Алитос анести, – ответил Рид.
Воистину воскрес.
Приветствие и ответ на него порхали вокруг них в толпе, словно мотыльки летней ночью. Рид повернулся к Гранту, протягивая ему свечу:
– Христос анести.
– Как скажете.
Грант зажег свою свечу и теперь держал ее на отлете, стараясь не капать воском на ботинки.
– Вам неловко?
Грант смущенно хмыкнул:
– Неловко. Не знаю, грехи ли я сжигал, оправдывался ли за женщин, убивших мужей, поклонялся ли Иисусу или взывал к Пратолаосу.
Рид улыбнулся:
– Да, вы все правильно поняли. Но огонь нельзя держать у себя. Вы должны передать его дальше.
Грант повернулся. Огоньки разошлись широко вокруг – большинство свечей у него за спиной уже горели. Одна только, кажется, не была зажжена. Грант потянулся к ней. Две свечи соприкоснулись, несколько раз стукнулись друг о друга в неловкой вежливости и наконец утвердились одна подле другой, чтобы пламя могло перепрыгнуть.
– Христи анесту, – коверкая слова, пробормотал Грант.
Женщина притянула к себе свечу и подняла ее перед собой. Оранжевый свет осветил ее лицо, а в глазах отразились язычки пламени.
– Марина? – Грант чуть не уронил свечу. – Господи боже мой!
– Воистину воскрес.
Она отвернулась, Грант уже поднял руку, но Марина просто передавала огонек мужчине, стоявшему рядом с ней. Сделав это, она снова повернулась к Гранту. Она плакала и даже в толпе выглядела необычно беспомощной, словно не знала, то ли кинуться на него, то ли убежать.
– Извини за Мьюра, – сказал Грант. – Он… Он просто дурак.
– Я не продавала тебя русским, – ломким голосом произнесла она.
– Я никогда такого не говорил. Но можно понять, отчего Мьюр бесится. Кто-то сообщил красным, куда мы поехали. Жалко, что ты застрелила того русского. Было бы неплохо расспросить его о том, что ему известно.
Он искоса глянул на нее, а она ответила взглядом в упор.
– У него под курткой был пистолет, и он хотел его достать. Ты бы что стал делать?
– Это была табличка.
– Значит, хорошо, что я в нее не попала.
Грант осторожно протянул руку и убрал прядь волос, упавшую на щеку Марины.
Она не стала его останавливать.
– Ну, все это уже не важно. – Над толпой пролетел ветер, и Грант, согнув ладонь, прикрыл пламя свечи. – В святилище ничего нет. Этот след остыл три тысячи лет назад. Он не просто холодный – он замерз в глубинах времени. Можно все здесь бросать и возвращаться на Крит.
Из-за спины послышалось осторожное покашливание. Грант и Марина, обернувшись, увидели Рида – он смотрел на них с виноватым видом.
– Думаю, что след становится теплее.
Марина и Грант с недоверием смотрели на него.
– Как?
Рид покрутил кончик носа.
– Ответ в старинных легендах. – Он улыбнулся. – Надо доверять своему носу.
Глава десятая
Терма, Лемнос. На следующее утро
– Вы уверены, что правильно поняли?
Они стояли в неглубокой долине, где кончалась грунтовая дорога. Место было приятное – тополя и кипарисы затеняли речушку, с журчанием бегущую по долине, а впереди высилось аккуратное квадратное здание в неоклассическом стиле. У Гранта оно вызывало легкие ассоциации со Швейцарией – крытая красной черепицей крыша и сияющие белые стены, двери недавно покрашены, занавески на окнах накрахмалены. Все полезно и практично. Все, кроме царящего в долине запаха – удушающей серной вони тухлых яиц.
– Может, и нет, – отозвался Рид. Он был необъяснимо весел. – Но именно здесь находятся горячие источники. Не знаю, почему я раньше об этом не подумал. Их используют по меньшей мере со времен древних римлян.
– Мне неприятно, что именно я вам это говорю, но горячий источник – совсем не то же, что вулкан. Наверное, и в древности люди это уже знали.
Рид пожал плечами:
– Все легенды про вонючих жителей Лемноса берут свое начало в коллективной памяти. Если святилище было именно здесь, от людей, наверное, после девяти дней ритуалов шел весьма неприятный запах.
В то утро они прошли пешком несколько миль от Мирины. В городе в пасхальное воскресенье трудно было что-нибудь раздобыть, но Марина и Грант нашли несколько инструментов, масляную лампу, кусок веревки и ослика, чтобы отвезти все это к источнику в Терме. И вот они на месте, дышат воздухом, который Гранту показался каким угодно, только не здоровым.
– И что мы будем делать? Спросим служителя, не находил ли он в какой-нибудь ванне метеорит возрастом в три тысячи лет? – Он указал на запертую дверь и темные комнаты, спрятавшиеся за кружевными шторами. – Похоже, все закрыто.
– Всеобщий выходной. – Рид огляделся. – Но термальные источники выходят на поверхность вовсе не внутри здания. Вода подается откуда-то по трубам. Давайте посмотрим.
Беглый осмотр строений ничего не дал. Они оставили Мьюра с осликом, а сами разошлись в разные стороны, постепенно поднимаясь вверх по склону долины позади здания. Серный запах стал слабее, его вытеснил густой аромат полевых цветов, и они замедлили шаги, вступив в полосу высокой травы. Ручеек пропадал из виду на вершине склона. Грант бесплодно потратил четверть часа, разыскивая, где его исток, да так и не нашел. Он присел на освещенный солнцем валун, глядя, как между камнями снуют ящерицы. У его ног лежало ссохшееся колечко сброшенной змеиной кожи.
– Что это там?
Рид, лицо которого под летней шляпой раскраснелось, подошел к нему сзади. Он указывал на холм, где над ровной поверхностью возвышалась гористая верхушка. Из долины ее было не видно, но с гряды она отчетливо просматривалась. Рид взял полевой бинокль, висевший у него на шее, прижал к очкам на носу, а потом передал Гранту. Не зная, что они ищут, Грант покрутил колесико, пока размытое изображение не стало четким.
– Там крест на вершине.
Железный крест высотой примерно шесть футов был укреплен растяжками. На перекладине сидел ястреб и чистил перья.
Грант опустил бинокль:
– Я, конечно, не историк, но разве церкви не появились позже того времени, которое нас интересует?
– Вы когда-нибудь были на римском Форуме? Когда империю захватили христиане, они заложили кирпичом языческие храмы и превратили их в церкви. До сих пор можно видеть встроенные в стены классические колонны. Афинский Парфенон использовался как христианская церковь, а потом как мечеть, когда его захватили турки-османы. Здания появляются и исчезают, а священные места никуда не деваются.
– Пойдемте посмотрим.
Пробираясь между непрочно лежащими камнями, Рид, Грант и Марина направились к вершине. С окаймляющей долину гряды она выглядела как обыкновенная вершина холма, но, когда путники приблизились, ее форма изменилась. Противоположная сторона словно резко обрывалась, а когда они подошли еще ближе, оказалось, что другой стороны у верхушки просто нет. Получалось, что холм в своей верхней части вздымался и загибался, словно волна на высшей точке подъема. Выемка была не менее сотни футов в высоту. В ней, почти прячась в ее тени, угнездилась церковь, перед которой лежал крошечный двор с беленой изгородью.
– Священные места, – пробормотал Рид.
Марина кивнула:
– Словно природа специально сотворила такое место. Гигантское каменное лоно… или жерло.
– Если прищуриться, даже немного похоже на вулкан, – признал Грант.
– Посмотрите. – Марина указала на воротный столб. На мозаичной стене голубыми буквами на золотом фоне было выложено:
«??. ???????».
– Айя Панагия, – прочитал Рид. – Так именуют Деву Марию. Это слово означает «всесвятая». Подчеркивает ее роль как супруги Господа при зачатии Иисуса. Если вы склонны к еретическому мышлению, то можете проследить эту линию от древних культов всемогущей богини плодородия, которая сама дарует жизнь богам. – Рид заметил, с каким ужасом смотрит на него Марина. – С антропологической точки зрения, конечно.
Они прошли через открытые ворота в маленький двор. Как только они оказались в тени холма, воздух вдруг стал холоднее, а шум вокруг стих. Единственным звуком оставался лишь плеск воды, которая лилась в мраморный резервуар из отверстия в стене, украшенного насадкой в форме змеиной головы. Грант понюхал воду и уловил знакомый запах тухлых яиц.
– Сера.
Но Рид и Марина не слышали – они были уже у дверей церкви. Профессор потянул за ручку – и дверь открылась. Грант вошел вслед за ними.
Церковь не имела никаких украшений – низкое продолговатое помещение, простые стены, высокие узкие окна, сводчатый потолок. В углах тихо рассыпались скелетики букетов из сухих цветов, а на ведущих к алтарю ступенях стояло несколько ваз красного стекла, однако свечи внутри уже давно сгорели. В дальней части церкви лицом к ним висела единственная икона:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44