Поскольку же экипаж был изготовлен у северных соседей Мексики, в Соединенных Штатах, это дало повод австрийцу порассуждать, что есть страны, где все делают прочно и добротно, во всем чувствуется надежность, и именно туда, вероятно, ему следует переместить свои торговые операции.— Посмотрите, господа, — вдруг привлек он внимание спутников, — это мост Кальдерон. Великолепная арочная архитектура. Но он вошел уже и в историю Мексики. Именно здесь, на заре мексиканской революции, году, кажется, в 1811-м, произошла битва между войсками инсургентов под предводительством Мигеля Идальго Идальго, Мигель (1753—1811) — национальный герой Мексики, руководитель народного восстания 1810—1811 гг., переросшего в войну за независимость Мексики от Испании. В 1811 г. был захвачен в плен и расстрелян.

и правительственными войсками, которыми руководил генерал Кальеха. Говорят, у Кальехи было всего шесть тысяч солдат, а у Идальго — почти восьмидесятитысячная амия. И все же инсургенты проиграли битву, хотя индейцы Идальго дрались отчаянно и затыкали своими телами пушки противника. Солдатам Кальехи удалось подорвать боеприпасы в тылу армии Идальго, и после этого ослепленных дымом инсургентов можно было резать, как куриц. По слухам, в битве погибло более двадцати тысяч индейцев. И, честное слово, господа, для человечества было бы лучше, если бы погибла вся эта презренная нация, которая не умеет толком распорядиться ни собственной землей, ни другими природными богатствами, а торговлю понимает как искусство половчее обмануть партнера. Да, единственное, что они умеют, это обманывать и грабить привыкших к честной торговле иностранцев...Елизавета Васильевна все же не выдержала и попросила дать покой их сыну: он недавно болел, еще не вполне окреп, и кажется, его уже клонит в сон.На ночлег остановились во вполне приличном постоялом дворе. Мужчинам была предоставлена одна общая комната, а баронесса после ужина удалилась вместе с сыном в женскую половину. Однако Фердинанду Петровичу в эту ночь поспать не удалось. Едва улеглись, в комнату зашли еще два путника, прибывшие дилижансом из Лагоса. Один из них, мексиканец лет тридцати пяти, был изрядно навеселе и принялся уговаривать австрийца и Врангеля присоединиться к нему и вместе распить бутылку по случаю его очередной любовной победы.— А потом я вам расскажу, как это делается, и, если вы способные ребята, вы кое-чему у меня научитесь.— Может, все-таки не надо? — попросил Врангель. — Да и вам лучше отдохнуть.— Почему же не надо? — сурово спросил мексиканец. — Сами же будете мне благодарны. Такие, как я, не каждый день встречаются.— Мой старший брат, военный министр в правительстве республики, — с пьяной хвастливостью начал мексиканец, — привык одерживать победы на поле боя. Я же, господа, предпочитаю любовные битвы в постели. Это намного увлекательней, и для здоровья риск меньше.Мексиканец радостно загоготал и потянулся с бутылкой к австрийцу:— Давай выпьем в честь моих любовных побед!Тот со скрытой злобой прорычал:— Уйдите от меня. Дайте поспать!Осадить пьяного «брата военного министра» хотел и Врангель, но, внимательно взглянув на него, понял, что разговоры с этим человеком ни к чему не приведут. Может полезть и в драку. Мексиканец, мощного сложения, с шеей борца, низким лбом, над которым нависла грива жестких, слегка курчавых волос, был, без сомнения, из породы буянов.Отхлебнув из бутылки, он, не раздеваясь, не потрудившись даже стащить сапоги, прилег на кровать и начал с пикантными, по его разумению, подробностями повествовать, с какой аппетитной бабенкой встречался в Лагосе, как ловко наставил рога ее мужу, коммерсанту из Франции:— Пухленькая такая, груди как кокосовые орехи, горячая! Женщины, господа, настоящего мужчину, самца, чувствуют на расстоянии. Иной раз стоит только пристально посмотреть на нее, и уже знаю: она будет моей.Ему все никак не спалось, и рассказы о многочисленных любовных победах продлились почти до утра.Врангель поднялся с больной головой. Дилижанс, прибывший из Лагоса, уже был готов в дальнейший путь, и когда он тронулся вместе с говорливым «братом военного министра», из постоялого двора выскочил тоже невыспавшийся и еще более чем накануне, кипевший яростью австриец и заорал вслед загремевшей колесами карете:— Чтоб ты сдох, грязная вонючая свинья! Чтоб тебе самому каждую ночь рога наставляли! Чтоб тебя оскопили, ублюдок! Я пожертвую церкви сто пиастров, если экипаж опрокинется и прекратит жизнь презренного негодяя!Вышедшие на истошный крик постояльцы внимали австрийскому коммерсанту с молчаливым изумлением. Но «брат военного министра» вряд ли его слышал. Экипаж был уже далеко, и облако пыли клубилось по его пятам.
По прибытии в Лагос с четой Врангель, к некоторому их облегчению, распрощался австриец Шеллинг: его дальнейший путь лежал в несколько ином направлении. А Фердинанд Петрович с Елизаветой Васильевной решили задержаться в городе на пару дней: Вилли опять чувствовал себя неважно.Домом для приезжих заправлял пожилой, хромающий на одну ногу испанец, бывший моряк, о чем напоминали металлические пуговицы на его сюртуке с изображением якоря. Когда испанец, дон Ромуло, узнал, что его гости — подданные России и возвращаются с берегов Аляски, где провели несколько лет, он изъявил особое к ним расположение.— Я же тоже был там, у северо-западных берегов Америки, — радостно воскликнул дон Ромуло, — давненько, еще в начале века, с экспедицией знаменитого Маласпины Маласпина, Алехандро — испанский мореплаватель, руководитель кругосветной экспедиции, посетившей берега Аляски в 1791 г.

. Какой прекрасный и суровый край, разве я могу забыть его! Я был тогда юн, а в юности все переживается острее — и первые бури, и первая любовь. Тогда я уже был болен морем и старался ни в чем не уступать товарищам, опытным матросам. Мы встречались у берегов Аляски и с русскими, угощали их ромом. О, это были крепкие, закаленные в невзгодах парни! Что же вы сразу не сказали мне, сеньор, что вы тоже моряк? У меня только что освободились два лучших номера, и разрешите предоставить их вашему семейству. Я держу книгу записей для важных посетителей. Соблаговолите оставить в ней несколько строк о вашем пребывании — для меня, моих детей и внуков. Я живу здесь много лет, но впервые принимаю у себя русского, да еще и моряка.Впрочем, подчеркнутая любезность и почти родственные чувства, проявленные доном Ромуло к русскому коллеге по профессии, не помешали ему содрать с постояльцев фантастически высокую цену — свыше двух десятков пиастров, что превышало, прикинул Врангель по обменному курсу, сотню рублей.— Это со скидкой, — пряча глаза, смущенно бормотал при расчете испанец, — в честь нашей дружбы.Вскоре после выезда из Лагоса, когда миновали небольшой городок Леон, потянулись плодороднейшие долины земли Бахио, с обилием садов и возделанными полями, а за селением Керетаро дорога начала вновь подниматься в горы, к возвышенности Анагуак.В столицу страны — Мехико — въезжали вечером, уже стемнело. Таможенный чиновник у границ города бегло просмотрел багаж путников и пропустил дилижанс.Управляющий гостиницей, в которой рекомендовал остановиться гвадалахарский купец дон Мануэль Луна, приветствовал посетителей, пытаясь угадать их национальность, почти на всех европейских языках. Разумеется, кроме русского.Едва поднялись в отведенные покои, громкий звон колокольчиков на улице заставил выйти на общий балкон, где столпились и другие постояльцы.— Что происходит? — полюбопытствовал Врангель.Люди на балконе уже вставали на колени и жестами попросили следовать их примеру.— Человек умирает, — шепнут кто-то Врангелю, — несут причастие.Внизу, на улице, прохожие тоже преклонили колени. Солдаты встали во фрунт и отдавали процессии честь.Да как можно, подумал Врангель, бороться здесь с всесилием церкви, когда вера в спасение Божие пустила в народе столь глубокие корни.Люди стали подниматься с колен лишь после того, как колокольчик затих в отдалении.
Для установления контактов в дипломатическом корпусе Мехико Врангель имел рекомендательные письма, предусмотрительно врученные ему в Тепике Эустакио Барроном, на имя английского посланника Ричарда Пакингэма и английского генерального консула О’Гормона. Им вскоре после приезда он и поторопился нанести визиты, объяснив цель приезда в Мексиканскую Республику и желательность личной встречи и переговоров с вице-президентом Барраганом.— Едва ли вам удастся свидеться с ним, барон, — с любезностью, за которой таился внутренний холодок, ответил посланник Пакингэм, лощеный джентльмен лет тридцати восьми. — Вице-президент уже несколько дней болен. Никого, естественно, не принимает и, по слухам, поправится еще не скоро.— Вот как! — растерянно пробормотал Врангель. Это была плохая новость. Сначала смерть в Калифорнии губернатора Хосе Фигероа. Теперь и болезнь вице-президента, с которым, по уверениям Мануэля Луны, все вопросы можно решить достаточно легко. Судьба как будто намеренно испытывает его, ставя все новые препятствия для выполнения переговорной миссии.— А с каких это пор, с чего это вдруг правительство России озаботилось признанием Мексики? — не без иронии поинтересовался Ричард Пакингэм. — Насколько я понимаю, раньше ваша держава не торопилась с этим вопросом. Зачем же задевать чувства своих друзей, той же Испании, которая с признанием Мексиканской Республики пока не торопится?Инициатива исходит от самих руководителей Мексики и была выражена в личном письме ко мне покойного губернатора Верхней Калифорнии генерала Хосе Фигероа. Мне же поручено правительством прозондировать этот вопрос и провести неофициальные переговоры. Руководя в течение последних пяти лет российскими колониями в Северной Америке, я видел всю пользу развития более тесных торговых отношений с нашими южными соседями — то есть с мексиканскими властями в Калифорнии.— О, да! — с преувеличенным уважением усмехнулся Пакингэм. — Там, в Америке, вы проявляете себя достаточно активно. До меня даже дошли кое-какие слухи об инициированном вами конфликте с нашей Компанией Гудзонова залива. Дело это, барон Врангель, потихоньку разрастается, и, насколько я осведомлен, правление компании Гудзонова залива собирается представить вашей Российско-Американской компании солидный счет за понесенные ею убытки.Теперь Врангелю было очевидно, что рассчитывать на помощь английского посланника не приходится.— К моей нынешней миссии это дело не имеет никакого отношения, — спокойно ответил он.— В нашем мире все ко всему имеет какое-то отношение, — наставительно заметил дипломат. — Но не теряйте, господин Врангель, надежды и присутствия духа. Возможно, вице-президент Барраган и поправится. Только придется подождать.
Более теплой и продуктивной оказалась встреча с английским генеральным консулом О’Гормоном, человеком постарше посланника и давно знакомым с тепикским консулом Эустакио Барроном, о котором был самого лучшего мнения.О’Гормон подтвердил слова своего шефа о болезни вице-президента Баррагана. Но одновременно посоветовал не ждать его выздоровления и попытаться встретиться с исполняющим обязанности министра иностранных дел Хосе Мария Монастерио. В ответ на просьбу Врангеля обещал представить его в ближайшее время другим дипломатам из европейских стран — французскому посланнику барону Дефодису и генеральному консулу Пруссии Фридриху фон Герольту.— Здесь есть еще посланник Соединенных Штатов в ранге министра, Энтони Батлер, — как бы вскользь упомянул О’Гормон. — Но, право, не знаю, стоит ли вам встречаться с ним. Я бы во всяком случае не советовал. Его полномочия как посла истекают, если уже не истекли. К тому же сейчас, когда в Техасе вспыхнул мятеж североамериканских колонистов и по существу идет война, отношение к Батлеру со стороны мексиканских властей, сами понимаете, не лучшее. Оно, правда, и раньше не было особо теплым. Тут многие подозревают, что Батлер тесно связан со всей этой техасской бучей.— Может, это всего лишь наветы? — разыгрывая наивность, высказал предположение Врангель. О Батлере ему почему-то захотелось узнать побольше.— Нет, это не наветы! — отверг англичанин. — Для таких суждений есть серьезная почва. Когда полковник Батлер впервые появился здесь лет шесть назад и приступил к обязанностям посла, мексиканские газеты устроили ему обструкцию: журналистам что-то стало известно об указаниях, которые дал Батлеру президент Эндрю Джексон Джексон, Эндрю (1767—1845) — президент США в 1829—1837 гг.

: попробовать уговорить мексиканские власти продать Техас Соединенным Штатам.— За этими слухами что-то стояло?— Несомненно! Назывались и суммы, которые американцы готовы были уплатить за покупку Техаса. От пяти миллионов долларов и ниже, в зависимости от того, как далеко в пользу североамериканцев будет передвинута граница между двумя странами.— Среди нас, дипломатов, — помолчав, добавил О’Гормон, — Батлера не очень-то любили. Неприятно было слушать его бахвальство личными связями с президентом Джексоном. Когда-то Батлер служил под началом Джексона в Новом Орлеане, и с тех пор они вроде бы подружились. Впрочем, только личной дружбой и можно объяснить столь неудачный выбор Джексоном человека, который должен представлять интересы его страны в Мексике. Даже по самым снисходительным меркам на роль дипломата Батлер совершенно не годится. Ведь можно быть южным плантатором, работорговцем, беспринципным грубияном, забиякой, наконец просто человеком непорядочным, не желающим платить карточный долг; когда ты богат и живешь в Новом Орлеане, тебе простят многое. Но когда ты являешься с такими привычками в другую страну в ранге полномочного посла и не хочешь или не можешь расстаться с этими, мягко говоря, слабостями, то, простите, как же все это можно совместить?Принявший несколько рюмок виски О'Гормон вдруг обеспокоился своей откровенностью и, доверительно сжав руку Врангеля, попросил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58