Ставили палатки, разжигали костер, чтоб маленько обсушиться и подогреть еду, и, наскоро перекусив, почти сразу засыпали сном праведников, расслабив мышцы, набрякшие от беспрерывной работы веслами. И до рассвета ничто не тревожило их. Только налетавший порывами ветер ворошил угли догоравшего костра и иной раз щелкал вздувшейся парусиной походного жилья.К полудню пятых суток показался остров Унимак, еще окутанный туманом. Ближе открылась уходящая ввысь почти на три тысячи верст Шишалдинская сопка. Прошедшей зимой, как рассказали Вениаминову алеуты, сопка с громовыми раскатами изрыгала огонь, и с северо-восточной ее стороны струились потоки лавы. Теперь же, сквозь редеющий на глазах туман, светилась, подобно раскаленному железу, лишь одна расщелина, прорезавшая вулкан от вершины почти на треть его высоты.Сопка, заметил Вениаминов, от усыпавших ее пепла и лавового камня выглядела ныне совершенно черной. Хотя в прежние его походы мимо этого острова она неизменно являлась в сиянии круглый год покрывавшего ее снега.Шедший впереди на однолючной байдарке пожилой алеут греб к небольшой бухте на южной стороне острова, и вслед за ним и другие три байдарки направили туда свой путь. Во время последнего ночлега алеутский старшина сказал Вениаминову, что покажет на Унимаке место, где лет двадцать с лишком назад был затерт льдами и затонул корабль американского торговца О'Кейна. Ушедшие с корабля вперед русские промышленники сумели, прыгая со льдины на льдину, выбраться на берег, а американскому шкиперу с его подружкой-сандвичанкой и нескольким матросам не повезло: угодили в полыньи и в ледяной воде нашли свою смерть. Спасшиеся промышленники позднее говорили, что на корабле О'Кейна был сундук, набитый пиастрами, и надо бы извлечь его с затонувшего судна. Но разговоры остались разговорами, а сундук вместе с останками корпуса постепенно затянул в себя прибрежный песок.Метрах в ста от горловины бухты, меж двух приметных камней, выступающих из воды, на которые и напоролся корабль О'Кейна, старшина-алеут остановил свою байдарку и подождал, пока подплывут спутники.— Вот здесь, — уверенно сказал он Вениаминову, — и лежит корабль.Наклонившись, Вениаминов всмотрелся вглубь: лишь желтоватый песок тускло просвечивал сквозь толщу воды. Сидевший в той же трехлючной байдарке младший брат Вениаминова, Стефан, нараспев, с задором, молвил:— А что, Иоанн, не попробовать ли нам извлечь то золотишко?— А зачем тебе? — вроде бы добродушно, но с внутренним осуждением ответил Вениаминов. — Душу сгубить?Братья были неравны талантами и разумом, и Стефан, хотя тоже обучался в семинарии, богословские науки воспринимал с трудом и, за неспособностью завершить учебу, был взят старшим братом в Америку. Здесь же был он полезен как псаломщик при церковных службах и в дальних походах, когда отправлялся Вениаминов навестить свою паству.Достигнув берега через захлестывавший гребцов бурун, они подняли байдарки повыше, куда не достигал прибой, и пошли к склону ближайшей сопки, где виднелись развалины землянок, служивших когда-то обиталищем алеутского племени, обосновавшегося на этой стороне острова. Свежие следы на песке говорили, что ныне здесь расплодились выдры. Там и тут попадались земляные норы полярных лисиц и еврашек. Из-за отсутствия людей промышлять их здесь было некому.Вениаминов знал из рассказов старейшин, что более чем полста лет назад, когда русские промышленники начали осваивать эти острова и случались у них кровавые стычки с алеутами, служивые с галеота «Св. Николай» мстя за убитых товарищей, устроили резню на Унимаке и почти полностью уничтожили четыре алеутских селения со всеми их жителями. Подобные рассказы, а он слышал их немало, о кровавом прошлом покорения Лисьих островов вселяли глубокую печаль в сердце Вениаминова и чувство стыда за позорные деяния лихих соотечественников. В молитвах он просил у Господа прощения за их грехи, и в глухих селениях, где память о злодеяниях была неистребима, просил прощения в проповедях своих и у чутких к восприятию слова Божия алеутов.Уж семь лет, как промыслом Божиим занесло его на эти бедные растительной жизнью острова, и за эти годы он всей душой полюбил кротких, незлобивых по своей природе, наделенных великим терпением обитателей этой земли — алеутов. Неуклюжие на берегу, как и большие морские птицы, они совершенно преображались в море, когда неустрашимо правили своими легкими байдарками. Здесь они чувствовали себя хозяевами водной стихии и могли бестрепетно войти в самую гущу стада китов, чтобы поразить копьями нескольких морских великанов. И так же ловки, на грани смертельного танца, были поединки алеутов с моржами на крутых, обдаваемых брызгами волн уступах, где лежали звери.Эти, как казалось, ленивые на берегу люди проявляли завидную восприимчивость к постижению не только таинств христианской веры, но и ко всякому земному ремеслу — плотницкому, кузнечному, столярному — и с энтузиазмом новообращенных помогали своему пастырю возводить на Уналашке первую церковь — Вознесения Господня.Изучая жизнь и быт алеутов и их язык, чтобы доступнее донести до них слово Божие, отец Вениаминов столь же увлеченно постигал и весь материальный мир, окружающий его подопечных. На досуге он взбирался на склоны потухших вулканов, подбирал выброшенные из их жерл каменные породы и просил своих друзей-алеутов приносить ему всякие найденные ими необыкновенные камни. Признаки пробуждения жизни после стылой зимы он заносил в свой блокнот — время цветения кустов и ягод, прилет птиц, и ход рыбы в реках, и как влияет на этот ход обилие в море пресной воды, поступающей из горных островных рек. Ибо все в природе было взаимосвязано, и знание некоторых ее законов облегчало жизнь людей и вносило в нее разумный порядок.Из того же, организованного с помощью разумного порядка сочетания механических деталей, рождалась тайна музыки, извлекаемой органом, и тайна отсчета времени механическими часами — и все это тоже было подвластно умелым рукам отца Иоанна Вениаминова.
В июле Фердинанд Врангель на шхуне «Чилькат», которой командовал мичман Розенберг, выехал в инспекционную поездку на Уналашку. По пути посетили и остров Кадьяк.По оживлению на берегу, когда «Чилькат» входил в Капитанскую гавань, где располагалось главное селение Уналашкинского отдела Согласие, или Иллюлюк, Врангель понял, что о его прибытии здесь уже извещены, ждут. К шхуне, едва бросили якорь, спешила с берега байдара. Пока она приближалась, Врангель обозревал с палубы видную с корабля часть острова. Небольшая деревянная церковь, несколько домишек вокруг, вытащенные на берег лодки, вешала с рыбой и голые суровые скалы со всех сторон с покрытыми снегом вершинами. Что говорить о Ново-Архангельске; и в сравнении с Павловской гаванью на Кадьяке Иллюлюк выглядел как убогая провинциальная деревушка. По отсутствию леса даже постройка любого дома здесь сопряжена с немалыми усилиями: как правило, строевой лес доставляли сюда из других мест. Уже начало августа, а настоящим летом и не пахнет, и ветер пронизывает до костей.С борта байдары на палубу поднялся лет сорока правитель Уналашкинской конторы Яков Дорофеевич Дорофеев. С ним и проследовали на берег, где в окружении алеутов, одетых в парки и камлейки, стоял выделявшийся своим ростом и богатырской статью чернобородый человек в рясе священника. Он сделал несколько шагов навстречу гостям и поклоном приветствовал их. Врангель протянул ему руку. Дорофеев из-за его спины представил:— Это батюшка наш, отец Иоанн Вениаминов.— Здравствуйте, отец Иоанн! Наслышан о ваших подвижнических делах и рад познакомиться.— С прибытием, Фердинанд Петрович! — сердечно, сильным голосом отозвался Вениаминов.— Мы сначала с Яковом Дорофеевичем побеседуем, а потом хотел бы и с вами поговорить, — предупредил его Врангель.— Счастлив буду принять вас в моем домишке, — степенно отозвался священник.Спустя полтора часа, выслушав в конторе доклад правителя Дорофеева, Врангель попросил проводить его к дому священника.Заглянули мимоходом в небольшую деревянную церковь, и в ответ на вопрос Врангеля, давно ли она поставлена, Дорофеев пояснил, что сия церквушка — дело рук отца Иоанна и построена и освящена она пять лет назад, когда самого Дорофеева на острове еще не было. От церкви к дому священника вела красивая мозаичная дорожка, сложенная из разноцветных камней.— А это чья работа? — поинтересовался Врангель.— То детишки отца Иоанна трудились. Чтоб без дела, значит, не пропадали, — будто нехотя молвил Дорофеев. Ему как будто не нравилось, что любая постройка в селении, на какую обращал внимание главный правитель, связана с именем отца Иоанна.— А уж обедать, Фердинанд Петрович, ко мне пожалуйте. Хозяйка готовится, — чуть не заискивающе пригласил Дорофеев.— Ежели отец Иоанн ничем не угостит, то, спасибо, приду, — поблагодарил Врангель и добавил: — Не забудьте оставить за столом место для мичмана Розенберга и пригласить его.— Как же, как же, непременно, — живо отозвался Дорофеев.
Изба Вениаминова чем-то напоминала самого хозяина. Вся мебель — прочной самодельной работы. В доме порядок и чистота, хотя семейство у священника, судя по висевшей в сенях многочисленной детской одежде разных размеров, было немалое.Из-за занавески, прикрывавшей кухню, несмело высунулась русая головка девчушки лет трех, и отец ласково позвал:— Иди, Оленька, сюда.Девочка в длинном, до пят, сарафане боком подошла к отцу, таращась светлыми глазенками на гостя в мундире с шитыми золотом эполетами. Вениаминов погладил ее по голове:— Это моя младшенькая.— А всего ж сколько? — полюбопытствовал Врангель.— Пятеро.— Где ж остальные?— Ягоду пошли собирать, с матушкой моей. Пока дождя нет, самое время запасы делать.Вскоре из кухни появилась и хозяйка, круглолицая и полнотелая, с ясным приветливым взглядом, всем обличаем своим достойная пара мужу.— Супруга, Катерина Ивановна, — представил Вениаминов и предложил: — Откушать у нас не соизволите, Фердинанд Петрович?— Не откажусь, — согласился Врангель. Обедать в этом доме ему было приятнее, нежели у Дорофеева.Екатерина Ивановна тотчас вновь исчезла на кухне и позвала дочь.Врангель для начала завел разговор о наиболее близком Вениаминову:— Слышал, что приход у вас обширный. И везде ли довелось побывать?Вениаминов испытующе взглянул на главного правителя, и в ответе его проскользнула легкая укоризна:— Да уж за семь лет, конечно, везде побывал, и не единожды.— И на островах Прибылова?— И там тоже. Да и не токмо в своем приходе — и в других местах туземцев крестил.— Где же? — оживился Врангель.— Два года назад, с позволения Иркутского преосвященного, посетил народы, обитающие по реке Нушагак, близ Александровского редута, и нашел там людей восприимчивых, как и алеуты, к вере Христовой. Чтоб испытать твердость их желания познать истинного Бога, не стал дарить им никаких подарков и после крещения в реке Нушагак надел на них прежние их одежды и, сверх того, лишь крестики медные. Потому как слышал я, что сибирские чукчи, когда их при крещении новыми рубахами награждали, готовы были по нескольку раз креститься и от каждого священника новую рубаху получить.— Это верное наблюдение, — улыбнулся Врангель. — Путешествуя в Сибири, и сам я немало таких рассказов слышал. — Почти без паузы спросил: — Как же добираетесь до отдаленной вашей паствы?— В дальние края, как на Прибыловские острова, — на боте, что приписан к нашему селению. А больше — на легких лодках. Сначала-то на байдарке страшновато было, а потом ничего, обвыкся. Нонешней весной вот по несколько суток веслами махали, когда острова Креницына посещал. А на берегу, если в глуби острова людей надобно навестить, полуторапудовый рюкзак за плечи и вперед.— И хворь не берет? — вскинул брови Врангель.— Не жалуюсь, — усмехнулся священник. — Хворь не берет — значит, Бог бережет.— Мне сказывали, что с алеутами вы на родном их языке общаться способны...— Да уж стараюсь, — потупился Вениаминов, — и проповеди, и молитвы на родном для них языке читать. Был бы наставник, а жатва здесь богатая и благодарная.— При разговоре с управляющим Дорофеевым, — чуть повернул тему Врангель, — я услышал поразившую меня цифру, что местные алеуты задолжали компании огромную сумму — почти сорок пять тысяч рублей. Мне интересно, что скажете вы на это, отец Иоанн?— А что ж сказать, так и есть, — вздохнул Вениаминов. — И получается это от того, что слишком уж высокие цены установлены компанией на любой товар, приобретаемый алеутами, да и другими работающими на компанию природными жителями. А зарплата-то низкая. Вот и растут их долги, с которыми при самой старательной работе по гроб жизни им не расплатиться. А по совести-то, Фердинанд Петрович, ежели хотите знать искреннее мое мнение, не они у нас, а мы, русские, перед ними в неоплатном долгу. Столь много злодейств здесь свершилось, когда первые русские промышленники на острова пришли, лет этак шестьдесят — семьдесят назад, что люди местные, больше старейшины, до сих пор об этом со страхом и ужасом рассказывают. Был я на острове Унимаке и видел пустые селения, все жители коих были перебиты. И ведь с каким вероломством иной раз это делалось! Алеуты никогда почти первыми не нападали и поначалу принимали пришельцев с дружелюбием. Но, видя разные несправедливости, когда жен у них насильно отымать стали, тут они местью и возмутились. На том же Унимаке был, как рассказали мне, такой случай. Группа русских, уставших и голодных, зашла в селение, и их согрели и накормили. А ночью, едва добрые алеуты спать улеглись в своих землянках, бравые наши промышленники всех их и перебили — в назидание жителям других селений, где к ним недружественно отнеслись. Вот и рассудите после этого, кто кому должен.Врангель, красный от стыда за дела давно минувшие, поторопился выразить собственное отношение к проблеме долга:— Этот вопрос, отец Иоанн, и меня немало мучает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58