ветер вдруг переменился и погнал корабль к отвесному западному берегу бухты. Вовремя брошенный якорь спас «Кроткий» от почти неизбежной катастрофы.Солнце уже садилось, и Врангель ясно сознавал, что до наступления темноты бриг во что бы то ни стало надо вывести из бухты в открытое море. Если не успеют, неизбежен ночной штурм корабля, исход которого при многократном превосходстве островитян в численности предсказать несложно.Подозвав к себе Козьмина, Врангель, отбросив командирский тон, озабоченно сказал:— Вот, Прокопий Тарасович, дела-то какие! Последняя надежда еще на один завоз. Бери стоп-анкер с тремя кабельтовыми на баркас и постарайся бросить его близ горловины бухты. Мы прикроем огнем. Другого спасения нет.И этой операции сопутствовала удача. Как только стоп-анкер был кинут командой Козьмина, подняли якорь, державший корабль на месте, и, несмотря на сопротивление бивших из-под кормы бурунов, корабль на завозе стал тянуться к открытому морю. Бриг вновь поймал ветер и под напряженными парусами наконец вышел из опасной бухты. Непроизвольное «Ура!» всего экипажа огласило берег.Но окончательную победу праздновать было рано. На пути от бухты Чичагова до гавани Анна Мария сплошной цепью тянулись костры островитян: они, вероятно, рассчитывали, что, пока корабль не удалился от острова, можно предпринять еще одну попытку захвата.Прежде чем окончательно покинуть остров, Врангель зашел вместе с англичанином Редоном к пленнику колдуну Кеотете.— Отпустите меня, — мрачно глядя на вошедших в каюту, попросил татуированный туземец. — В обмен вам вернут вашу лодку.— И тела убитых на острове? — уточнил Врангель.Колдун отрицательно качнул головой:— Нет, тела не вернут, как и черепа: это военный трофей.— Тогда и вам придется остаться с нами, — заключил беседу Врангель.Однако утром обнаружилось, что Кеотете сумел тайно бежать с корабля. Как удалось ему освободить руки и ноги от крепких пут — осталось нераскрытой тайной. Некоторые матросы «Кроткого» поговаривали, что Кеотете помогли в этом его чудодейственные способности: недаром же соплеменники считали его колдуном. Глава третья Через пять месяцев после ухода со злополучного острова Нукагива бриг «Кроткий», зайдя по пути на Камчатку, наконец достиг столицы Русской Америки Ново-Архангельска.В Петропавловске Врангель сдал порученный ему груз, но более недели откладывал отплытие в ожидании писем от друзей и родственников. Дошедшие до порта известия из Петербурга вызывали тревогу и множество вопросов. Кончина Александра I и вступление на престол Николая I сопровождались, по слухам, невиданной смутой — восстанием на Сенатской площади нескольких полков, отказавшихся принять присягу на верность новому императору. Говорили о массовых арестах бунтовщиков, среди которых было вроде и немало флотских офицеров. Не пострадал ли кто-либо из общих знакомых? Это мог бы прояснить Федор Литке. Но, увы, пришлось уйти из Петропавловска, так и не дождавшись почты.21 сентября, руководствуясь указаниями прибывшего из селения лоцмана, Врангель ввел «Кроткий» в Ситхинский залив и поставил корабль на якоря.Впервые пришедшие к этим далеким российским владениям матросы и офицеры брига с любопытством озирали высокие окрестные горы, лесистые островки, разбросанные по глади залива, селение с возвышавшимся над ним домом главного правителя, прочный палисад со сторожевыми башнями, из которых выглядывали жерла орудий.Лишь трое из экипажа «Кроткого», Врангель, Матюшкин и штурман Козьмин, уже приходили сюда ранее на борту шлюпа «Камчатка», и каждый из них по-своему переживал новое свидание с американской землей. Врангелю вспомнилась встреча с легендарным Барановым Баранов, Александр Андреевич (1747—1819) — русский купец родом из Каргополя, первый главный правитель Русской Америки, где прожил 28 лет. При его правлении там был построен Ново-Архангельск, ставший столицей русских владений в Америке, заложена крепость Росс в Калифорнии, сделана попытка обосноваться на Гавайских (Сандвичевых) островах.

, правившим здесь почти три десятка лет. Как радовался Александр Андреевич, узнав, что на «Камчатке» прибыло молодое пополнение для службы в Русской Америке: лейтенант Деливрон и вольные штурманы Шмидт и Этолин. Однажды Баранов пригласил молодежь шлюпа к себе в «замок», как называли в селении дом главного правителя. Хваля выбор места службы волонтеров компании, уже съехавших на берег и обживающих предоставленные им квартиры, Баранов, лукаво глядя на гостей: Врангеля, Литке, Матюшкина и Козьмина, — с задором говорил: «А вы тоже подумайте, чтоб годика через два-три сюда вернуться. Работы здесь молодым морякам — непочатый край. Мы лишь с одного краешку Аляску пока изучили. А ее надо бы кругом обойти и описать, как положено, в дальние реки проникнуть, что текут из глубин материка. Сердцем чую, что многими сокровищами эта земля богата, да чтоб добраться до них, силенок пока нет».Штурман Адольф Этолин, которого вспомнил, глядя на селение Врангель, был легок на помине и первым, приплыв на шлюпке, приветствовал гостей. Высокий, голубоглазый, шведский финн по происхождению, Этолин за эти годы почти не изменился. Он радостно обнял бывших спутников по плаванию на «Камчатке» и сообщил, что лишь ненамного опередил их: этим утром прибыл из Охотска на компанейском бриге «Чичагов». А ушел отсюда в прошлом году на фрегате «Крейсер» под командой Михаила Лазарева. Маленько погостил в родных краях — и тут же назад, сухопутным путем через Сибирь, до Охотска.— Аляску, поди, вдоль и поперек уже исходил? — радуясь свиданию с Этолиным, весело спросил Врангель.— Да уж кое-где побывал, — скромно заметил штурман и рассказал, что несколько лет назад, при главном правителе Муравьеве, был в экспедиции по исследованию берегов Аляски со стороны Берингова пролива. Ходили на пару с мичманом Хромченко, тот — на бриге «Головнин», а сам Этолин — на куттере «Баранов». Кое-что удалось сделать: открыли новые бухты, проливы, описали залив Кускоквим и устье реки Нушагак. Во все эти годы неоднократно совершал плавания по компанейским делам и в Калифорнию, и к Сандвичевым островам.Врангелю тоже пришлось в ответ дать краткий отчет о последних его странствиях.Прежде чем съехать на берег и представиться главному правителю капитан-лейтенанту Чистякову, Врангель с нетерпением прочитал привезенные Этолиным письма. Дурное предчувствие его не обмануло. Касаясь происшедшего в Петербурге на Сенатской площади, Литке назвал все случившееся, включая развитие событий после подавления восстания, одной из мрачнейших эпох русской истории. Упомянул он и имена некоторых заговорщиков, находившихся под следствием: «Не обольется ли твое сердце, любезный Фердинанд, прочтя имя Бестужева, этого единственного человека, красы флота, гордости и надежды своего семейства, идола общества, моего 15-летнего друга? Прочтя имена 3-х его братьев, прочтя имя Корниловича, анахорета, жившего только для наук?»Вовлеченным в мятежные события оказался и младший брат Литке. «Кроме участия во всеобщей горести, писал Федор, — имеем мы и свою собственную. Брат Александр попал было в эту историю как кур во щи. Ты увидишь, что гвардейский экипаж был также уведен и мой брат вместе со прочими был арестован».Какая трагедия! — мрачно думал Врангель. А что же Батеньков, уцелел или тоже арестован? Вспоминая последние встречи с ним в Петербурге, Врангель был уверен, что и Гаврила Степанович, при его либеральных убеждениях, мог оказаться в рядах заговорщиков.От прекрасного настроения, с каким он прибыл в Ново-Архангельск, не осталось и следа. И все же придется взять себя в руки: Чистякову раздражение и тоску демонстрировать не следует. Разговор предстоит важный, и не исключено, что уже сегодня выяснится, задержится ли бриг в Америке для охраны российских владений или, сдав груз, сразу отправится в обратный путь.
Встреча с главным правителем Петром Егоровичем Чистяковым развеяла надежды на то, что по служебной необходимости экипажу брига будет поручен надзор за выполнением иностранными судами условий конвенций, подписанных Россией с Англией и Соединенными Американскими Штатами.— Много ли, Фердинанд Петрович, — с горечью говорил Чистяков, — может сделать здесь русский военный корабль, ежели условия конвенции дают бостонским, равно британским, корабельщикам полную свободу вести торговлю с дикими в наших владениях? Запрещается продавать туземцам лишь оружие, спиртное и порох, но не изволь при этом обыскивать американские суда или конфисковывать запретный товар — хлопот не оберешься! А с поличным-то за незаконные сделки пойди их поймай! О чем думали в Петербурге, подписывая такие соглашения, ума не приложу. И потому, Фердинанд Петрович, нет никакого смысла задерживаться вам у этих берегов. Пустая трата времени.— Раз так, — с досадой согласился Врангель, — пойдем обратно.Пока судно стояло в заливе, запасаясь водой и дровами, Врангель неоднократно возвращался мыслью к событиям в Петербурге. Конечно, невероятно жаль, размышлял он, что среди восставших оказались близкие ему и глубоко уважаемые люди. Но правы ли они были, посягая на основы давно установленного в России государственного строя? Как бы поступил он сам, ежели б тогда, при их петербургских встречах, ему предложили бы вступить в ряды заговорщиков? Нет, эта бунтовщическая идея не могла бы его вдохновить. Все его воспитание в традициях служения отечеству и, стало быть, императору отвергало подобную возможность. Даже не зная деталей замысла заговорщиков, он никак не мог склониться на их сторону.Мысли о восстании в Петербурге волновали не его одного.— Ты слышал, Фердинанд, — как-то с горечью сказал ему Федор Матюшкин, — о том, что произошло на Сенатской площади?— Да, кое-что узнал из письма Федора Литке.— Я тоже получил письмо — от директора нашего лицея Энгельгардта. Егор Антонович пишет: арестованы его питомцы и мои близкие друзья — Кюхельбекер, Пущин... Пущина взяли, будто бы, по связям с одним из главных заговорщиков — Рылеевым Рылеев, Кондратий Федорович (1795—1826) — поэт-декабрист, один из руководителей восстания на Сенатской площади 14 декабря 1825 г.

. Я прекрасно знаю обоих. Это благороднейшие люди, они никому не могли желать зла. Но их могла воодушевить идея социальной справедливости. Были, без сомнения, серьезные мотивы, почему они пошли на это.— Ты, что же, оправдываешь их? — холодно спросил Врангель.— Да, — с вызовом крикнул Матюшкин, — я их оправдываю и защищаю! Значит, они видели гниль там, где мы ее проглядели. Убежден, мои друзья не могли быть причастны к неправому делу.— Покушение на самодержавие — это считаешь ты правым делом? — стараясь сохранить самообладание, сурово спросил Врангель и уже совершенно официальным тоном добавил: — Чем вести политические беседы, лучше займитесь, лейтенант Матюшкин, тем делом, которое вам поручено. Ваша команда слишком медленно заготовляет дрова. Надо бы поторопиться.Круто повернувшись, Врангель пошел в свою каюту. Он еще не сознавал, что в этот момент навсегда потерял верного друга, делившего с ним все тяготы четырехлетнего северного странствия.
Череда канувших в Лету картин теснилась в памяти Врангеля, пока бриг приближался при попутном ветре к берегам Сандвичевых островов. В их прежнем походе капитан Головнин сначала привел шлюп к самому крупному острову архипелага — Гавайи, чтобы повидаться там с местным властителем, королем Камеамеа Камеамеа I (?—1819 г.) — король Гавайского королевства, объединивший под своей властью почти все Гавайские (Сандвичевы) острова.

. Но прежде чем они увиделись с королем, кое-что интересное о Камеамеа рассказал его министр иностранных дел, невысокий португалец Элиот де Кастро.Элиот свозил капитана Головнина и группу офицеров шлюпа на место гибели Джеймса Кука Джеймс Кук (1728—1779) — английский мореплаватель, руководитель трех кругосветных экспедиций. Во время последней экспедиции открыл Гавайские острова, где был убит островитянами.

, и Врангель, стоя на берегу, где был убит прославленный мореплаватель, не удержался от соблазна подобрать с земли отполированный волнами голыш на память о случившейся здесь трагедии. То же сделали, по его примеру, и другие офицеры. Элиот, глядя на них, с улыбкой заметил, что и он когда-то подобрал здесь такой же сувенир, но в присутствии показавшего ему это место Камеамеа. Португалец живо повествовал: «Зачем вы взяли этот камень? — строго спросил меня Камеамеа. — Что собираетесь сделать с ним?» Мой ответ, что я хочу послать его друзьям в Англию, буквально разъярил короля. Камеамеа, а он очень силен и грозен, вырвал драгоценную реликвию из моих рук и, кинув в море, прочел мне гневную проповедь: «Ты хочешь напомнить этой посылкой, какие мы плохие люди, что убили их соотечественника, знаменитого капитана? Но этот прискорбный случай лучше забыть: добрые люди не должны вспоминать былые раздоры».Элиот де Кастро рассказывал тогда и другие истории, свидетельствующие о мудрости и оригинальном складе ума Камеамеа, о том, как остроумно ответил король капитану Ванкуверу, когда посетивший остров англичанин пытался убедить его в превосходстве христианской веры над языческой. «Вообразите, господа, — восторг сиял в глазах Элиота де Кастро, — выслушав поучения Ванкувера, король велел позвать своего верховного жреца, а потом повел всю группу на край высокого утеса и предложил Ванкуверу броситься вместе со жрецом вниз. Это было бы, конечно, чистое самоубийство, но король сказал: „Если ваш бог действительно велик и всемогущ, он спасет вас“. Но Ванкувер, не испытывая судьбу, от опасного эксперимента отказался».Этими рассказами Элиот изрядно подогрел интерес русских моряков к Камеамеа. Не без щегольства одетый, уже преклонного возраста, король принимал гостей в своей по-европейски обставленной деревянной хижине и во время аудиенции вдруг ошарашил Головнина вопросом, не привезли ли русские моряки ему медных болтов, потребных островитянам для постройки собственных судов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58