— Гай, ты велел нам торговать телом, — стараясь выглядеть хладнокровной, заметила Агриппина.— Вы не должны были соглашаться! — он помолчал немного, и добавил оскорблённо: — Мало мне позора иметь сестёр потаскух! Вы желали моей смерти, сговариваясь с Лепидом и Кассием!— Это ложь! Мы не сговаривались с Лепидом, — Агриппина умоляюще протянула к брату ладони. Сейчас она действительно испугалась.Калигула снова потряс свитком:— Ты писала Кассию!— Писала, — кивнула она, поняв, что отпираться бессмысленно. — Ну и что? Разве Кассий — сообщник Лепида?— Да!Гай не сомневался, несмотря на то, что доказательств не обнаружилось. Для него Кассий и Лепид были сообщниками уже потому, что оба были мужьями Друзиллы.— Кроме того, я видел, как вы часто беседовали с Лепидом и смеялись! — убедительно добавил он.— Ну и что? — сверкнула глазами Агриппина. — Марк был нашим двоюродным братом! Разве нам запрещено говорить с родственниками?— Он хотел меня убить, — закрыв глаза, прошептал Гай. Воспалённому воображению мерещилось, будто Агриппина и Ливилла протягивали слабые, увешанные браслетами руки, чтобы столкнуть его с крыши Юлиева храма.— Я мог бы казнить вас! — процедил он сквозь зубы. — Но память о родителях велит мне заменить казнь ссылкой.Сестры мучительно побледнели. Ливилла готова была повалиться в ноги Гаю, целовать его колени и умолять о пощаде. Агриппина высокомерно вздёрнула голову.— Я избрал для вас Понтий — скалистый, пустынный остров, затерянный посреди моря! — бормотал Гай. — Будете жить там до смерти.Он вышел из палатки, громко топая ногами и отдавая соответствующие приказы. Распорядился подать расшатанную повозку, на которой доставляли в лагерь сено и ячмень для лошадей. Конский навоз прилип к двум большим деревянным колёсам. Калигула велел не отмывать.Сестры застыли около выхода, держась за руки. Отстранённым взглядом смотрели на приготовления к отъезду. Ливилла заплакала, вспомнив о муже, Марке Виниции. Ему непременно донесут о дурном поведении жены, а она будет слишком далеко. Не сможет обнять его, провести ладонью по бедру, как нравится Виницию, и со слезами на глазах пожаловаться, как злоязыкие сплетники оклеветали её, невинную. Из зависти, разумеется.Гай приказал сёстрам забраться в повозку.— Снимайте серьги, браслеты и ожерелья! — велел он, хмуро наблюдая, как женщины, помогая друг другу, устраиваются на соломенной подстилке. — На Понтии они вам не понадобятся. И шёлковые одежды тоже снимайте! За ваши наряды платила императорская казна.— На что тебе женские туники? — язвительно спросила Агриппина. — Оденешься Венерой и будешь разгуливать перед галлами и их свиньями?— Молчи! — прикрикнул на неё Калигула, положив ладонь на рукоять меча. — Не забывай: кроме островов у меня есть ещё и оружие! Хочешь знать, куда пойдут твои тряпки и побрякушки? Я их продам на форуме Лугдунума. Богатые галлы охотно купят для жён и подружек утварь и наряды императорских сестёр.— Позволь мне взять сына, Гай, — помолчав, попросила Агриппина. Она заметила маленького Луция. Спрятавшись за туникой рабыни, он испуганно смотрел на мать, тянул к ней маленькие руки.— Не позволю! — грубо ответил Калигула.Агриппина подавила рыдание. Стон, не вырвавшись изо рта, отразился на лице. Гай обрадовался тому, что сумел причинить ей боль и сорвать с неё маску дерзости и невозмутимости.— Кто позаботится о нем? — надрывно спросила она.Из группы женщин, последовавших в Галлию за мужьями, вышла наперёд Домиция, некрасивая, озлобленная, стареющая женщина. Сестра покойного Агенобарба после развода с Пассиеном Криспом ещё раз вышла замуж. Её супруг, легат Четвёртого легиона, по слухам предпочитал молодых солдат.— Луций — мой племянник, — с вызовом глядя на Агриппину, проговорила она. — Я воспитаю его.Калигула хмуро кивнул, соглашаясь. Домиция, не отводя глаз от Агриппины, взяла мальчика на руки и прижала к груди. Поверх темно-рыжей головки ребёнка схлестнулись взгляды двух непримиримых соперниц. Агриппина поняла: Домиция никогда не простит ей Пассиена Криспа.Повозка тронулась со скрипом, бередящим слух. Агриппина бросила последний взгляд на сына и опустилась на дно, устеленное колючей соломой. Ливилла, всхлипывая, прилегла рядом и положила растрёпанную голову ей на колени.Агриппина рассеяно перебирала пальцами волосы сестры и думала о Пассиене Криспе. Встретятся ли они ещё? Тёмные волосы возлюбленного пахнут миррой, привезённой с востока. Руки его — теплы и нежны. В перерывах между ласками он нараспев декламирует любовные стихи Овидия или Катулла… У Агриппины мучительно заныло в груди. Предстоящая разлука казалась невыносимой. Она любила Криспа. Любила даже тогда, когда отдавалась ласкам рослых мускулистых легионеров. Мимолётные любовники, как это ни странно звучит, были нужны Агриппине, чтобы спасти её от тоски по Криспу.Повозка выехала из лагеря и медленно поползла по извилистой дороге на юг. Цезония, проведя её взглядом, тихо радовалась. Печально вздохнул центурион Басс, так и не успевший переспать с Агриппиной.Калигула почувствовал странное пощипывание в горле. Неужели он сейчас заплачет? Неужели ему жаль дерзкую и капризную Агриппину, с которой он непрестанно ссорился ещё с детства? А заодно и Ливиллу, отдалённо похожую на милую Друзиллу? Он заметил скрытое любопытство, с которым поглядывали на императора легионеры, делая вид, что занимаются своими делами. Нужно было совершить очередную безумную выходку, которая поможет скрыть неуместную жалость Гая.— Херея! — подозвал он преторианского трибуна. — Ты верно послужил мне. Объявляю тебе благодарность. — Калигула повысил голос, обращаясь к легионерам. — Кричите все: «Славься, Кассий Херея!»— Славься, Херея! — подхватили солдаты и подняли шум, стуча мечами по прямоугольным щитам.Преторианский трибун слегка покраснел, слушая славословия. Калигулу несказанно позабавила способность смущаться, свойственная старому, испытанному солдату. Величественным жестом Гай протянул Херее руку для поцелуя.Кассий Херея опустился на одно колено и приложился губами к протянутой руке. На безымянном пальце Гая красовался перстень, некогда снятый с руки ещё живого Тиберия. У трибуна задвоилось в глазах, когда он увидел римского орла так близко от своего лица.Неожиданно Херея почувствовал, как палец Калигулы раздвигает его губы и проникает в рот. И ритмично двигается во рту Хереи, имитируя тот непристойный жест, которым солдаты поддразнивают дешёвых шлюх.Старый солдат отпрянул и замотал головой, стараясь избавиться от навязчивого пальца императора. Калигула рассмеялся:— Что с тобой, Херея?! Я полагал, что тебе доставит удовольствие эта забава! — Гай многозначительно подмигнул. — У тебя такой тонкий голос. Наверное, тебе по нраву мужские достоинства преторианцев?!— Ты ошибаешься, Гай Цезарь, — покраснев ещё сильнее, заметил Херея.— Да?! Значит, ты предпочитаешь их задницы!Давясь озорным хохотом, Калигула отошёл от Кассия Хереи и отправился на поиски новой мишени для насмешек.Херея грузно поднялся, отряхнул с колен налипшую землю и засохшую сосновую хвою. Подумал оскорблённо: «Подожди, Гай Цезарь! Вот вернёшься в Рим…»Если прежде у начальника преторианцев ещё были сомнения, то теперь они напрочь исчезли. LXXII Сослав сестёр, Гай почувствовал себя опустошённым. Последняя нить, связывавшая его с детством, разорвалась. Спасаясь от одиночества, он отчаянно ухватился за свою иллюзорную войну. Ему было небходимо заполнить дни суматохой, чтобы не видеть пустоты.Достойного противника по-прежнему не появлялось. Галлы не воевали с римлянами. На северо-востоке тянулись земли непокорных германских племён. На север от Галлии располагался остров Альбион, иначе именуемый Британией. Юлий Цезарь в своё время высадился на землях бриттов, но был вынужден покинуть остров, когда галлы подняли мятеж за его спиной. Калигула опасался направляться к бриттам или германцам. Он желал славы полководца, но настоящая война пугала его.Богатое воображение подсказало ему выход. Как всегда — непресказуемый.Гай призвал в шатёр дежурных центурионов, желая посоветоваться с ними насчёт предстоящих военных действий.Совет длился недолго. Центурионы покинули лагерь, прихватив с собою полсотни проверенных, неболтливых солдат.Калигула велел подавать завтрак. Кушанья были не столь изысканны, как в Риме. В галльских лесах не водятся павлины и фламинго. Гай вкушал обыкновенного дикого кабана, изловленного солдатами на рассвете, и закусывал свежим ржаным хлебом. Здоровая деревенская пища хорошо влияла на желудок, ослабленный излишествами римской жизни. Гай сам заметил это и сказал Цезонии:— Как хорошо мне сейчас! В Риме постоянно болела голова. Я даже чувствовал помрачение рассудка. Может, бросить все государственные дела и остаться навсегда здесь, в Галлии?Цезония старательно жевала кабанятину, обдумывая ответ. Поселиться в диком краю, среди галлов, ей не улыбалось.— Дорогой Гай! — она ласково коснулась его запястья. — Сенаторы, ненавидящие тебя, обрадуются твоему решению.Цезония хорошо изучила слабости мужа и умела вовремя вставленной фразой натолкнуть его на нужную мысль. Калигула сразу вспомнил о ненависти.— Я непременно вернусь в Рим! — процедил он сквозь зубы. — А со мною — мой меч!Он сжал рукоять так крепко, что побелели костяшки пальцев.К императорскому столу, запыхавшись, спешил гонец.— Божественный Гай! — кричал он. — В лесу, вблизи лагеря появился неприятель!Матроны, сопровождавшие мужей — легатов и старших центурионов, взвизгнули и поближе придвинулись к императорской паре.— Не бойтесь! — Калигула поднялся с места, вытащил меч из ножен и театрально помахал им в воздухе. — Я спасу вас!Предупреждённый Басс подвёл к императору лошадь. Гай ловко впрыгнул в седло. Легионеры, подчиняясь приказам центурионов, быстро строились в боевом порядке.Из леса и впрямь донеслись пугающие звуки: сильное колыхание ветвей, топот ног и крики на непонятном, несуществующем языке. Калигула усмехнулся: это он велел перед завтраком полусотне солдат забраться в глубь леса и убедительно изобразить неприятеля.Гай на полном скаку ворвался в заросли орешника. Рубил мечом буйную зеленую поросль и подзадоривал легионеров следовать примеру полководца. Битва с лесом напоминала войну с Нептуном.Легионеры, шумно изображавшие неприятеля, по одному выныривали из чащи и присоединялись к тем, которые прибыли с Калигулой. Лес трещал, сгибаясь под ударами доблестной римской армии.Устав рубить кустарники, топтать грибы и пугать зайцев, Гай велел солдатам собирать обрубленные ветви.— Это — вражеское оружие! Украсим им трофейный столб, — похвалялся он.Трофейные столбы традиционно устанавливались на поле битвы. Оружие, отнятое у побеждённого неприятеля, вешалось на них.Гай собрался дать приказ возвращаться с вестью о победе и вдруг увидел нечто, испугавшее его. Между стволами поредевших деревьев мелькнули фигуры, не похожие ни на римлян, ни на галлов. Их было около полусотни. Они, словно удивительные птицы, размахивали широкими рукавами и непонятно причитали. Речь незнакомцев складывалась в мелодичную песнь, похожую на заклинание, направленное против римлян.Калигула с суеверным испугом склонился к центуриону Бассу:— Кто эти люди? — хрипло спросил он.Гаю стало страшно. Люди-призраки в серых, мешковатых, непомерно широких одеждах махали руками так странно, словно звали в потусторонний мир.— Изловить их! — крикнул он, крепко сжав коленями лошадиный круп, чтобы не свалиться и не забиться в судорогах страха.Легионеры численностью намного превышали незнакомцев. Потрясая мечами, они бросились к людям, испугавшим императора. Быстро захватили их, не оказавших сопротивления, в плен.Таинственные призраки оказались небольшим отрядом варваров. Скорее всего: кельтов. Так решили римляне, разглядывая их оружие, украшенное причудливым растительным узором грубой работы.Варвары продвигались по лесу и, наткнувшись на солдат, воюющих с деревьями, непомерно испугались. Римлян они приняли за духов, враждебных их собственным богам. Кельтские народы издревле поклонялись деревьям. И, увидев надругательство над лесом, они запели соответствующие заклинания, которым научились у друидов.Варварам связали руки за спиной и подвели к императору, пинками заставив стать на колени. Сообразив, что таинственные призраки оказались всего-навсего испуганной кучкой людей в смешных для римского глаза одеяниях, Гай успокоился и обрёл императорское достоинство.— Кто вы? — спросил он высокомерно, спрыгивая с лошади и обходя вокруг пленных.Варвары переглянулись и загалдели нечто, понятное только им.— Бритт, — указал себе в грудь пальцем длинноволосый бледный юноша, к которому с уважением прислушивались остальные. Очевидно, он был вождём.— Британцы? — заинтересованно переспросил Гай.Варвары обрадованно закивали плохо расчёсанными головами и одобрительно зашумели.Они с превеликим трудом объяснялись на ломанной латыни. Тем более ломанной, что бритты учились языку римлян у галлов, которые сами плохо владели им.Бледного юношу звали Эдумин. Римляне не разобрали как следует чужеземное имя и переиначили его на свой лад: Админий.— Мой отец… — с трудом подыскивая латинские слова, рассказывал Админий. — Вождь! Король! — говоря на своём наречии, он выразительно кивал головой на рукоять меча. Именно меч, а не корона или диадема, был для бриттов символом власти.— Рекс! — наконец вспомнил юный варвар латинское слово, обозначающее «царь».— Царь Британии? — обрадовался Гай. — Ты — сын британского царя?! Что ты делаешь здесь, в Галлии?Админий долго промучался с ответом, подыскивая нужные слова.— Иду в Рим, — наконец заявил он.— В Рим?! — засмеялся Калигула. — Зачем?Админий старательно шевелил полными губами и закатывал глаза, припоминая трудные латинские слова.— Там есть цезарь. Хочу говорить с ним, — сообщил он после долгого раздумия.Легионеры, полукругом обступившие бриттов, дружно рассмеялись.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50