— кто-то сзади окликнул его.Азиатик оглянулся. Рядом с ним стоял невысокий, хлипкий мужчина в широкой тоге. Длинный острый нос нависал над тонкими губами. Азиатик безуспешно пытался вспомнить его имя. Провинциал ещё не успел перезнакомиться со всей римской знатью.— Марк Эмилий Лепид, — заметив замешательство Азиатика, представился мужчина. — Правнук божественного Августа и двоюродный брат Гая Цезаря.Услышав имя императора, Валерий Азиатик нахмурился. Его губы обиженно дрогнули. Марк Лепид заметил это и доверительно прошептал, положив руку на плечо Валерию:— Гай Цезарь поступил с тобою безобразно! Я возмущён! Знай: император переспал таким образом с жёнами большинства сегодняшних гостей, — Марк Лепид оглянулся, желая убедиться, что никто не подслушивает. — Он безумен! Рим устал от него!— Я слыхал, что плебеи любят императора, — криво усмехнулся Азиатик.— Плебс — не Рим! — презрительно отмахнулся Лепид. — Да и за что чернь любит Гая Цезаря?! За гладиаторские бои, на которых плебеям достаются места в первых рядах, а знатным всадникам приходится сидеть наверху! За медные монеты, которые цезарь разбрасывает, проезжая по улицам. За бесплатную похлёбку, которой порою потчуют римских нищих. За гротескные зрелища, которые разоряют казну. А платим за это мы! — он презрительно сплюнул сквозь зубы.— Долго ли нам терпеть? — вырвалось у возмущённого Азиатика.Марк Лепид встрепенулся.— Ты прав! — хитро улыбнулся он. — Многим надоело терпеть. Сенат и всадники желают видеть на месте цезаря достойного человека.— Кого?Марк Лепид отвёл Азиатика подальше в сад. Мужчины остановились около фонтана, на приличном расстоянии от деревьев и колонн, за которыми можно притаиться и подслушать.— Во мне течёт кровь Августа! — внушительно произнёс Лепид. — Когда я стану императором, римская знать обретёт утерянные привилегии.Валерий Азиатик вспомнил Кассия. «Убей Калигулу!» — с ненавистью шепнул на прощание старый друг. Азиатик тогда испугался, теперь — понял.— Рассчитывай на меня! — решительно произнёс он и пожал руку Марку Лепиду.Правнук Августа облегчённо вздохнул и заулыбался.— Вернёмся в триклиний незаметно, по отдельности, — шепнул он. — Встречаться будем тайно. Я переговорю ещё с несколькими сторонниками.Марк Лепид исчез среди цветущих кустов. Валерий Азиатик смотрел на ветки до тех пор, пока они не перестали колыхаться. В Италию он прибыл две недели назад и уже успел ввязаться в заговор против императора! «Заговор мужей Друзиллы! — невесело усмехнулся он. — И Кассию, и Лепиду есть за что ненавидеть Калигулу!»Выждав немного, Азиатик вошёл в триклиний. Присел на ложе, старательно избегая виноватого взгляда жены. Гости уже не смеялись над ним. Позабыли, найдя новую забаву. Азиатик исподтишка наблюдал за Марком Лепидом. Тот переходил от одной группки патрициев к другой. Улыбался, кивал головой, шептал что-то в подставленные уши. Лепид походил на паука: небольшое туловище и непомерно длинные, тощие, подвижные конечности. Быстро двигаясь, он перебегал с места на место и опутывал гостей невидимой паутиной своего заговора.
* * * Калигула бродил среди гостей. Придав лицу выражение рассеянного безразличия, он чутко прислушивался к обрывкам чужих разговоров.Гости, изрядно выпив, отпускали грязные шутки: порою глупые, порою остроумные. Гай одобрительно кивал. Не только потому, что непристойности нравились ему самому. Разговоры о женщинах казались Гаю самыми безопасными. Разврат отвлекал от политики.— Он похож на козла, забравшегося в огород с капустой, — долетел до насторожённого слуха Калигулы свистящий шёпот.Он резко обернулся. Два молодых человека в белых тогах разговаривали, стоя около пилястра. Гай, угрожающе сдвинув брови, приблизился к ним.— Кого вы назвали козлом? — с деланным равнодушием поинтересовался он.Мужчины смутились.— Гая Кассия Лонгина, — ответил один из них. Тот самый, который и произнёс фразу о козле.Калигула отыскал взглядом старого сенатора. Тот сидел, обиженно скривившись и нахохлившись, похожий на тощего сыча. С утра ему предстояло торжественно везти в Рим раковины и водоросли — военную добычу императора.— Лжёшь, — спокойно заметил Гай. — Ты меня назвал козлом.— Что ты, цезарь! Я бы никогда не посмел!— Как твоё имя?— Эзий Прокул.— Эзий Прокул! — нараспев повторил Гай. — Никогда не слышал о таком. Ты знатного рода?— Мой отец был старшим центурионом в армии Тиберия.— Всего-навсего?! — пренебрежительно усмехнулся Калигула. — И ты, почти плебей, смеешь дурно отзываться об императоре?— Гай Цезарь, я не о тебе говорил! — терпеливо объяснил Прокул.Калигула недоверчиво усмехнулся. Прокул был хорош собой: высок, строен, кудряв, с густыми бровями и томным взглядом больших глаз. Такая красота сводит с ума женщин и раздражает мужчин. Легко ему называть козлом Гая Цезаря, чьи ноги — худые, волосы поредели, шея поросла рыжеватой щетиной, а лоб покрылся резкими морщинами!— Знаешь ли ты о новом указе, который я издал на днях? Под страхом смертной казни в присутствии императора запрещается произносить слово «козёл» или «коза»!— Нет, цезарь, я не знал, — ответил Прокул.— Неважно! — хихикнул Гай. — Ты нарушил указ, зная или не зная об этом. Херея! — крикнул он.— Что прикажешь, Гай Цезарь? — подоспел Кассий Херея.— Я только что приговорил его к смерти! — указательный палец Калигулы уткнулся в грудь Эзия Прокула. — Он нарушил мой указ.Кассий Херея подал знак. Десять преторианцев окружили Прокула, сорвали с него тогу и связали руки за спиной.— Гай Цезарь, прости меня! Я не виновен! — отчаянно взмолился он.— За что же тебя прощать, если ты не виновен? — улыбнулся Калигула. — А если просишь прощения, значит, все же виновен!Прокул растерянно открывал рот, порывался сказать что-то, но не находил слов.— Наставник в отроческие годы не научил тебя логике! — мстительно смеялся Калигула.Гай отыскал на ближайшем столе нож, которым рабы нарезали хлеб для гостей. Пальцем потрогал лезвие: достаточно ли оно остро. Подошёл к Прокулу, угрожающе прижав нож к его горлу. Эзий Прокул нервно сглотнул набежавшую слюну и закатил глаза.— Ты перестал быть красавцем! — удовлетворённо отметил Калигула, наблюдая за исказившимся лицом молодого человека.Гай перебирал пальцами мягкие кудрявые волосы Прокула. Брал прядь за прядью и отрезал ножом около корня. Нож дрожал в руках императора. Несколько кровавых отметин осталось на голове красавца.Окончив работу, Калигула отошёл на несколько шагов и полюбовался неровно остриженными волосами Прокула.— Теперь ты похож на козла! — заявил он, отбросив в сторону нож.Прокул промолчал, надеясь, что наказание окончено. Калигула жестом подозвал Херею.— Одеть его в лохмотья, вывести на Аппиеву дорогу и гнать плётками до Рима, — приказал император голосом, в котором сквозила не кровожадность, а какая-то странная безнадёжность.— А потом? — невозмутимо спросил Херея.— Потом? — Гай зевнул. — Прирезать.Преторианцы уволокли слабо сопротивляющегося Прокула.— Подождите! — вдруг крикнул император. Помедлил немного, видя, как в тёмных глазах юноши проскольнула надежда на помилование. И продолжил с нескрываемым злорадством: — Убивайте медленно, чтобы он чувствовал, как умирает!Гай, прислушиваясь к утихающим крикам, подозрительно уставился на его собеседника.— Вина Прокула в том, что он оскорбил достоинство императора, — сухо заметил он, разглядывая побледневшее лицо молодого патриция. — Твоя вина — в том, что ты слушал оскорбления!— Гай Цезарь, пощади! — несчастный патриций повалился на пол и прижался лицом к коленям императора. — Я почитаю тебя превыше всего! В завещании я назначил тебя наследником всего имущества!— Вот как? — Калигула потянул патриция за прядь волос, заставляя взглянуть себе в лицо. — Это меняет дело!Патриций, растерянно улыбаясь, с надеждой взглянул на императора. Гай, казалось, вновь обрёл доброжелательность.— Значит, я наследую все после твоей смерти? — громко размышлял Гай. — И ты до сих пор смеешь жить?! — страшно, пугающе крикнул он.Патриций задрожал.— Казнить его! — Калигула устало махнул рукой преторианцам.Жалобные крики осуждённого на смерть ненадолго заглушили пение мальчиков-греков.Гай вернулся к Цезонии, чувствуя как чужие взгляды буравят спину. Он обернулся, желая застать гостей врасплох. Патриции и матроны быстро сделали вид, что поглощены едой.Он прилёг на ложе около Цезонии. Уткнулся лицом в её располневшее тело, вдохнул знакомый, ставший близким запах. Плаксиво пожаловался:— Как все ненавидят меня!Цезония обняла его и прижала к груди рыжеволосую голову. Так мать укачивает уставшего за день ребёнка. В серых, выпуклых глазах женщины Калигула уловил сочувствие и понимание.— Пусть ненавидят, лишь бы боялись! — отчётливо проговорил он. LXIII Август принёс с собой аромат созревающих фруктов, стрекот цикад, знойное марево над пыльными дорогами и сожаление о том, что лету приходит конец.Гай лежал в мраморной купальне, наполненной тёплой водой из целебных источников. Напротив него нежилась Цезония. Мокрая туника облепила грудь и живот. Матрона смеялась, черпая ладонями воду и брызгая в лицо Калигуле. Порою она затихала. Тогда на её лице застывала вымученная улыбка.— Что с тобой? — спросил Гай, когда смех Цезонии прервался в очередной раз.— Ничего, — ответила она, коснувшись живота. — Ничего. Ребёнок сейчас родится.Калигула лихорадочно выскочил из купальни и крикнул:— Приведите лекаря!Роды протекали быстро и легко. Цезония уже родила троих дочерей бывшему супругу. В перерывах между схватками она находила время и силы для шуток. Матрону окрыляла мысль: прежде, чем стемнеет, она родит сына и выйдет замуж за императора.Калигула сидел на краю постели роженицы и держал её за руку. Время от времени она вскрикивала и впивалась ногтями в ладонь Гая, оставляя на ней отметины. Он не замечал боли, заворожённо наблюдая, как изгибается в муке тело Цезонии.Порою страдания Цезонии выглядели невыносимыми. Гай думал, что она может умереть, как умерла в родах его первая жена, Юния Клавдилла. Цезонию ему не было жаль, но ребёнок!.. В двадцать лет Калигула боялся отцовтва и ответственности, связанной с ним. В двадцать семь он мечтал о сыне, которого когда-нибудь научит править империей. Так, чтобы все боялись!Вой Цезонии, дикий, почти звериный, прервал его мысли. Гай вздрогнул и уставился на роженицу. Она, только что страшно кричавшая, теперь улыбалась нежно и умильно. Круглый живот, делавший её неповоротливой, пропал. Меж ног, согнутых в коленях, копошился окровавленный комочек. Сын Калигулы!Повитухи, помогавшие Цезонии, суетились около роженицы, перерезали пуповину, обтирали новорождённого от крови и слизи. Гай пытался рассмотреть младенца, увидеть, какого цвета его глаза и волосы. Широкие спины и быстро мелькающие руки женщин мешали ему, закрывали дитя от его жадных глаз.— Мой сын! — прошептал Калигула. — Пошли прочь, мегеры! Дайте мне взглянуть на моего сына!— Гай Цезарь! — подал голос лекарь Галот. — У тебя родилась дочь.Лекарь испуганно замолчал и втянул голову в плечи. Опасался, что император может обвинить его в том, что ребёнок получился неугодного пола.Цезония молча плакала. Отчаянно кусала пальцы, чтобы не закричать от отчаяния. Неужели все напрасно? И приворотное зелье, и беременность, и смерть Друзиллы? Она не станет женой императора из-за небольшого кусочка плоти, которого недостаёт её ребёнку! Цезония возненавидела дочь за то, что она не родилась мальчиком.«А может, все-таки?..» — думала она, цепляясь она последнюю надежду.Лицо Гая Цезаря обрело привычное, равнодушное выражение. Брезгливо скривившись, он направился к выходу.— Несите ребёнка за цезарем! — задыхаясь, крикнула Цезония повитухам. — Положите у его ног.Женщины подхватили на руки новорождённую, наспех завёрнутую в льняную пелёнку, и побежали за Калигулой. Догнали его у выхода. Суетливо положили девочку на грязный, истоптанный пол, перед императором. Сейчас решалась её судьба: жить ей, или быть выброшенной, как все младенцы, которых отказался признать отец.Ослеплённый мужским эгоизмом, Калигула хотел переступить через жалобно пищащего младенца. Уже поднял ногу, обутую в позолоченную сандалию… И остановился! Случайно скользнув взглядом по дочери, он заметил редкие рыжие волоски, немного вьющиеся. Как у него. Как у Друзиллы!Задыхаясь от волнения, Гай подхватил на руки девочку. Прижал её к груди, не обращая внимания на то, что ребёнок пачкает тунику, вышитую золотом.— Моя Друзилла! — прошептал он, прослезившись от счастья. Гладил и целовал рыжую головку дочери. Нежно проводил двумя пальцами по щекам и маленькому носу. Заглядывал в узкие щёлочки полузакрытых глаз младенца, пытаясь определить цвет: не зелёный ли?Гай не помнил, как выглядела Друзилла, когда родилась. Ему тогда ещё не исполнилось двух. Когда он прикрывал глаза, воображение рисовало картину: рыжеволосый мальчик, одетый маленьким легионером, поднимается на цыпочки и тянется к плетёной колыбели, где лежит новорождённая сестричка, розовая и золотисто-рыжая.— Я назову тебя Друзиллой, — шептал Гай на ухо девочке, которая родилась удивительно похожей на ту, давно умершую и незабываемую.Калигула вернулся к Цезонии. Присел на окровавленную постель и положил ребёнка около матери. Матрона улыбалась, не смея поверить в чудо.— Спасибо тебе, — проговорил он, целуя её в щеку. — Ты родила мне Друзиллу.Цезония вздрогнула, почувствовав неприятный холод в груди. Мелькнула опасливая мысль: когда девочка вырастет, не захочет ли безумный Гай взять её в любовницы, как ту, другую Друзиллу, бывшую его сестрой? Цезония заставила себя не думать об этом. Много лет истечёт к совершеннолетию дочери. Все изменится, и Гай тоже. О будущем даже сивиллы не предсказывают с точностью. Стоит ли отравлять себе жизнь страхом перед неопределённым будущим?
* * * Гай сдержал обещание, данное Цезонии.В сумерки он вернулся в её кубикулу в сопровождении десяти патрициев.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50