Он запел об ужасах монгольского нашествия, о которых передавали из рода в род. Кожу сдирали с людей заживо и бросали в костры детей. Тогда еще не было слова, которым люди позже стали определять такие действия, и маленький Казтуган-жырау умолк, не зная, как это назвать…Опять неуверенно тронул он струны, посмотрел по сторонам… Да, во имя завоевания мира делали это монгольские ханы. Но для чего это было нужно им — завоевывать мир?.. И что получилось из этого? Разве не раскололась на тысячи кусков вселенская империя на другой же день после смерти Чингисхана? Счастлив ли великий завоеватель в своих потомках, остатки которых дорезывают сейчас друг друга?..Так и не досказал этого Казтуган-жырау. С открытым ртом растерянно смотрел он на хана Абулхаира. И все люди смотрели на него. Лишь один Асан-Кайгы глядел куда-то в степь, задумчиво покачивая головой…С самого начала исторического повествования жырау хан Абулхаир сидел не шелохнувшись, словно каменный обатас. Лишь чуть осунулось и стало бледнее его смуглое лицо, но это могли заметить только хорошо знающие его люди. А таких было немного в ханском окружении, потому что он придерживался в выборе приближенных известного Чингисханова завета.И вдруг увидел Казтуган-жырау глаза хана!.. * * * Повелительно поднял руку Абулхаир. Собравшиеся, которые до сих пор подзадоривали певца бодрыми криками «Ой, пале!», сразу осеклись и затихли, как ударившееся о воду пламя. Сам певец сидел ошеломленный, словно стукнули его обухом по голове.— Уже время намаза… — сказал негромко Абулхаир. — Мы потом успеем дослушать басни этого веселого рассказчика!Хоть и считался мусульманином хан, но что-то не замечали за ним до сих пор излишней набожности. Сейчас он вдруг быстро встал на ноги, а за ним поднялись и все остальные… * * * Воспользовавшись замешательством, тихо откололся от толпы Каптагай-батыр. Он прошел в свою большую белую юрту и вполголоса заговорил с сидящим на страже у входа рослым рыжим джигитом. В чекмене и малахае был тот, и рука его сжимала тяжелое боевое копье.— Еще не приехал? — спросил о ком-то Каптагай-батыр.— Нет, не приехал…Главный батыр найманов забеспокоился. Он неслышно прошелся по юрте, выглянул наружу:— Как бы чего не случилось с ним по дороге… По моим расчетам, он должен быть уже здесь!— Может быть, пойти мне и узнать? — спросил джигит.— Иди!.. * * * Каптагай-батыру было о чем беспокоиться. Настоящий богатырь-палван был он, сложенный, как говорят в степи, из верблюжьих костей. А еще говорят про таких людей, что не ведают они страха и кобру берут голыми руками. И одет он был неплохо, но если говорить откровенно, то был знаменитый батыр, что называется, нищим…Пятнадцать кибиток своих бедных родственников-единомышленников кормил Каптагай-батыр добытыми в бою трофеями и охотой на оленей. В редкие мирные годы он брал на выпас скот и своих более богатых родственников, как простой чабан.А два года назад, направляясь в Улытау на охоту за архарами, он попал в сильный ураган и вынужден был три дня провести в стане табунщиков, выпасавших косяки кобылиц хана Абулхаира. Там он познакомился со знаменитым охотником из рода керей Ораком. Был этот Орак известным на всю степь знатоком лошадей и умел охотиться на волков, загоняя их верхом на коне до изнеможения.Связанные общностью судеб, два неимущих батыра подружились и дали клятву верности друг другу. Еще три дня назад должен был приехать сюда Орак. Он намеревался в предстоящих скачках пустить своего аргамака по кличке Акбакай — «Белоногий» — и взять приз.Как раз и надоумил его Каптагай-батыр. Увидев, как настигает Орак на своем коне волка в чистом поле, он сказал:— А почему бы тебе не попытать счастья в предстоящих состязаниях? Если я хоть немного разбираюсь в лошадях, то твой Акбакай не хуже скакунов самого хана!Орак согласился, но говорил как-то неуверенно:— Ладно, я приеду, но боюсь, как бы кто-нибудь из них там не напакостил мне…Каптагай-батыр не обратил тогда внимания на опасения друга, но теперь, когда Орак запаздывал по неизвестной причине, батыру вдруг вспомнились его слова. Тяжелое предчувствие стеснило ему грудь. «Почему он говорил о каких-то людях, которые могут сделать пакости?» — думал Каптагай-батыр. Не находя себе места от дум, он решил послать своего джигита к Ораку, пасшему неподалеку табуны.И еще один человек с нетерпением ждал приезда табунщика. От тоже знал, что Орак намерен выпустить в байгу своего замечательного коня. Это была Аккозы, сноха самого хана Абулхаира, вдовствующая супруга султана Шах-Будаха, по которому справлялись сейчас поминки. Вся в черном, сидела она на невысоком холме и с тоской вглядывалась туда, откуда должен был появиться батыр Орак…Нет, ничего греховного, такого, что могло бы давать людям пищу для кривотолков, не было между ними. Все происходило, как часто бывает в степи. Они с детства знали друг друга, но никогда не думали о любви. Потом Аккозы вдруг вознеслась высоко, к подножию ханского трона, и Орак воспринял это спокойно, как неминуемое. Даже и мысли не появилось у него, что все могло бы быть иначе. А потом умер Шах-Будах, высокий супруг Аккозы, и когда несколько дней назад она приехала в ханские табуны выбирать себе скакуна для поминок, то встретила там батыра Орака. И батыр Орак просто, как все делается в степи, сказал ей о своем желании просить ее в жены. Несмотря на бедность, он из хорошего, достойного рода и имеет право на это…— Мне не хочется быть грешной перед богом и запятнать свою честь перед людьми, — ответила она. — Пусть пройдет поминальный пир по моему мужу, и я попрошу у его родителей разрешения на жизнь с тобой. Если согласятся они, то мы соединим свои судьбы по закону…— А если они откажут? — встревоженно спросил Орак-батыр. — Как ни говори, а хан Абулхаир — владыка над половиной мира, и хоть я вольный батыр, но только слуга ему. Согласится ли он отдать тебя простому да еще небогатому батыру?— Какие могут быть у него причины для отказа? — Аккозы нахмурила свои красивые, вразлет брови. — Если откажет… Что же, все равно обручусь с тобой. Никому не дано второе рождение. Клянусь, выйду только за тебя, мой батыр!..Орак-батыр ощутил такую великую радость, что, казалось, запели все мышцы его могучего тела. Легкость птицы, устремившейся в бездонную глубину неба, почувствовал он.— Каждую минуту своей жизни готов отдать я тебе, моя Аккозы! — сказал он негромко. — И на поминках по твоему бывшему мужу буду я, чтобы не сказали люди, что не уважил я его память. Попытаю заодно счастье свое в байге на выращенном мною коне Акбакае!..И вот теперь Орак-батыр не приехал на поминки. Это означало, что с ним произошло что-то плохое, потому что мало кто мог бы остановить в пути могучего батыра. Поэтому, уйдя с состязания акынов, одинокая Аккозы стояла сейчас на холме и напряженно вглядывалась в даль. Никто не обратил на это внимания, считая, что тоскует она по усопшему мужу…Вовсе не потому, что невольно обличил чингизидов неосторожный Казтуган-жырау, остановил жырау хан Абулхаир. Давным-давно забыли далекую монгольскую родину многочисленные потомки «Потрясателя вселенной».Хан Абулхаир был неглупым человеком и сразу почувствовал то общее настроение, которое умело направляли старый Асан-Кайгы с Котаном-жырау и которое отразил сейчас кипчакский певец Казтуган-жырау. Ведь больше всего в своей политике опирался хан на кипчаков, и вдруг их представитель тоже призывает к объединению, но не для завоеваний под мощной рукой хана Абулхаира, а для защиты родины. Это, по существу, и есть путь к самостоятельности казахов, чему так противился хан Абулхаир… * * * Да, они уже начали сближаться друг с другом! И не только джучиды играют в эту игру. По всему видно, что Джаныбек с Кереем нашли общий язык с правителями Моголистана из Джагатаева рода. Это означает, что тылы их всегда будут обеспечены. Не случайно все большее количество аулов откочевывает в пределы Моголистана, к родственникам. Вот почему такое торжество светится в глубине спокойных глаз Джаныбека и Керея…Только в эту минуту, после состязания двух жырау — аргына и кипчака, увидел хан Абулхаир всю глубину разверзшейся перед ним пропасти и понял, что промедление подобно смерти.Каждый день жизни, подаренный противникам, приближает его самого к гибели. Да, они уже и здесь снюхались со всеми его врагами — явными и тайными. Он хорошо знает всех их и терпит, потому что сильному правителю нельзя без врагов. Присутствие их лишь подчеркивает его могущество и пренебрежение к ним. Но когда они сплачиваются вместе, да еще льнут к соседям, необходимо действовать решительно и беспощадно!Вон они стоят, держась поближе друг к другу, — разноплеменные степные батыры. Много их, как из гранита вылиты они, и не напрасно, словно невзначай, поглядывает в их сторону султан Джаныбек… Нужно опередить их!Хан Абулхаир с вплотную вставшими телохранителями направился было в юрту своей четвертой жены Рабиа-султан-бегим. Но тут к нему обратился старец Асан-Кайгы. Продолжая сидеть на почетной подушке главного судьи состязания, он в наступившей тишине проговорил в сторону хана: Гусь, озерный баловень, Не оценит прелестей пустыни, А дрофа, влюбленная в пустыню, Пусти ее на озеро, Умрет от тоски!..
Это было мудро высказанное недовольство пренебрежением хана к любимому людьми состязанию. Хан Абулхаир вынужден был задержаться, но, так как не прямо к нему обращался вещий певец, он тоже не стал отвечать прямо, а только озабоченно посмотрел на солнце.— Все мы очень истосковались по хорошему рассказу о своих предках, мой повелитель-хан, — сказал ему тогда Асан-Кайгы. — Редко стали собираться мы на такие состязания. Если для тебя обязательна сегодняшняя полуденная молитва, то позволь нам остаться и насладиться высоким искусством…Хан Абулхаир был в затруднении. С одной стороны, необходимо было спешить, и в юрте жены его ждал уже главный везир Бахты-ходжа, с которым он советовался по всем вопросам. С другой стороны, этот белобородый старец пользовался в степи такой любовью, что высказанное к нему неуважение может кончиться плачевно для любого правителя. Ведь это он уложил когда-то на обе лопатки самого жестокого из всех золотоордынских ханов Бердибека одной лишь строфой, вошедшей в легенду: Я узнал тебя по грозному челу, Бердибек-хан!.. Куда спешишь со своим караваном? На Едиле хочешь разбить свои юрты?.. В слезах человеческих плаваешь, Но нигде не спасешься… Тебя, отцеубийцу, Какая же земля посмеет укрыть?!
Молча стоял хан Абулхаир перед старцем, размышляя, как ему поступить. Что-то зловещее прочитал Асан-Кайгы в глазах Абулхаира. Он вдруг приподнялся с подушки, впившись взглядом в ханское лицо, и тот впервые в жизни отвел глаза в сторону. Люди вокруг замерли.— Так вот почему ты остановил песню жырау… — тихо сказал провидец Асан-Кайгы. — Кровавый намаз задумал ты совершить, мой повелитель-хан!..И вдруг словно прорвала плотину разума лавина гневных слов, уже не мог сдержать ее великий Асан-Кайгы. Все, что копилось в душах людей все эти годы, бросил он в лицо надменному хану: Даже хан, отрекшийся от справедливости, Не будет удостоен могилы! Ребра мои готовы разойтись, И близка моя смерть… Так разгони же мою тоску, хан, И не торопись замаливать грехи! Самый большой из них хочешь совершить: Поджечь родной дом!.. На две части желаешь рассечь Единый живой плод. Горькое одиночество ждет того, Кто уже не верит друзьям… Забыл ты родную степь, И болит душа старого певца-жырау… Не вноси же раздоры и братоубийство В единую семью!.. Кривые пути, мой хан, Ведут во мрак… От тебя зависит сейчас, Быть светлой заре или черной буре!
Что было делать хану?.. Сможет ли он заделать пролом в плотине, который сам сотворил? А в нее бьет уже всесокрушающая дикая волна истории, и не сегодня-завтра плотина разлетится в щепки!..Единственное, что можно сейчас предпринять, это позаботиться о том, чтобы не быть смытым первой же волной. Нужно немедленно найти способ выбраться на берег из беспощадного ревущего потока. Как ответить на слова старца, сказанные прямо в лицо и выражающие скрытые думы всех этих людей, которые расселись от самого ханского холма до горизонта и ждут?..Он так и не успел что-либо придумать, как раздался чей-то взволнованный голос:— Кто это?.. Да минует беда нашу Орду!..В те жестокие времена непрерывных междоусобных войн и стремительных набегов даже хан не мог быть огражден от неожиданного нападения врагов. Сплошь и рядом, пользуясь отсутствием правителя с войском, какие-нибудь беспокойные соседи, а то и просто крупные шайки разбойников нападали на оставшуюся ставку-орду и грабили все, что могли увезти. Вот почему все устремили встревоженные взоры в сторону, куда указывал закричавший джигит.Вдали показался мчавшийся карьером всадник с подсменным конем в поводу. Сразу тревожной стала голубовато-зеленая степь.Всадник подскакал к самому хану Абулхаиру, спрыгнул с коня, подбежал и упал лицом к земле. Только потом он поднял голову и заговорил быстро, взволнованно:— Мой повелитель-хан, вот мой язык — отрежьте его, вот моя голова — рубите ее с плеч!.. Виноват я сам, потому что не углядел. Батыр Саян, который содержался под стражей, бежал вместе с двумя сторожившими его пасбанами…Это был тот самый Осман-ходжа, которому накануне хан приказал охранять подсудимого как зеницу ока.Хан Абулхаир проглотил наконец подступивший к самому горлу комок:— А кто охранял его?— Джигиты из рода аргын, мой повелитель-хан!Кобланды-батыр гневно передернул плечами. Ухватившись за рукоять кинжала, он мрачно посмотрел на Акжол-бия. Но тот стоял как ни в чем не бывало, даже не посмотрел на своего врага, лишь поправил кривую саблю, висевшую у пояса.Хан Абулхаир смотрел на них. Асан-Кайгы перевел взгляд с кинжала Кобланды-батыра на саблю Акжол-бия. И все люди смотрели на них…И в этот миг, словно сбывалось страшное пророчество вещего Асана-Кайгы, раздался гром, и показалось, что сама земля раскололась надвое.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41