Даже страшно подумать об этом!..Давно уже, исходя из этих соображений, подливал масла в огонь раздора между двумя знаменитыми батырами хан Абулхаир. Но борьба между батырами пока что оставалась их личным делом. Роды аргын и кипчак жили в мире и согласии. Привыкший к тому, что подобные стычки быстро перерастали в междоусобицу, хан был неприятно удивлен этим.Долгое время ничего не удавалось ему сделать. Если не говорить о конских скачках и поэтических состязаниях, во время которых порой и вспыхивали перебранки между аргынами и кипчаками, ни разу еще не произошло серьезного столкновения с кровопролитием. И снова усмотрел в этом хан происки Джаныбека с Кереем. Именно они хотят сплотить против него казахские роды и племена. До самого высокого накала дошла его ненависть, и что бы теперь ни случилось неприятного в государстве или в его собственной семье, везде хан Абулхаир видел руку мятежных султанов…Но истинная причина нынешнего мира между родами заключалась совсем в другом. Скотоводство было единственным средством существования для казахских родов, а при кочевьях, разбросанных на тысячи километров по бескрайней степи, просто невозможна чрезмерная централизация, которую пыталась осуществить ханская власть. Здесь обязательно нужно было местное самоуправление, а это входило в непримиримое противоречие с государством, сколоченным наспех удачливым ханом Абулхаиром из обломков таких же предшествующих ему империй.Однако вместе с этим казахи не могли не чувствовать, что если по-прежнему будут враждовать между собой, то станут легкой добычей завоевателей, как случилось уже во времена Чингисхана и Тимура. Степные роды и племена не могли в одиночестве обороняться от усилившихся врагов и все чаще обращались за братской помощью и поддержкой друг к другу. Этого не учитывал хан Абулхаир, но это хорошо чувствовали наиболее умные степные султаны. * * * Пока еще не шла речь о сплочении воедино всех казахских родов и племен. Дело ограничивалось союзами между теми, чьи кочевья располагались по соседству. В этой исторической мешанине уже явственно вырисовывались три союза родственных племен, или три жуза, как назывались эти объединения. Особенно важен был в этих условиях мир и дружба между наиболее могущественными родами, аргынами и кипчаками. Понимающие это бии и батыры из обоих родов, несмотря на противоборство Кобланды-батыра с Акжол-бием, не допускали до межродовой размолвки. Особую миротворческую роль играли такие авторитетные певцы-прорицатели, как Асан-Кайгы, Котан-жырау и их многочисленные ученики и подражатели. Огромным уважением пользовались они во всех родах, и песни их отражали стремление всего народа к объединению…Верные люди хана Абулхаира при каждом удобном случае утверждали, что непокорные аргынские султаны и их сообщники виноваты в размолвке двух видных батыров. Сам хан принимал активное участие в разжигании вражды. Он и на этот раз не изменил своему обыкновению.— Зачем напомнил ты мне об этом невоздержанном на язык бие? — грустно спросил хан Абулхаир и опустил голову. — Не только тебя поминает он порой нехорошими словами, но и меня…Как бы между прочим сказал это хан, но Кобланды-батыр сразу сжал кулаки.При всей своей осведомленности хан Абулхаир не знал, что, кроме очевидных причин, есть еще одна, которая делает этих батыров непримиримыми врагами. Он раздувал огонь всегда с одной и той же стороны. Надеясь на развязку, хан терпел даже то, что порой навязывали ему оба противника.— Коль глумится над ними этот выродок, следует достойно наказать его! — громыхнул Кобланды-батыр.— У Акжол-бия немало сил… Да и влияние его среди казахов огромно. Нет ни одного батыра, которого уважали бы так люди…— Кто его уважает, кроме аргынских недоумков! — взвился Кобланды-батыр. — А вы только потворствуете ему во всем. Даже бегство Саяна простили ему. Ведь это дело его рук!— Знаю…— А если знаете и есть у вас настоящие улики против него, то почему не сломаете ему шею?Абулхаир улыбнулся и развел руками:— Нельзя этого делать… Я же говорил тебе, мой батыр, что у него много сил!Кобланды-батыр весь побагровел:— Какие там у него силы? Что может сделать толпа аргынских джигитов, для которых слово главнее дела? Песни и краснобайство — их повседневное занятие. Дайте мне ваше соизволение, и я с десятью своими джигитами среди бела дня разгромлю аул этого Акжол-бия!..— А разве аул Акжол-бия не стоит по соседству с аулами Джаныбека и Керея? — деловито осведомился хан, показывая, что всерьез обдумывает предложение Кобланды-батыра. — Султаны не промолчат, увидя, как ты громишь аул Акжол-бия…— В таком случае, и их не минует моя дубина! — уже в полный голос сказал несдержанный батыр и погрозил кулаком в пространство. — Пусть только сунутся!..Но хан Абулхаир уже не слушал его. "Нет, так поступать нельзя, — думал он. — Дай сегодня простолюдину понюхать султанской крови, завтра ему захочется отведать ханской. Нельзя доводить дело до крайности. «Снег падает на снег, хан садится на место другого хана». Мы все чингизиды, и невыгодно нам привлекать к решению споров между собой кого бы то ни было!Да, наше дело — пускать друг другу кровь, и я сам расправлюсь с султанами. Но что ответить этому прославленному батыру? Он ведь ждет, и его двадцатибатманная палица готова обрушиться на любую голову — знатную и незнатную… Плохо это или хорошо, а нужно дать ему потешиться!.."— Я думаю, что если не станет бия Акжола, то Джаныбек с Кереем сразу сделаются смирными… — Хан сделал движение, словно стирая несуществующий пот со лба. — Но как бы тебе не ошибиться и самому не попасть впросак?..Словно чужое и безразличное для себя дело обсуждал с Кобланды-батыром хан Абулхаир. Он вроде бы немного сочувствовал Акжол-бию и соглашался на крайние меры лишь из дружеского расположения к каракипчакскому батыру. Но тот чужд был хорошего тона и гнул свое:— Если так, то прошу вашего разрешения уничтожить одного лишь Акжол-бия. Уж он запляшет у меня!..— Как я могу дать тебе разрешение? — Хан даже развел руками от удивления. — Да к тому же есть ли необходимость нападать на целый аул с десятью джигитами? Можно подумать, что настоящий батыр не одолеет этого бия в личном поединке. Правда, в наши дни перевелись что-то подлинные батыры. Ты сам намекал на это, когда говорил о проступке бежавшего Саяна…Кобланды-батыр мрачно посмотрел на хана. Он взял себя в руки и больше не возвышал голос. Как и положено в разговоре с ханом, каракипчакский батыр склонил голову и спросил:— А что, если этот бий не захочет вступить со мной в поединок, мой повелитель-хан?— Да, это серьезное возражение… Правда, в добрые старые времена батыр подстерегал своего врага на узкой дорожке, и один из двоих уже не возвращался домой. Но теперь это невозможно. Я сам подтвердил смертную казнь на разбой и жестоко покараю каждого, кто нарушит закон. Если, конечно, буду уверен в виновности того батыра, который решил постоять за свою честь. Обычно я сам разбираюсь в таких делах…Хан Абулхаир смотрел прямо в глаза Кобланды-батыру. Тот наконец понял, и глаза его стали наливаться кровью. Смуглый от природы, он весь посерел, и лиловые жилки вздулись у него на висках.«Неужели для того чтобы убить какого-нибудь батыра, я должен подстерегать его в степи, как разбойник! — возмущенно думал он. — Нет, Кобланды-батыр не предатель или трус. Убить или быть убитым он может позволить себе только в открытом бою!»И хан догадался, что задело за живое Кобланды-батыра. Не дав додумать ему до конца, он заговорил повелительным тоном:— Открытый бой разрушит мир в народе, и я запрещаю тебе его. Для ханской Орды важно, чтобы преданные нам роды жили в мире и дружбе. А хочешь отомстить врагу — твое дело. Но нас не вмешивай в свои дела!..— Слушаюсь, мой повелитель-хан!..Теперь простодушный батыр опять верил своему хану. Действительно, что хорошего, если из-за ссоры с бием Акжолом передерутся аргыны и кипчаки. Конечно, он при первой же встрече убьет этого бия, но сделает это наедине. Сердце его требует мести, и не убить врага он просто не может. По всем правилам будет бой между ними, как и положено честным батырам…— Вы мудро рассудили, мой хан… Теперь все будет решать сила батыровых рук да острота двухконечных копий!..— И Бог поможет тому, кто из вас прав! — добавил от себя хан Абулхаир.Батыр низко склонился перед ним, потом повернулся и вышел. * * * Все до мелочей продумал хан Абулхаир. Как только распространится слух об убийстве Акжол-бия, Джаныбек с Кереем немедленно сядут на коней и прискачут в ставку с требованием кровавого выкупа за убитого. В этот момент, пока они не успели еще взбаламутить многочисленных аргынов и стянуть их силы с отдаленных кочевий, можно предъявить им обвинение в мятеже. Они станут сопротивляться, а в свалке легко будет покончить с обоими. В глазах толпы все будет оправдано. Хан обязан заботиться о единстве своего народа и жестоко карать сеющих смуту. К тому же оба султана будут мертвы, и некому будет возглавить недовольных…Придя к такому решению, хан Абулхаир тут же взялся за его осуществление. К вечеру он вызвал к себе главного багатура ханской охраны батыра Кара-Оспана из рода найман и приказал ему держать в боевой готовности все имеющиеся при ставке силы.— Слушаюсь, мой повелитель-хан! — склонился Кара-Оспан.Через несколько минут полетели от него в разные стороны на быстрых конях гонцы с приказом всем конным сотням стянуться утром к ханскому дворцу. Один из гонцов особенно торопился. Он вез сообщение о необычном распоряжении хана Абулхаира, адресованное аргынскому султану Джаныбеку. Найманит Кара-Оспан предупреждал своих друзей, что им следует опасаться чего-нибудь неожиданного, и обещал держать их в курсе всего происходящего в ханской ставке. Встревоженный султан Джаныбек тут же известил обо всем Керея и приказал своим джигитам быть настороже…Два дня назад Акжол-бий с двумя джигитами отправился на соколиную охоту в сторону гор Аиртау. Красноглазые злые соколы и ястребы, истосковавшиеся за время поминок по свежей крови, обрадовали охотников богатым уловом…Неделю охотились они, переезжая с места на место, и подсменные кони были нагружены связками огненно-рыжих лис и черно-бурых корсаков. К концу недели их разыскал наконец посланец султана Джаныбека. «В ханской ставке творится что-то непонятное, — сообщил он. — Чтобы не попасть в какую-нибудь беду, Акжол-бию лучше было бы возвратиться домой».Акжол-бий знал, что султан Джаныбек не станет его беспокоить по пустякам. В тот же день он поспешил обратно. Спустившись с гор, он и оба джигита дали в полдень отдых лошадям на южном берегу реки Джангабыл, где когда-то находилась ставка хана Джучи. Все было спокойно в степи, но вдруг откуда ни возьмись появился каракипчак Кобланды-батыр в сопровождении десяти жасаков. Мрачнее тучи было его лицо, весь он был закутан в кольчугу и не слезал со своего коня, красавца Коксандака.— Куда держишь путь, славный Кобланды-батыр? — спросил у него Акжол-бий, спокойно лежавший на траве у самой воды.— Если ты не баба, то выходи на смертный бой! — закричал своим громовым голосом Кобланды-батыр. — В любом случае тебя ждет только смерть!..И он завертел над головой своей страшной палицей, утолщенный конец которой величиной с детскую голову был залит свинцом.— О батыр, неужели можно вызывать на поединок в голой степи? — удивленно воскликнул сопровождающий Акжол-бия молодой черноусый джигит. — Такие вещи у нас делаются при народе!..— Не хочешь ли ты, щенок, чтобы я тебя раньше огрел этой дубиной? — загремел Кобланды-батыр. — Убирайся-ка поскорее с дороги и не суйся не в свое дело! * * * Акжол-бий хорошо знал, насколько сильна к нему ненависть кипчакского батыра, и не стал даже разговаривать с ним. «Посмотрим, что суждено мне от Бога!» — пробормотал он и велел джигиту привести своего стреноженного коня Акжанбаса. За неимением под рукой другого оружия, он взял простую березовую дубину, с которой охотился на лисиц и волков. Но так и не дав ему приготовиться, нетерпеливый Кобланды-батыр погнал своего коня в его сторону…Едва успел повернуться Акжол-бий, как кипчакский батыр надвинулся на него всей массой — своей и коня. Пытаясь замахнуться дубиной, Акжол-бий угодил по закованному в латы плечу противника. Но в этот момент конь батыра всей грудью ударил не успевшего разбежаться коня Акжол-бия, и Кобланды с ходу опустил палицу на прикрытую лишь меховым малахаем голову своего врага. Череп Акжол-бия разлетелся на мелкие куски, а огромное тело рухнуло на песок. В ту же минуту, даже не придержав коня, Кобланды-батыр умчался в степь. За ним ускакали жасаки…Оба джигита, ошеломленные всем происшедшим, не сразу пришли в себя. Еле подняв на коня безголовое тело, они поехали в сторону Орда-Базара. Еще с дороги отправили нарочного в аргынские аулы с вестью о случившемся…Хан Абулхаир в это время беседовал в своем дворце с везиром Бахты-ходжой. Тот со всеми подробностями докладывал, как продвигается задуманное дело…Султан Суюнчик не поверил вначале в преступность своей матери. Он как будто даже бросился на везира с обнаженным кинжалом в руке, воскликнув при этом: «Ты клевещешь на родившую меня женщину, гнусный пес!» Но когда он услышал, что об этой истории знает сам хан-отец, то успокоился. «Если ты струсишь и не осмелишься, как подобает мужчине-батыру, вынести ей смертный приговор, это все равно сделает твой отец!» — сказал ему везир. И еще говорил с ним Бахты-ходжа, что он должен быть достойным потомком Чингисхана, а тот не знал, что такое жалость. Женщинам приличествует она, и лишь трус может испытать это подлое чувство…В конце концов султан Суюнчик согласился всенародно приговорить свою мать к смерти. Но коварный везир скрыл кое-какие подробности от самого хана. Несколько по-иному разговаривал он с юным султаном, который не в пример другим ханским наследникам был в близких отношениях с Бахты-ходжой.Пользуясь своей дружбой, везир Бахты-ходжа отозвал юного султана в укромное место и долго сидел, не смея начать разговор.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41