Вмешался молчавший до сих пор батыр Караходжа:— Высокочтимый хан, что плохого в том, что мы со своими родами вернулись на землю предков?Кенжанбай, скрывая обиду, сказал:— Мы решили больше не оставаться среди ногайлинцев. Нас волнует судьба народа, который идет за нами. Хан, которого преследует неудача, непременно ввергнет подвластные ему народы в пучину бед и несчастий. Он мечтает о мести русским. Я видел битву своими глазами и потому знаю, что и на этот раз удача покинет его. Следует выждать время. Но сказать ему об этом мы не могли…— Выходит, что Мамай снова готовит поход на Русь? Откуда он возьмет для этого силы?Это был главный вопрос Тохтамыша. Именно для того, чтобы задать его, он и велел привести батыров во дворец. Прошедшая битва интересовала его постольку поскольку. Важнее было знать, что замышляет Мамай, сколько он может собрать воинов и как относятся к нему люди подвластных родов. Золотая Орда никогда не станет прежней, если не вернет себе те земли, которыми владеет сейчас Мамай.Многолюдны земли Сакистана и Крыма, генуэзцы дадут в казну золота столько, сколько Тохтамыш потребует, они же обеспечат его воинов доспехами и оружием, которое прекрасно умеют изготовлять их ремесленники. И вот когда Орда вновь станет такой же сильной, как при Джанибеке, тогда придет черед русских. А в том, что он одержит над ним победу, Тохтамыш был уверен. Затем наступит черед Хромого Тимура. Ненависть к нему переполняла сердце хана и, подобно углям, укрытым мягким пеплом, постоянно жгла душу. Пусть Тимур помог сесть на золотоордынский трон, пусть помогал много раз, когда было трудно, но чингизид никогда не станет подчиняться простому эмиру, а Золотая Орда не мелкое ханство, чтобы оставаться за пазухой у Мавераннахра. Никто не смеет повелевать ею со стороны. Нужно совсем немного времени, чтобы, излечившись от междоусобиц, Золотая Орда снова стала сильной и острозубой, как матерая степная волчица. Тогда она легко разбросает в стороны и заставит поджать хвосты всех своих врагов.Не показывая этого внешне, Тохтамыш был доволен, что в его земли вернулись два батыра, которые хорошо знают сильные и слабые стороны Мамая. Он выведает у них все, что ему нужно, чтобы победить соперника.Внимательно прислушиваясь к разговору, Едиге все больше мрачнел. Он тоже ненавидел Мамая и жаждал его поражения, не собираясь оставаться в стороне от той борьбы, которая начиналась. Горький осадок в душе вызывала мысль, что снова предстоят битвы, где будет пролита с обеих сторон кровь одного и того же народа. Борьба за власть всегда жестока и безжалостна — хорошо знал об этом Едиге. Но сейчас, сидя во дворце Тохтамыша, он даже предположить не мог, что через годы его потомки не станут думать о том, о чем думает он. Во главе ногайлинских полков они прогонят родственных им по крови кипчаков с просторов Итиля и успокоятся лишь тогда, когда те уйдут в степи за Светлый Яик.Едва сдерживая раздражение и глядя прямо в глаза Кенжанбаю, Едиге сказал:— Куда вы побежите, если на этот раз потерпит поражение хан Тохтамыш?Лицо батыра побледнело.— Я пришел со своим родом на родную землю! Она здесь, в Орде! Ты лучше бы подумал о себе!..Последние слова были брошены не случайно. Кенжанбай намекал на бегство в свое время Едиге из Золотой Орды к Хромому Тимуру.Едиге не понравилась строптивость батыра. В детстве они росли вместе, но поскольку Едиге был сыном эмира, то в играх и драках он всегда оставался главным. Ему повиновались все, в том числе и Кенжанбай. А там, где есть повиновение, дружба всегда живет рядом с ненавистью и враждой. Все это скрыто лишь до поры до времени… Сейчас Кенжанбай был и сам знаменит в Дешт-и-Кипчак как батыр, а потому больше не чувствовал своей зависимости от Едиге. Но не зря еще в детстве за находчивость и ум называли Едиге бием. Сделав вид, что ничего не произошло, он, стараясь быть мягким, сказал:— Да, ты пришел не один, а со своим народом…Но мягкость слов не произвела впечатления на Кенжанбая, не смягчила обиды. Глаза его были налиты кровью, а напряженное тело говорило о том, что в нем бушуют ярость и гнев. Почти двадцать лет не видел батыра Едиге, но и тогда, в детстве, Кенжанбай иногда походил на волчонка. Под внешней покорностью легко можно было угадать сильный характер, обидчивость и стремление идти к своей цели, какое бы препятствие ни встало на его пути.Едиге непроизвольно улыбнулся. Ему вспомнилось давнее, почти забытое…Тогда они уже были подростками, и совсем скоро им предстояло стать джигитами. Все чаще не сиделось дома, и они, оседлав коней, отправлялись на охоту. И так уж случилось, что однажды, отдыхая на берегу неширокой быстрой реки, Кенжанбай и юноша из его же рода Кокжалди увидели бегущую лисицу. Лука у Кенжанбая в этот момент не оказалось, и, пока он бегал за ним, лисицу подстрелил товарищ. Вот тогда-то впервые увидел Едиге глаза Кенжанбая —налитые кровью, гневные.— Лиса должна принадлежать мне, потому что первым увидел ее я! — твердил он.Кокжалди не захотел отдавать добычу. И тогда все обратились к Едиге, чтобы он рассудил их спор.— Пусть будет так…— сказал Едиге. — Пусть лисицу возьмет в руки один из мальчиков, что сопровождают нас, и поднимет ее над головой. Стоять он должен там, где была лисица в тот момент, когда ее увидел Кенжанбай. Если он попадет в голову зверя, добыча будет его, если же нет, то она по праву принадлежит Кокжалди… Но есть и еще одно условие…— Едиге помолчал. — Если от стрелы погибнет мальчик, ты, Кенжанбай, заплатишь его родителям выкуп…— Я согласен!Едиге прищурился:— Смотри… Подумай хорошо, прежде чем на это решиться. Что будет, если родители мальчика захотят получить кровь за кровь? Ты можешь потерять голову.— Я согласен на все! — глаза Кенжанбая были безумны.Он не промахнулся. Лиса досталась ему. И сейчас, вспомнив этот случай, Едиге подумал, что Кенжанбай может решиться на все, чтобы добиться своего.От Тохтамыша не ускользнуло, что между Едиге и Кенжанбаем уже протянулась нить неприязни. Более удобного момента, чтобы унизить Едиге, пожалуй, трудно было бы и придумать. Хану вспомнились слова жены, красавицы Садат-бегим, которая уже давно при каждом удобном случае говорила ему: «Ты должен освободиться от Едиге. Во взоре его, когда он смотрит на тебя, я читаю недобрые мысли. Ты задумал отдать ему в жены дочь покойной старшей жены, но едва ли это спасет тебя, если на уме его черные мысли. Быть может, он хочет стать ханом…» На все воля аллаха. Видимо, неспроста свела сегодня судьба всех этих людей в дворцовых покоях. Задумав ударить — бей.Тохтамыш ласково посмотрел на Кенжанбая и Караходжу.— Вы не сердитесь на слова Едиге, — сказал он. — Придет время, и вы поймете, почему он говорит так… Я доволен, что вы вместе со своим народом вернулись на землю своих предков, и потому разрешаю вам выбрать для кочевок любое урочище, а поскольку путь ваш был неблизок и люди натерпелись лишений, я на два года освобождаю ваши роды от уплаты всяких налогов в мою казну. И еще…— Тохтамыш сделал вид, что глубоко задумался. — Я повелеваю тебе, Кенжанбай, и тебе, Караходжа, всегда находиться при мне. Отныне вы будете главенствовать над семью батырами: двумя Даулетами, Кудайберды, Кобланды, Шуаком, Уаком и Шори. Они — главная моя опора, на них держится остов Орды.Услышав слова Тохтамыша, Едиге побледнел. Он-то хорошо знал, что скрывалось за пышными словами хана. Каждый из названных батыров возглавлял полк, набранный из подвластных им родов. Все вместе они составляли войско левого крыла Орды. Значит, отныне Кенжанбай становился их лашкаркаши, отныне войско будет подчиняться во всем ему одному, не считая, конечно, хана. Но ведь по тому, что Едиге совершил за все годы для Золотой Орды, это право принадлежало только ему. Более жестокую месть для самолюбивого нойона трудно было придумать.Тохтамыш заметил, как помрачнел Едиге, и понял, что удар он нанес жестокий и рассчитал все верно. И, чтобы еще больше насладиться местью, чтобы еще больше унизить нойона, повернув к нему лицо спросил:— Как ты считаешь, Едиге, верно ли мое решение?Мертвенная бледность заливала лицо нойона, но он справился с собой и твердым голосом, холодно ответил:— Высокочтимый хан оказывает мне огромную милость, спрашивая у меня совета… Мудрость его велика. Кенжанбай достоин даже большего, чем то, чем вы его пожаловали…Едиге медленно поднялся с ковра и, не поклонившись, как это было принято при расставании с ханом, а лишь слегка наклонив голову, пошел к двери.Мстительная улыбка тронула губы Тохтамыша. В комнате наступила томительная, гнетущая тишина, словно из нее только что вынесли покойника. Не-доброе предчувствие, мимолетное сомнение в правильности своего поступка вдруг шевельнулись в душе хана, но он легко прогнал их прочь. Ведь не только он жаждал унижения Едиге, этого же хотела и Садат-бегим. Не могут они ошибаться одновременно. Голос судьбы, не иначе, ведет их этим путем. Откуда было знать Тохтамышу о том, что случилось десять лет назад? Об этом стоило бы спросить Едиге и Садат-бегим, но они никогда и никому об этом не расскажут, потому что, если даже единомышленники со временем становятся врагами, они за семью печатями хранят то, что может стоит им головы.Если бы Тохтамыш умел заглядывать в прошлое, он бы увидел……На исходе ночи, когда луна торопится за край земли, чтобы не показывать свое бледное, усталое лицо розовощекой заре, по берегам бурной Джейхун ехал всадник в сопровождении самых преданных ему нукеров.Рассвет был уже близок, и путники спешили. От реки тянуло зябким студеным ветерком, и слышно было, как рушились в воду подмытые глыбы берега.Едиге — зрелый тридцатилетний мужчина. Горбоносое лицо его красиво, острые глаза пристально вглядываются вперед. Сидит он на коне уверенно, чуть боком, как обычно ездят степняки, когда предстоит неблизкий путь. Порой никому не видная во тьме улыбка трогает его губы, и он начинает поторапливать коня несильными ударами камчи.Едиге очень хорошо знает, кто ждет его впереди. В условленном месте, в густых зарослях прибрежных тугаев, встретится он с красавицей Садат-бегим, девушкой из рода мангит, дочерью Сидак-бия — даргуши из небольшого города. Пять месяцев назад на большом степном тое увидел впервые ее Едиге. Любовь может все. Они сумели отыскать друг друга и договориться о встрече. Но такова уж судьба воина. Едиге в то время находился на службе у Хромого Тимура, и спешные дела помешали ему выполнить свое обещание. Садат-бегим была красива и находилась в том возрасте, когда девушка напоминает спелое яблоко, готовое от первого прикосновения сорваться с ветки и упасть под ноги. Медлить со втречей было нельзя. Едва он вернулся в ставку эмира, как ушей его достигла новость о том, что Сидак-бий собирается выдавать свою дочь за Тохтамыша. Через верных людей он дал девушке знать, что хочет с ней встретиться, и она, как и в первый раз, согласилась. Вот куда держал теперь путь Едиге, вот на какую встречу торопился.Недалеко от условленного места Едиге отдал коня нукерам, а сам пробрался сквозь заросли к реке. Садат-бегим не обманула его. Она ждала. Земля еще была окутана предрассветными сумерками, но Едиге увидел девушку издалека. В мягком полумраке, одетая во все белое, Садат-бегим показалась ему цветком, омытым утренней росой. Руки их встретились, и в тот же миг они почувствовали тела друг друга, горячие, истомленные желанием.Едиге что было сил стиснул хрупкие плечи девушки, и она не сказала ему, что ей больно, и воин понял: Садат-бегим его…Они поднялись с земли лишь тогда, когда край неба запылал от раскалившего его близкого солнца, а лесная чаша наполнилась пением проснувшихся птиц. Лицо Садат-бегим было бледно, губы искусаны, а глаза, как тихие озера, были до краев налиты покоем.Едиге вдруг холодно и хмуро посмотрел на красавицу. Слова его были тяжелы и отрывисты:— С кем ты встречалась до меня?В глазах Садат-бегим мелькнула тревога, но она быстро потушила ее и тихо рассмеялась. Заглядывая в лицо батыра, сказала:— Разве я была не хороша?— Я не сказал этого…— Тогда зачем спрашиваешь? Если желанна я тебе, посади на коня и увези в свою юрту…Едиге угрюмо молчал.Садат-бегим вдруг резко вскинула голову. Золотые и серебряные монеты, вплетенные в ее длинные косы, негромко зазвенели.— Хорошо!.. Если ты хочешь знать!.. До тебя я была близка только с Тохтамышем!..— Как это случилось? — голос батыра сделался хриплым.— Это случилось четыре месяца назад…— Ты хочешь, чтобы надо мною стали смеяться люди, когда мне придется нянчить чужого сына?— Но я не беременна!..Едиге отвернулся и, продираясь сквозь заросли, не выбирая дороги, пошел прочь.Полными горя глазами смотрела вслед ему Садат-бегим. Это был конец. Она прекрасно понимала, что отныне ей не быть женой батыра. Он слишком горд, чтобы забыть измену.Только не суждено было оборваться до конца этой связи. Уже став женой Тохтамыша, многие годы, когда выпадал счастливый случай, они встречались ночною порой. Нет на свете такой преграды, которая бы остановила влюбленную женщину, мечтающую о жарких объятиях любимого человека. И чем труднее препятствие, тем смелее и отчаяннее становится она, стремясь к своей цели.И если Едиге подолгу не было рядом, Садат-бегим начинала терять разум. Каждый день становился для нее бесконечным, тяжелым и серым, похожим на камень, который надо вкатить на вершину горы.Другие мужчины были для нее безразличны, ничьи ласки не могли успокоить горящую душу и жаждущее тело Садат-бегим.Именно в это время умерла старшая жена Тохтамыша, и, по степным обычаям, ее место отныне стало принадлежать Садат-бегим.Или прошедшие годы, или новое положение главной хозяйки ханского дома сделали отныне Садат-бегим более спокойной и осмотрительной. Она по-преж-нему тосковала об Едиге, но теперь ее любовь стала похожей на огонь очага, в который дрова подбрасываются спокойной и умной рукой.Но когда до Садат-бегим дошел слух, что Едиге тайно встречается с Жанике — дочерью Тохтамыша, рожденной от его первой и ныне покойной жены, благоразумие вновь оставило ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31