Никто не смел в присутствии Кенжанбая сказать неуважительное слово об Акпанбете, и тот, в свою очередь, никогда не позволял говорить плохо о друге. Без выгоды, на взаимной честности, стояла эта дружба.Но однажды случилось то, что никто и никогда не может предсказать. Не бог и не судьба, а хан Мамай вмешался в дружбу батыров.После его поражения на Куликовом поле от русских полков, возмущенный тем, как хан управляет народом и распоряжается людскими жизнями, Акпанбет, в сговоре с другими эмирами родов барын и шырын, решил убить его. Кенжанбай в это время находился в низовьях Итиля и ничего не знал о заговоре. Случись по-иному, он непременно оказался бы на стороне друга.Кто-то донес Мамаю о заговоре, и он приказал схватить виновных и обез-главить их. По степным обычаям, та же участь ожидала и семьи заговорщиков. Преданные хану люди вырезали жен и детей мятежных эмиров, и только семье Акпанбета повезло — жена его накануне отправилась в гости к родственникам в предгорья Кавказа.Перед смертью Акпанбет шепнул одному из воинов: «Скажи Кенжанбаю: пусть спасет моего сына». В степи всегда боялись мести: сын убитого мог, став джигитом, убить кровного врага.Весть о смерти друга застала Кенжанбая на пути в Орду. Он хорошо понимал, что в одиночку ему не отомстить хану, да и над его собственной жизнью нависла опасность: Мамай знал о его дружбе с Акпанбетом и мог, опасаясь мести, поступить точно так же, как он поступил со всеми другими заговорщиками. Поэтому Кенжанбай, прежде чем возвращаться в Орду, заехал к аргынскому батыру Караходже, чтобы посоветоваться с ним, как поступить дальше.Было решено, не производя большого шума, сняться с насиженных мест и уйти в Дешт-и-Кипчак, туда, где аул Кенжанбая не смогла бы достать рука хана.А люди Мамая уже рыскали по степи, искали семью Акпанбета, и потому с небольшим отрядом поскакал навстречу им Кенжанбай. Стремительно распространяются в степи новости-слухи, и быстрее ветра долетела до батыра весть, что схвачен трехлетний сын Акпанбета — Тастемир.— Я ничем не могу тебе помочь, батыр, — сказал сотник, возглавлявший карательный отряд. — Хан знает, что у Акпанбета есть сын, и, он велел нам привезти его. Ребенка должны умертвить на его глазах. Хан опасается, что со временем, если кто-нибудь спасет мальчика…— Я дам тебе много золота, скота…— сказал Кенжанбай.Сотник отрицательно покачал головой.— Зачем мне богатство, если я могу расстаться с жизнью, коль не выполню приказ хана?..Кенжанбай подумал, что проще перебить отряд, отнять ребенка силой, чем вести этот торг, но сейчас же остановил себя, отказался от первой мысли. Степь только кажется пустой. Не пройдет и дня, как Мамай будет знать обо всем, что здесь произойдет. И тогда он прикажет своим воинам вырезать все аулы родов аргын и кенегес, и никому не удастся уйти в Дешт-и-Кипчак. Русские разбили Мамая, но у него остались еще кое-какие силы, их-то для мести вполне хватит.— Я дам тебе много золота и скота…— вновь сказал Кенжанбай и пристально посмотрел в глаза сотника. — А ты что-нибудь придумай… Неужели твой ум иссох и перестал быть изворотливым?Сотник не обиделся, а задумался.— Есть один выход, но…— Говори.— Хан не может знать в лицо сына Акпанбета… Если на его месте окажется другой ребенок того же возраста, тогда…Это была спасительная, но и страшная мысль. У кого можно было отнять или попросить ребенка, чтобы подменить им маленького Тастемира? Кенжанбай не мог пойти на такое. Но если погибнет сын Акпанбета, то навсегда погаснет огонь в его очаге. Батыр вспомнил друга живым, его голос, его жесты, вспомнил, сколько раз тот спасал его от смерти, а на глазах навернулись слезы.— Торопись батыр. Думай. У тебя совсем мало времени…— вкрадчиво сказал сотник.— Хорошо. Ты разобьешь здесь походный лагерь и велишь своим людям отдыхать. На рассвете я привезу тебе мальчика, которому будет столько же лет, сколько Тастемиру.— Смотри, батыр. Сдержи слово… Не забудь и об остальном…Кенжанбай не ответил. Конь его уже мчался по степи в сторону родного аула.На страшное решился батыр. В его юрте росли сыновья-близнецы Жанузак и Кунузак. Одного из них решил отдать он на смерть ради сына друга.В эту ночь осуществил задуманное Кенжанбай. Так в его юрте вместо Жанузака появился Тастемир. На рассвете роды аргын и кенегес ушли в Дешт-и-Кипчак, навсегда покинув Орду Мамая.Минуло время, и два мальчика выросли у батыра, превратились в стройных и сильных джигитов. Они уже знали страшную правду о прошлом, но все равно называли друг друга словом «брат» и Кенжанбая — отцом.И сегодня на поле битвы они стояли рядом и, не отрывая глаз, смотрели на Кенжанбая, который вызвал Едиге на поединок. Когда же стало ясно, что тот не струсит и не откажется скрестить свой соил с соилом их отца, названые братья соскочили с коней на землю, навесили на шею пояса, упали на колени и, воздев к небу руки, попросили помощи у всевышнего.— Аксарбаз! Аксарбаз! — кричали они, давясь слезами. — О аллах, исполни наше желание! Возьми наши жизни, но спаси отца нашего, Кенжанбая! Спаси!Джигиты знали, что нет в степи лучшего стрелка из лука, чем их отец, но в бою на коне не было лучшего воина, чем Едиге. И все-таки они молили аллаха о чуде, забыв, что чудес не бывает. А может, прости всевышний не услышал их молитвы?Мчались навстречу кони, и развевались по ветру их густые гривы… Более ловким оказался Едиге. Его соил опустился на бедро Кенжанбая. Дрогнуло тело батыра, но он удержался в седле, хотя перестал чувствовать ногу, по которой пришелся страшный удар.И вновь, подобно урагану, налетел Едиге, и снова чуть промедлил Кенжанбай. Новый удар пришелся по второму бедру батыра, и он, припав грудью к луке седла, тяжело вывалился из него.И, уже лежа на земле, Кенжанбай видел, как легко спрыгнул с коня Едиге, как неторопливо подошел к нему. На грудь навалилась тяжесть, и у самого своего лица он сквозь застилающий глаза туман увидел пыльный сапог врага. Сбросить его, оттолкнуть не было сил. И еще слышал Кенжанбай, как терлось друг о друга железо — это Едиге вынимал из ножен саблю, чтобы добить его.Сразу же пришло облегчение, и не было иной мысли, кроме мысли о том, чтобы скорее все кончилось и чтобы больше не видеть ничьих глаз.— Батыр! Прощенья! Прощенья! — закричали воины из родов аргын и кенегес.Едиге занес было саблю над головой Кенжанбая, но вдруг опустил ее.— Живи пес! — с презрением сказал он. — Мы все-таки когда-то росли вместе.— Будь ты проклят! — отрывая свое тело от земли, прохрипел Кенжанбай.-Лучше умереть, чем пережить такой позор!Но Едиге уже не слышал его слов. Нахлестывая коня, он мчался к своему войску.К поверженному Кенжанбаю подскакали джигиты, перебросили его неподвижное тело через седло и увезли с поля битвы. Не знали они, что делают это напрасно. Воин, переживший такой позор, уже не жилец на свете. Не прошло и года, как Кенжанбай умер от тоски и горя.Но это будет потом. А сейчас сошлись два войска, и зазвенело злое железо, и первая кровь брызнула на сырую увядшую траву. Низко плыли над землей тяжелые облака, опускались на плечи сражающихся воинов белыми клочьями тумана, словно укрывая их саваном.И записал в тот год русский летописец со слов знающих людей короткие слова об этой кровавой битве, как напал «некий царь, именем — Темирь-Кутлук, и бысть им бой велик и сеча зла. И одоле царь Темирь-Кутлук царя Тохтамыша и прогна, и сяде сам на царстве Волжском Большиа Орды, а Тохтамыш царь побежа к Литовским странам».Победив Тохтамыша, Едиге провозгласил новым ханом Золотой Орды своего давнего товарища по походам, ведущего свой род от великого Чингиз-хана, Темир-Кутлука. Сам же он стал при нем эмиром, в подчинении которого находилось все войско.И Едиге, и Темир-Кутлук, как и все предыдущие правители Золотой Орды, верили, что им предопределено судьбой и богом вновь сделать ее сильной и могучей. И они пошли той же дорогой, которой до них следовали другие, — стали укреплять войско.Тохтамыш ушел в литовские земли со своим аулом, со всеми многочисленными родственниками и домочадцами. В Киеве как самого близкого друга встретил его сам князь Витовт.Не дружба и бескорыстие руководили поступками тех, кто повелевает народами, а выгода. О ней же думал и Витовт. В последние годы великое княжество Литовское окрепло, набрало силы. Пользуясь распрями между русскими князьями, Витовт отобрал у них часть земель на востоке, завоевал Курляндию, Польшу, и взор его обратился теперь в сторону Золотой Орды. Пользуясь тем, что после поражения Мамая на Куликовом поле Орда, по сути дела, постоянно пребывала в раздробленности и схватки между претендентами на ее трон не утихали, литовский князь совершил два похода в степь. В год коровы (1397) он доходил до реки Дон, а в следующем году пожег и пограбил аулы кочевников в верховьях Днепра. Серьезного сопротивления Витовт здесь не почувствовал, а потому уверовал, что легко сможет расправиться с Золотой Ордой. Тохтамыш ему нужен был, чтобы осуществить задуманное. Оказав помощь бывшему хану, вернув ему отнятый соперниками трон, князь рассчитывал подчинить себе Орду и использовать ее для борьбы с русскими княжествами.Темир-Кутлук и Едиге без труда разгадали замысел Витовта и поняли, какую опасность может представлять для них Тохтамыш, если его поддержит литовский князь. Потому тотчас же в Киев были отправлены послы, и велено им было требовать у Витовта выдачи Тохтамыша как злейшего врага нового хана. Послание было суровым, составленным из слов твердых и жестких.Но это не испугало великого литовского князя, и он, приняв подарки, присланные Темир-Кутлуком, ответил новому хану дерзко и с вызовом. В своем послании он писал, что друга своего Тохтамыша не выдаст, а со всем своим огромным войском пойдет на татарские земли и, победив царя Темир-Кутлука, заберет его богатства. «…И посадим в Орде на царстве его царя Тохтамыша, и на Кафе, и на Азове, и на Крыму, и на Азтаракани, и на Заяицкой Орде, и на всем Приморье, и на Казани; и то будет все наше и царь наш».Едиге и Темир-Кутлук начали готовиться спешно к войне, с тревогой поглядывали на русские княжества. Как поведут они себя, что предпримут? Но Москва выжидала. Ни Литве, ни Орде не желала она усиления, так как они оставались ее врагами. Русь давно уже никому не кланялась и никого не боялась. Лишь изредка приходилось ей малой кровью отбрасывать со своих пограничных владений бродячие татарские отряды, ищущие добычи.Измотанная, обескровленная бесконечными внутренными войнами, Орда в это время хотела только одного — чтобы Литва и Русь не объединились, не пошли на нее общими силами.Едиге в короткое время сумел собрать большое боеспособное войско. Теперь под знаменем нового золотоордынского хана Темир-Кутлука было двести тысяч воинов-всадников. Для прежнего величия Золотой Орды — ничтожно мало, но для того, чтобы начать все сначала, — хватит.Одно было плохо: занятая распрями Орда по-прежнему была уверена, что для победы над врагом достаточно смелости воинов. Как и двести лет назад, всадник был вооружен саблей, копьем и луком. В Литве же и на Руси уже пользовались пищалями, пушками, самострелками. В телегах, окованных железом, вслед за войском ехали знающие люди, приставленные к новому оружию, которое наносило большой урон неприятелю.Для содержания войска где-то надо было брать деньги, и новый хан потребовал, чтобы, как и в прежние времена, роды платили в казну подати. Люди, и без того разоренные нескончаемыми войнами, вынуждены были отдавать послед-ний скот, а чтобы хоть как-то прокормиться, шли в войско Едиге.Великий литовский князь Витовт не заставил себя долго ждать и поспешил исполнить свою угрозу. На следующий год с огромным войском, в составе которого были даже рыцари немецкого ордена, он выступил в поход. Вел литовцев на земли Орды Тохтамыш.Витовт и Темир-Кутлук встретились на берегу реки Ворскла. Со страхом и тревогой смотрел золотоордынский хан на грозный, ощетинившийся пушками лагерь литовского князя. Едиге еще не прибыл к месту будущей битвы, и некому было укрепить дух робкого Темир-Кутлука.По ночам он с замиранием сердца смотрел на бесчисленные костры на противоположном берегу. Хану казалось — красноватые огни пылали по всей земле, и приходила мысль, что воинам князя нет числа.Ужас охватил Темир-Кутлука, когда однажды с литовской стороны вдруг ударили пушки. В золотоордынском лагере началась паника. Степные кони, непривычные к грохоту, вставали на дыбы, рвали путы и уносились во тьму, круша на своем пути походные шатры, затаптывая копытами людей.Когда в лагере вновь наконец воцарился порядок, хан, чтобы унять вздрагивающее сердце, долго пил вино, но страх был настолько велик, что забвение не приходило.Утром в золотоордынский лагерь прибыли послы князя Витовта.«Бог подчинил мне все земли, подчинись и ты. Я стану тебе отцом, а ты мне будешь сыном, — писал литовский князь. — Еще ты должен пообещать мне, что станешь ежегодно платить дань, а на деньгах, коль начнешь их чеканить, обязан отныне изображать мои знаки. Ежели же ты не захочешь исполнить то, что я говорю тебе, сделаю тебя рабом, а Орду твою разграблю».Темир-Кутлук собрал в свою юрту эмиров и стал держать с ними совет, как поступить и как ответить на послание князя Витовта. Многие старые воины, присматриваясь к литовскому войску, понимали, что предстоящее сражение будет нелегким и предсказать его исход сейчас очень трудно, потому они начали склоняться к мысли принять предложение Витовта. Каждый понимал, что, согласившись на предъявленные требования, Орда тем самым должна признать свою зависимость от Литвы. Никогда еще Золотая Орда не знала подобного унижения, но эмиры смотрели в будущее — сейчас главным было окрепнуть, собраться с силами, выиграть хотя бы год или два. Нарушить данное князю обещание никогда не поздно — правители Орды всегда отличались вероломством.Так бы, наверное, все и случилось, но, когда уже было решено объявить послам князя, что хан готов подчиниться требованиям Витовта, в лагерь прибыл Едиге во главе пятидесятитысячного войска.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31