Однако, кроме непонятного, виделся в действиях князя и глубокий смысл. Теперь, если бы и захотели, не просто было объединиться дружинам рязанским и литовским.Хотя и с большой осторожностью, но стремительно шло русское войско.Передовые отряды, высланные в глубь степи, приносили добрые вести — Мамай не ожидал скорого подхода русских полков. Все чаще вспыхивали между московскими и ордынскими разведчиками яростные короткие схватки, предвещая скорую битву.6 сентября Дмитрий Иванович остановил свое войско на берегу Дона.Только много дней спустя узнает Мамай, как нелегко было решиться московскому князю перейти Великий Дон, какие горячие споры, какие страсти кипели вокруг этого решения. И сказал тогда Дмитрий Иванович тем, кто стал под его стяги:— Лутче было не идти противу безбожных сил, нежели, пришед и ничто не сотворив, возвратитися вспять. Пойдем ныне, убо в сей день за Дон и тамо полодим головы стоя за братию нашу.После совета за одну ночь через Великий Дон были наведены мосты и отысканы броды. 7 сентября все русское войско перешло на южный берег Дона, близ впадения в него речки Непрядвы. И тотчас же запылали позади русских полков переправы, подожженные по приказу Дмитрия Ивановича: обратного пути, в случае поражения, не будет. * * * Сощурившись, весь подавшись вперед, смотрел Мамай на лежащую перед ним низменную равнину. Отсюда, с Красного холма, отлично была видна тускло поблескивающая излучина Дона. Высокие черные столбы поднимались над подожженными русскими мостами. Северный ветер ломал столбы, изгибал их, и сизые клубы дыма текли в татарскую сторону.До самого конца надеялся Мамай, что русские не решатся переступить Дон и в самый последний момент запросят пощады, покорно склоня перед ним головы. Теперь же сомнений не оставалось — битва предстоит жестокая. Русским отступать некуда — позади широкий полноводный Дон, справа — быстрая Непрядва, слева — речка Смолка.Ну что ж! Тем лучше! Русские князья сами уготовили себе гибель. Раз и навсегда можно будет покончить с ними. Тысячу лет станут восхвалять степные певцы подвиг хана и приравняют его к великому Бату.Шевельнулась в душе тревога, но сейчас же сменилась раздражением и злобой. До сих пор не привел почему-то свои полки рязанский князь Олег, застрял где-то в пути великий литовский князь Ягайло. Ничего! Когда Мамай покончит с князем московским, он непременно разорит земли рязанские и двинет свои тумены на коварного литовца. Ханы не прощают измены. Пусть, как и прежде, все трепещет перед Золотой Ордой.С Красного холма было хорошо видно, как строились, готовились к битве русские полки. Вечернее солнце все ниже опускалось к краю земли, и розовый туман стелился над степью.Опытным глазом воина Мамай без труда определил, что у русских около ста тысяч конных и пеших воинов. Значит, численный перевес был на его стороне.С жадным любопытством следил хан за тем, как готовилось к битве войско московского князя: в центре встал большой полк, вперед выдвинулись передовой и сторожевой, обычное место которого позади главных сил. Теперь место сторожевого занял запасной. Справа и слева от большого полка встали полки правой и левой руки.Без суеты выстраивалось русское войско. Мамай прислушался. Слитный, тяжелый гул тысячи голосов был подобен рокоту вздыбленных ветром волн. Он катился грозным валом над степью и разбивался о подножье Красного холма.Снова мелькнула злая мысль о Ягайло и Олеге рязанском. Что задумали коварные гяуры? С Олегом все понятно. Он боится Орды, но не менее страшны для него и свои, русские, а вот почему медлит литовец? Ему ведь даже во сне снится гибель русского войска? Что же тогда он не спешит, а ведет все время свою дружину поодаль от московских полков? Разведчики донесли, что теперь он вовсе остановился в однодневном переходе от места предстоящей битвы русских с ордынцами. Не в ворона ли решил играть великий литовский князь? Это было похоже на правду. И Русь ему ненавистна, и Орда. Сила у Ягайло немалая. Быть может, задумал он дождаться того часа, когда увидит на поле брани истекающего кровью победителя и, двинув на него полки, одним махом покончит с обоими своими врагами?Солнце коснулось края земли, и красные щиты русских воинов, соединенные в одну бесконечную стену, особенно отчетливо стали видны на серой осенней равнине. С тоскливым, пронзительным криком метались в светлом вечернем небе испуганные кулики. Пришло время вечернего намаза. Все мусульмане, что были в войске Мамая, опустились на колени, обратив свои лица в сторону Мекки. Более ста тысяч молитв, торопливых и жарких, полетели одновременно к небу. И наверное, из-за этого аллах не сумел понять, о чем они, потому отвернул свое лицо от правоверных. Но никто в этот последний вечер, накануне битвы, о том не знал — ни хан, ни простой воин… * * * Ночь наступила рано. Она была по-осеннему холодна, и в темном небе ярко и пронзительно горели бесчисленные звезды. Отпустив после полуночи из своего шатра мурз, беков и темников, Мамай, зябко кутаясь в бараний полушубок, вышел на улицу.Ночь дышала тревогой. В русской стороне было тихо, и хану вдруг сильно захотелось поверить в чудо, поверить, что войско московского князя неслышно снялось и ушло за Дон, но он знал, что это не так, — высланные вперед разведчики уже давно бы принесли ему эту радостную весть.Хан обернулся. В его лагере было неспокойно. Даже в темноте угадывал он, как суетились внизу люди, как спешили куда-то всадники и натужно скрипели колеса арб. Редкие огоньки костров слабо мерцали в ночи. Все здесь привычно, все знакомо. Воин-степняк не думает накануне битвы о смерти, он верит, что завтрашний день станет для него днем богатой добычи. Так повелось со времен Чингиз-хана, так будет вовеки, если завтра аллах дарует им победу. О мертвых скоро забудут, и степь пришлет в войско новых джигитов, жадных до добычи и уверенных, что за них думает великий хан.Завтра, на рассвете, начнется битва, и если победа будет за ним, Мамаем, ему больше не страшен никакой Тохтамыш. Удача смахнет его с лица земли, и вся Золотая Орда отныне будет принадлежать одному властителю — хану Мамаю.Мамай опять посмотрел в русскую сторону. Неодолимая сила влекла его туда, где лежало поле, на котором сойдутся завтра в смертельной схватке две огромные и яростные силы. Куликовым полем называют его русские. Завтра травы, все живое и даже сама земля превратятся здесь в прах под копытами коней, под ногами людей. Кровь обильно польет поле. И даже через много лет будет всходить на нем лишь чахлая, неживая трава да белеть омытые дождями черепа и кости павших.Тихо ступая, придерживая на груди полушубок, Мамай начал медленно спускаться с холма. Два великана туленгита из личной стражи молча последовали за ханом.Мамай поднял лицо к небу. Холодно и колюче глянули в его глаза звезды. Он вдруг подумал, что, если бы сейчас потребовалось всю землю превратить в прах ради завтрашней победы, он не стал бы раздумывать и приказал бы своим воинам сделать это. Ради власти, ради золотоордынского трона, сыновья убивали отцов. Так имеет ли после этого хотя бы какую-то цену жизнь сотен тысяч воинов — своих и чужих?Мамай вдруг замер. Ему послышался отдаленный топот коней. Он остановился и стал ждать. Замерли за спиной туленгиты, сжимая в руках копья. Где-то в вышине, между звезд, тоскливо и протяжно закричала совка. Мамаю показалось, что в темноте мелькнули неясные тени, потом почудились приглушенные человеческие голоса. Не оборачиваясь он протянул в сторону туленгитов руку, и один из них, угадав желание хана, вложил в нее лук и длинную оперенную стрелу.Мамай привычно и сильно натянул тетиву. С тонким свистом улетела во тьму стрела, в ту сторону, где ему почудились человеческие голоса. Хан ждал крика, стона, топота копыт, но вокруг по-прежнему было тихо. Он облегченно вздохнул. Выходит, что все ему померещилось. И, хотя опасности никакой небыло, сделалось вдруг неуютно и одиноко в ночном поле. Мамай вдруг спросил себя: зачем пришел сюда? — и не нашел ответа. Он повернулся спиной к невидимому во тьме русскому войску и торопливо стал взбираться на холм к своему шатру.Не знал Мамай, что через два года, перед самой смертью, вспомнит он эту ночь на Куликовом поле, и неясные тени во тьме, и выпущенную наугад, в русскую сторону, бесполезную стрелу. И вспомнит рассказ русского купца, похожий на правду и на полуправду одновременно, как накануне битвы выезжали на поле великий князь московский Дмитрий Иванович и Дмитрий Боброк-Волынец, чтобы послушать, о чем поведает им родная земля. Приложив ухо к земле, услышат они крик и плач русских и татарских жен и поймут, что немногие вернутся с битвы. И еще будет дано им знамение свыше о близкой победе…Ссутулившись над крошечным костром, разведенным прямо посреди шатра, просидит всю долгую осеннюю ночь в одиночестве Мамай, терпеливо ожидая наступления утра.Он не заметил, как задремал. А когда открыл глаза, увидел, что наступает рассвет. Зыбкий, тусклый свет просачивался в шатер. Мамай торопливо вышел на улицу.Непроглядный, чадный туман закрывал весь мир, и не было видно ни земли, ни неба. Голова у хана закружилась, и он вытянул вперед руки, боясь упасть.Где-то внизу, у подножья холма, уже проснулся и гомонил разноязыкий стан. Сквозь влажную, непроницаемую завесу тумана долетал едва уловимый запах гари — воины готовили еду.Мамай с тревогой посмотрел в русскую сторону. Там по-пержнему стояла тишина, но он понял, что тишина эта обманчивая — просто густая черная пелена тумана глушила всякие звуки.Хлопнув в ладоши, Мамай приказал посыльным собрать к нему в шатер мурз, беков, темников и батыров.Ожидание близкой битвы возбуждало. Движения Мамая сделались резкими, глаза сузились и смотрели теперь холодно и остро. Ушли сомнения и тревоги, мучившие его всю ночь.Совет на этот раз был коротким, потому что каждый хорошо знал, что и как ему надлежит делать. * * * И в русском стане давно не спали. Полки занимали отведенные им с вечера места, строились, выравнивали ряды. Глухо перекликались в мокром, холодном тумане голоса, бряцало железо, храпели и ржали кони.С русской стороны, из-за Дона Великого, налетел ветер, и пелена тумана начала отступать в татарскую сторону, открывая Куликово поле. Глянуло с неба наконец осеннее солнце, и в его холодных, негреющих лучах тускло заблестели мокрые от росы остроконечные русские шлемы.Звонко запели трубы, протяжно заиграли зурны, рассыпали свою частую и тревожную дробь барабаны.Туман уходил все дальше от русских полков, и, наконец, открылось подножье Красного холма.По склонам его медленно и грозно скатывались основные силы Мамая —конница. Воины, одетые в черные доспехи из буйволовой кожи, сидели на черных конях. В центре ордынского войска плотным, литым строем шла генуэзская пехота. Положив длинные копья на плечи идущих впереди, сомкнутыми рядами двигались они в русскую сторону.Еще раз обвел глазами свое войско великий московский князь Дмитрий Иванович. Все полки были готовы к битве, и над каждым, указывая место, где находится поставленный во главе его удельный князь или воевода, ветер развевал знамя.На виду у всего войска Дмитрий Иванович снял с себя великокняжеское платье и доспехи и передал их юному боярину Михаилу Бренку, сам же надел платье простого воина.— Становись, боярин, под княжеское знамя и береги его. Мне же не годится быть позади своих воинов.Подчиняясь воле Дмитрия Ивановича, Михаил надел золоченые княжеские доспехи и встал под черный, расшитый золотом стяг.Кто-то из воевод попытался отговорить князя от его задумки.— Не становись впереди биться, но стань сзади, или на крыле, или где-нибудь в другом месте!Лицо князя было бледным и строгим. Он оглянулся вокруг и увидел тысячи устремленных на него глаз. Голос его зазвенел:— Да как же я скажу кому-нибудь: «Братья, встанем крепко на врага!» — а сам встану сзади и лицо свое скрою? Не могу я так сделать, чтобы таиться и скрывать себя, но хочу как словом, так и делом прежде всех начать и прежде всех голову положить, чтобы прочие, видя мое дерзновение, так же сотворили с многим усердием!Дмитрий Иванович тронул своего коня, и воины вокруг расступились, открывая ему дорогу туда, где стоял передовой полк. * * * Два огромных войска остановились друг против друга на расстоянии полета стрелы. С вершины холма, сидя на гнедом коне, облокотившись на луку седла, Мамай наблюдал за тем, что происходило на Куликовом поле. Обветренное, коричневое лицо его было непроницаемо, и никто в этот миг не мог бы угадать, что делается в его душе.А хану вдруг стало страшно. Недобрые предчувствия стиснули сердце. И он с суеверным страхом подумал, что это не к добру. Никогда раньше он не испытывал ничего подобного. Отвага и дерзость руководили всегда его поступками. Сейчас, казалось бы, бояться было нечего — воинов у него было больше, чем у московского князя, да и русские сами устроили себе ловушку, оставив за спиной широкий Дон. Мамай верил, что нет такой силы, которая смогла бы противостоять его стремительной коннице, а конные полки русских сумеют остановиться своими копьями смелые генуэзцы, ведь недаром привел он их из Крыма сюда, где встречаются лес и степь. Хан знал силу русских пеших полков и потому решил противопоставить им достойную силу.До рези в сощуренных глазах вглядывался Мамай во все происходящее на Куликовом поле. Сейчас, по давней традиции, должен был начаться поединок между самыми сильными и ловкими воинами русского и золотоордынского войска.Ожидание тяготило. Хан знал воина, который выйдет с его стороны. Много поединков было в жизни батыра Челубея, и ни разу он не изведал горечи поражения. И сегодня во что бы то ни стало он должен был победить. Что лучше победы Челубея вдохновит воинов? Каждый увидит в ней перст судьбы и волю аллаха.Из рядов золотоордынцев с визгом вырвался вдруг на открытое пространство всадник и, осадив коня, подняв его на дыбы, крикнул:— Эй, внук Калтали Имана Калтали Иман — так в Орде называли московского князя Ивана Калиту.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31