Но он не испугался, ибо при нем был меч, а у них он не видел никакого оружия, кроме дубинок, которые не помешали бы ему поразить их клинком. Поэтому он спокойно спросил их, не могли ли бы они указать ему дорогу на Бенатек.
Один из верзил молча указал дубиной на восток. Но молодой эрцгерцог уже почувствовал интерес к необычному приключению, и вместо того чтобы пойти своей дорогой, спросил мужиков, кто они такие.
– Те, кто мне подвластен, называют меня Великим и Могучим, – отвечал тот, что указал дорогу. – А мой товарищ зовется Ужасным и Сильным.
Из этих слов – а еще более по звучанию голоса – сын императора догадался, что эти двое не принадлежали земным созданиям. Они были демонами или ночными привидениями. В те дни принц еще не утратил безоглядной храбрости и беспечности, свойственной юности, и все же наряду с любопытством он ощутил страх. Ему захотелось оказаться как можно дальше от этого места, но ни за что на свете он не стал бы показывать этим двоим, каково ему на самом деле. А потому он повел себя так, будто принимал их за людей из плоти и крови, и осведомился, откуда у них взялись эти деньги.
– В свое время ты сам узнаешь это, – сказал все тот же гигант. – Если только уже не знаешь, ведь ты – первенец и наследник трех корон и должен понимать, что золото соответствует огню, серебро – воздуху, а медь – воде.
– Но кому же оно принадлежит? Для кого вы сберегаете его? – спросил сын императора, стараясь, чтобы голос его звучал твердо.
– Все это, – был ответ, – назначено одному из гонимого племени, еврею Мордехаю Мейзлу, твоему будущему придворному слуге. Правда, слугою он будет зваться только ради почета, ибо не будет услуживать в твоих покоях, а станет твоим банкиром.
И тут второй гигант, до сих пор молчавший, повторил густым голосом, звучавшим еще страшнее, чем у первого:
– Все это – для Мордехая Мейзла, твоего камер-кнехта.
Императорский камер-кнехт был самым высоким титулом, какой давали в Праге некрещеным евреям. И невольная брезгливость на мгновение пересилила в молодом эрцгерцоге страх. Он скривил рот.
– И все это должно принадлежать какому-то грязному жиду? – вскричал эрцгерцог. – Так не годится. Я должен иметь в этом долю!
И чтобы доказать себе самому свое мужество, он взял из кучи серебра талер, на одной стороне которого был выбит профиль его отца, а на другой – чешский лев, герб страны.
Молчаливый демон, которого звали Ужасный и Сильный, рассвирепев, поднял было свою дубину, но другой удержал его.
– Эй ты, бешеный, что это ты надумал?! – крикнул он. – Ты ведь знаешь, что написано: кто слушается гнева, тот подобен служителю идолов!
Затем он повернулся к императорскому сыну:
– Для твоей же пользы говорю: брось этот талер, да поскорее! – сказал он, – Тебе не будет ни счастья, ни мира, ни покоя до тех пор, пока монета не вернется в руки того, кому она предназначена.
И в следующий миг поляна как бы окуталась туманом, и все исчезло: люди, свет, сверкающие груды монет – и сын императора остался стоять один в темном еловом лесу с серебряным талером в руке… Этот самый талер он заметил, только когда начал отвязывать лошадь, чтобы ехать дальше.
На следующий день молодой эрцгерцог получил известие, что его любимый отец» император, тяжко заболел лихорадкой и лежит едва живой в своем пражском замке. Он немедля выехал из Бенатека в Прагу, но в пути загнал коня и, когда бедное животное пало, ухитрился сломать ногу. Пришлось продолжить путь на крестьянской телеге, да и у той переломилась ось. И когда после многих неприятностей он наконец добрался до Старого Града, государь-отец встретил его запоздалое появление гневными словами, отвернулся к стене и не захотел принимать его извинения.
Но и это было не все. За время его отсутствия в одной из комнат, которые он занимал в Старом Граде, случился пожар. Огонь уничтожил красивейший фландрский ковер, подарок короля Филиппа. А его любимая собака, маленький испанский виндшпиль по кличке Серый Малыш, сбежала из замка и, несмотря на все старания слуг, так и не нашлась.
Тут молодой эрцгерцог смекнул, откуда свалились на него все эти несчастья. Ему нельзя было держать у себя похищенный им у гигантов талер – он должен был отдать монету в руки человека, которому она была суждена.
Один из двух лейб-медиков императора был крещеным евреем, приглашенным в Прагу из греческого города Кандии. Он знал все еврейские общины Леванта, Италии и Германии и, несмотря на принятое крещение и высокое положение при дворе, установил добрые отношения с евреями Праги. Его-то и принялся расспрашивать о Мордехае Мейзле молодой эрцгерцог.
Врач погладил свою бородку и задумался. Затем спросил, где может жить этот еврей и каким ремеслом или торговлей он занимается.
– Я полагаю, он великий волшебник и алхимик, имеющий огромную власть в невидимом мире, но живет он в нашей стране, – сказал сын императора.
Врач покачал головой: нет, он не знал Мордехая Мейзла и даже ни разу не слыхал такого имени.
Тогда, не надеясь найти Мордехая Мейзла, императорский сын решился поиграть с судьбою и испытать силу предопределения.
Однажды вечером он незаметно покинул замок через постоянно запертую калитку, к которой предварительно подобрал ключ, прошел вниз по Градчанам, взошел на каменный мост, постоял там немного, глядя на воду, а потом перегнулся через перила и бросил талер вниз.
Он полагал, что тот навсегда исчезнет в волнах, но именно в этот момент под аркой моста проходила рыбацкая лодка. Сидевший на веслах человек схватился за голову и начал дико ругаться, потому что решил, будто ему на голову кинули с моста камушек. Но в следующий момент глаза его различили талер, который поблескивал на дне лодки у самых его ног.
– Вот она – воля божественного провидения, – прошептал сын императора и прижал руку к груди, желая унять сильно забившееся сердце. Он знал, что теперь талер будет идти своей дорогой, пока не достигнет цели. И он должен проследить за монетой, ибо не будет ему покоя, если сейчас он потеряет из виду человека в лодке.
А человек в лодке тем временем поднял талер. Он тщательно осмотрел монету, потом сделал пару взмахов веслами, огляделся вокруг, посмотрел вверх, взвесил монету, еще раз бросил на дно лодки, чтобы проверить ее подлинность на звон, а затем схватил вновь и, пугливо озираясь, спрятал в карман своего старого плаща.
Молодой эрцгерцог торопливо спустился с моста, пересек площадь Креста Господня и побежал по берегу Влтавы. И все же, как он ни спешил, рыбака ему удалось настигнуть только за мельницей. Тот как раз привязывал лодку цепью к столбику. Покончив с этим, он вытащил из-под скамейки ведро с рыбой и, подхватив его одной рукой, а фонарик – другой, медленно зашагал вверх по Вифлеемской улице. Перед маленьким домиком, боковая сторона которого примыкала к саду, он поставил фонарь на землю и уже хотел было постучать в дверь колотушкой, как вдруг из темноты вынырнул какой-то человек и схватил его за рукав.
– Ты что принес? Рыбу? – спросил незнакомец коротко и повелительно, как может говорить лишь человек, привыкший, чтобы его желания исполнялись как приказы. – Мне нужен твой плащ, шляпа и ведерко с рыбой!
– Иди-ка ты к черту, пане, и оставь меня в покое! – сердито проворчал рыбак и вырвал руку.
Но вместо того чтобы идти к черту, господин полез в карман, вынул пригоршню монет и насильно втиснул их в руку рыбаку. Посветив фонарем и увидев, сколько ему дали денег, рыбак сказал с удовлетворенным смешком:
– Ваша милость, дайте еще один дукат, и тогда я отдам вам впридачу и куртку, и рубашку со штанами. А если вашей милости будет угодно, то даже войду в дом в чем мать родила.
Он передал господину свой плохонький и изношенный, воняющий рыбой плащ, состоявшую из одних полей – так была продавлена ее тулья – шляпу и ведро с рыбой. Потом, подняв фонарь и пожелав господину здоровья и удачи, скрылся за углом домика. Ошалев от свалившегося на него золота, он совсем позабыл о талере, оставшемся в кармане плаща.
Незнакомец накинул плащ, напялил поглубже на лоб то, что называлось шляпой, подхватил ведро и, перейдя улицу, постучал в дверь дома напротив. Служанке, которая отворила ему, он сказал, что принес заказанную рыбу. Та впустила мнимого рыбака в дом, и он поднялся за нею по лестнице, на верхней площадке которой стояла очень хорошенькая молодая женщина. Завидев человека в провонявшем рыбой плаще, она тут же прижала к носу платочек. Мнимый рыбак отогнул край шляпы, и дама узнала своего любовника, который таким способом обеспечил себе доступ в дом – да так, что прислуга этого и не заметила.
Женщина тотчас же отослала служанку с рыбой на кухню и, едва они остались вдвоем, зашептала своему ухажеру, что уже много дней только и думала о том, как бы он мог проникнуть к ней в дом, но, будь проклят этот рыботорговец, его плащ воняет до того скверно, что она вот-вот грохнется в обморок. При этом она все сжимала и тискала руку мужчины и наконец потащила его в свою спальню, и они провели ночь вместе.
Императорский сын наблюдал, как плащ с талером перешел в другие руки и вместе с новым владельцем скрылся в доме. Теперь он ходил взад-вперед под окнами, ожидая нового появления заветной монеты. Он изрядно устал, и часы тянулись для него нескончаемо медленно.
Когда на востоке забрезжила заря, он увидел нового владельца плаща, который ногами вперед вылез из окошка, схватился руками за толстую ветвь грушевого дерева и, перебираясь с ветки на ветку, спустился до уровня второго этажа, а уж оттуда спрыгнул на землю. На одно мгновение в окне показалась женщина в ночной рубашке и послала любовнику воздушный поцелуй, а следом – вонючий рыбацкий плащ. Поцелуй был принят, а плащ зацепился за ветви груши и повис на них. Его владелец с видимым усилием преодолел высокую ограду и, немного поколебавшись, спрыгнул на улицу. Внизу он, морщась, долго растирал колено и ощупывал свои кости, а потом, слегка прихрамывая, пустился прочь. Плащ так и остался висеть на дереве, трепыхаясь на ветру и воняя на весь сад.
Молодой эрцгерцог не сомневался, что плащ скоро найдет нового хозяина. И действительно, в скором времени на улице показалась тележка, груженная винными бочками. Когда возчик увидел висящий на ветвях плащ, он повернул и подъехал вплотную к садовой ограде. Подцепив одежду длинным кнутовищем, он бросил ее поверх бочек и поехал дальше. Сын императора последовал за повозкой.
Ему не пришлось долго идти. Перед ночлежкой на маленькой круглой площади повозка остановилась. Рабочие с шумом разгрузили винные бочки с телеги, завели лошадей в стойло, а повозку закатили в сарай. Возчик же подхватил плащ и зашагал в сторону соседнего еврейского квартала. На Широкой улице, которая на самом деле была обычным узким и кривым проулком, он вошел в лавку торговца старой одеждой.
Чуждые ему до сих пор лица евреев, их странные жесты и деловитая суета, а равно и то, что он был вынужден торчать перед лавкой, полной всякого хлама, – все это показалось эрцгерцогу диким, кошмарным сновидением. Наверху, в Старом Граде, его исчезновение наверняка уже заметили, и теперь там, должно быть, все пришло в движение, но он знал, что никому бы и в голову не пришло искать его в еврейском квартале. Он проклинал тот час, когда по глупой самонадеянности взял этот дьявольский талер. Он не спал всю ночь, устал, проголодался, и на душе у него было скверно. Но он уже не мог отступить – он должен был видеть, в чьи руки в конце концов попадет талер.
На разъездной кухне, каких было немало в еврейском городе, он купил себе вареное яйцо, яблоко и ломоть хлеба. Но ему не хотелось больше ждать, стоя посреди шумной улицы, и он вошел в лавку старьевщика.
Хозяин, который как раз держал в руках плащ, в то время как возчик нахваливал ему свою находку, бросил на вновь прибывшего быстрый взгляд и, мгновенно оценив качество его шляпы и воротничка, изящество и чистоту одежды и башмаков, смекнул, что этот посетитель пришел в его лавку не для того, чтобы покупать или продавать, а по другой, пока еще не ясной причине. Он спросил, чем может услужить господину. Эрцгерцог попросил дозволения немного передохнуть в лавке, а заодно и съесть свой завтрак. Он сказал, что целую ночь провел на ногах и проделал длинный путь. Поэтому он позволит себе прилечь на скамью, стоявшую у стены, сняв хотя бы башмаки и пояс. Устроившись, он достал яйцо, хлеб и принялся за еду. Старьевщик же вновь обратился к возчику.
– Да что же я с ним буду делать? – спросил он, вертя в руках плащ и указывая пальцем на дыры и ветхие заплаты. – У меня в лавке и так полно дряни, которую невозможно сбыть.
– Но двенадцать-то пфеннигов он все же стоит, – предположил возчик. – Плащи нужны всем. У кого не хватит денег на новый, возьмет и такое старье.
– Ну уж не такое! – воскликнул хозяин. – Такое никто не купит, особенно сейчас, когда даже столяры и вязальщики веников носят теплые плащи с рукавами, словно какие-нибудь дворяне.
– И все-таки за двенадцать пфеннигов он пойдет, – возражал возчик. – Может, ни дворянину, ни вязальщику веников он и не нужен, но бедный человек его купит.
Старьевщик, скорчив плачевную мину, принялся снова вертеть плащ в руках.
– Ясное дело, для кидуша или хавдалы он не годится, – заявил он, тем самым на еврейский манер давая понять, что он и вовсе никуда не годится. – Пожалуй, ему красная цена – выеденное яйцо. Это плащ рыбака, из него уже никогда не вытравить рыбный запах.
– Пусть это и плащ рыбака, – не отступал возчик, – но все же он стоит, – тут он чуточку поразмыслил, – хотя бы десять пфеннигов.
– Восемь, уважаемый! – подхватил старьевщик и отсчитал медяки на стол. – Восемь пфеннигов, и то я теряю на такой торговле. Но раз уж сегодня это у меня первая сделка, и поскольку я вас знаю, и чтобы вы пришли в другой раз – пусть будет восемь.
Возчик с ворчанием сгреб медяки в ладонь и тяжело затопал в открытую дверь.
Эрцгерцог, который между тем сидел на скамье и ел свой хлеб с яйцом, был очень доволен тем, что сделка состоялась и он может немного передохнуть.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49