Как вы знаете, на полюсах постепенно отлагается водяной лед. Этот мир слишком теплый для твердой двуокиси углерода… А сейчас я хочу отключить радар. Без него работать на ночной стороне будет проще.
– В самом деле?
– Да. Конечно, сначала я попробую, но на фактически безвоздушных и, следовательно, безоблачных планетах, попытка использовать видимый свет вполне естественна.
Довольно долго Тревиз молчал, пока экран был заполнен радарными отражениями, создающими нечто подобное тому, что мог бы создать художник Клеонского периода. Потом он произнес:
– Ну… – и снова замолчал.
Выдержав паузу, Пилорат спросил:
– Что значит это «ну»?
Тревиз взглянул на него.
– Я не вижу никаких кратеров.
– Никаких кратеров? А это хорошо?
– Это совершенно неожиданно, – сказал Тревиз. Лицо его исказила усмешка. – И ОЧЕНЬ хорошо. Точнее, это просто великолепно.


63

Фоллом прижималась носом к корабельному иллюминатору, в котором большая часть Вселенной была видна так, как видит ее глаз, без увеличения компьютером.
Блисс, пытавшаяся объяснить ей все это, вздохнула и вполголоса сказала Пилорату:
– Я не знаю, много ли она понимает, дорогой. Для нее Вселенной был особняк ее отца и небольшая часть поместья, куда она выходила. Не думаю, чтобы она выходила наружу ночью и видела звезды.
– Ты действительно считаешь так?
– Да. Я не осмеливалась показать ей хотя бы часть этого, пока ее запас слов не увеличится настолько, чтобы она хотя бы немного понимала меня. К счастью, ты можешь говорить с ней на ее языке.
– Увы, не очень-то хорошо, – сказал Пилорат извиняющимся тоном. – А Вселенную тяжело понять, если ты входишь в нее внезапно. Она сказала мне, что если эти маленькие огоньки являются огромными мирами, похожими на Солярию – а конечно, они гораздо больше Солярии – они не могут висеть ни на чем. Они должны упасть, сказала она.
– Для уровня своих знаний она права. Она задает разумные вопросы и мало-помалу все поймет. По крайней мере она любопытна и не боится.
– Я тоже любопытен, Блисс. Ты видела, как изменился Голан после того, как обнаружил, что на планете под нами нет кратеров. Я понятия не имею, в чем тут дело. А ты?
– Ни малейшего. Однако, он знает планетологию гораздо лучше нас. Мы можем только надеяться, что он знает, что делает.
– Я бы и сам хотел это знать.
– Тогда спроси его.
Пилорат скривился.
– Я вечно боюсь помешать ему. Мне кажется, он думает, что я должен знать это и без его объяснений.
– Это глупо, Пил, – сказала Блисс. – Он же не колеблясь спрашивает тебя о различных аспектах галактических легенд и мифов, которые могут оказаться полезными для него. Ты всегда соглашаешься ответить ему и объясняешь все, так почему бы ему не сделать того же? Иди спроси у него. Если это помешает ему, у него будет возможность попрактиковаться в общительности, а это пойдет ему на пользу.
– Ты пойдешь со мной?
– Ну, конечно, нет. Я останусь с Фоллом и продолжу попытки вдолбить концепцию Вселенной в ее голову. Ты всегда можешь объяснить мне это потом… после того, как объяснит тебе.


64

Пилорат неуверенно вошел в пилотскую рубку и восхитился, обнаружив, что Тревиз насвистывает и явно пребывает в хорошем настроении.
– Голан, – сказал он так весело, как только мог.
Тревиз поднял голову.
– Яков! Вы всегда входите на цыпочках, как будто думаете, что отвлекать меня противозаконно. Закройте дверь и садитесь. Садитесь и посмотрите на это!
Он указал на планету, видневшуюся на экране, и сказал:
– Я нашел всего два или три кратера, да и те довольно маленькие.
– Это имеет какое-то значение, Голан?
– Значение? Конечно. А почему вы спрашиваете?
Пилорат беспомощно махнул рукой.
– Все это для меня загадка. В колледже я в основном изучал историю. Ее дополняли социология и психология, а также языки и литература, главным образом древняя, а в университете я специализировался на мифологии. Я никогда не занимался планетологией или какими-либо физическими науками.
– Это не преступление, Яков. Меня вполне устраивает то, что вы знаете. Ваши способности в древних языках и мифологии очень помогли нам, и вам это известно… Что же касается вопросов планетологии, то я беру это на себя.
Понимаете, Яков, – продолжал он, – планеты формируются при объединении вместе мелких обломков. Последние обломки сталкиваются с целым, оставляя следы в виде кратеров. Так должно быть. Если планета достаточно велика, чтобы быть газовым гигантом, она в основном жидкая под газовой атмосферой и последние столкновения не оставляют никаких следов, кроме брызг.
На меньших планетах, остающихся твердыми – ледяных или каменных – возникают кратеры, существующие неопределенно долго, если нет причин, уничтожающих их. Имеется три типа таких причин.
Во-первых, мир может иметь ледяную поверхность, покрывающую жидкий океан. В этом случае любой сталкивающийся предмет пробивает лед и разбрызгивает воду. Через некоторое время лед смерзается и, так сказать, залечивает шрам. Такие планеты или спутники должны быть холодными и не пригодными для обитания.
Во-вторых, планета может быть вулканически активна, и кратеры постоянно заполняются лавой или пеплом. Однако, такая планета или спутник также не пригодны для обитания.
И тут мы подходим к обитаемым мирам, как третьему типу. Такие миры могут иметь полярные ледяные шапки, но большая часть океана должна быть жидкой. Они могут иметь действующие вулканы, но разбросанные по всей площади. Такие миры могут и не залечивать кратеров и не заполнять их. Однако на них могут проявляться процессы эрозии. Ветры и текущая вода будут эродировать кратеры, а если на планете есть жизнь, воздействие живых существ тоже сыграет свою роль. Понимаете?
Пилорат задумался, потом сказал:
– Нет, Голан, я не понял вас. Эта планета, к которой мы приближаемся…
– Мы сядем на нее завтра, – весело сказал Тревиз.
– Планета, к которой мы приближаемся, не имеет океана.
– Только небольшие ледовые шапки на полюсах.
– И плотной атмосферы тоже.
– Всего одна сотая плотности атмосферы Терминуса.
– Да и жизни здесь нет.
– Ничего, что я смог бы обнаружить.
– Тогда что могло эродировать кратеры?
– Океан, атмосфера и жизнь, – ответил Тревиз. – Видите ли, если бы эта планета не имела воздуха и воды с самого начала, любые образовавшиеся кратеры существовали бы до сих пор, и вся поверхность была бы покрыта ими. Отсутствие кратеров доказывает, что она не была безвоздушной и безводной с самого начала, и может, даже имела плотную атмосферу и океан в недалеком прошлом. Кроме того, на ней видны огромные бассейны, которые явно вмещали моря и океаны, не говоря уже о руслах рек, которые сейчас высохли. Поэтому здесь была эрозия и эта эрозия перестала действовать настолько недавно, что новые кратеры еще не успели появиться.
– Я, конечно, не планетолог, – с сомнением сказал Пилорат, – но мне кажется, что если планета достаточно велика, чтобы удерживать плотную атмосферу в течение миллиардов лет, она не потеряет ее внезапно. Разве не так?
– Этого я не говорил, – сказал Тревиз. – Но этот мир несомненно имел жизнь до того, как исчезла атмосфера, и вероятно, человеческую жизнь. Мне кажется, это был мир, приспособленный для человека, как почти все населенные людьми миры Галактики. Плохо только то, что мы не знаем, какие условия были здесь до того, как появились люди, что было сделано, чтобы приспособить этот мир для человека и, наконец, при каких обстоятельствах жизнь исчезла. Возможно, это была катастрофа, поглотившая атмосферу и положившая конец человеческой жизни. Или, может, на планете была какая-то неустойчивость, которую люди контролировали, пока находились здесь, и которая привела к сокращению атмосферы, как только они ушли. Может, мы найдем ответ, когда приземлимся, а может, и нет. Да это и неважно.
– Как неважно и то, была ли здесь когда-то жизнь, если сейчас ее нет. Какая разница, была планета необитаема всегда или только сейчас?
– Если она необитаема только сейчас, на ней будут руины, оставшиеся от периода обитания людей.
– На Авроре тоже были руины…
– Верно, но на Авроре они перенесли двадцать тысяч лет дождей и снегов, морозов и оттепелей, ветров и колебаний температуры. Кроме того, там была жизнь, не забывайте об этом. Может, там и не было людей, но другие формы имелись в изобилии. Руины могли эродировать так же, как и кратеры. И даже быстрее. Двадцать тысяч лет не оставили для нас никакого шанса. На этой же планете прошло какое-то время – может, даже те же двадцать тысяч лет или меньше – без ветров, бурь и жизни. Да, здесь были колебания температуры, но это и все. Руины должны быть в хорошей форме.
– Если они там есть, – с сомнением заметил Пилорат. – Возможно, на планете никогда не было жизни, или по крайней мере человеческой жизни, и отсутствие атмосферы связано с каким-то событием, к которому люди не имеют никакого отношения.
– Нет, нет, – сказал Тревиз, – вы не заставите меня снова стать пессимистом. Даже отсюда я вижу остатки того, что несомненно было городом… Поэтому завтра мы садимся.


65

Блисс с беспокойством заметила:
– Фоллом убеждена, что мы собираемся вернуть ее к Джемби – ее роботу.
– Гмм, – сказал Тревиз, изучая поверхность планеты, скользившую под дрейфующим кораблем. Потом он поднял голову, как будто только сейчас до него дошел смысл сказанного. – Это был единственный родитель, которого она знала, не так ли?
– Да, конечно, но она думает, что мы вернемся на Солярию.
– Разве это похоже на Солярию?
– А откуда ей это знать?
– Скажите ей, что это не Солярия. Я дам вам один или два книгофильма с графическими иллюстрациями. Покажите ей крупным планом различные обитаемые миры и объясните, что их насчитываются миллионы. У вас будет время для этого: я не знаю, как долго мы с Яковым будем бродить вокруг после того как выберем место и сядем.
– Вы с Яковым?
– Да. Фоллом не сможет выйти с нами, даже если бы я сошел с ума и захотел этого. Этот мир требует космического скафандра, Блисс, поскольку там нет воздуха. А у нас нет скафандра, подходящего для Фоллом. Поэтому вы с ней останетесь на корабле.
– А почему я?
Тревиз улыбнулся.
– Согласен, что чувствовал бы себя безопаснее, имея вас рядом, – сказал он, – но мы не можем оставить Фоллом одну на корабле. Она может что-нибудь повредить, даже не желая этого. Яков должен идти со мной, потому что может прочесть надписи на архаическом языке, которые возможно нам встретятся. Это означает, что вы должны остаться с Фоллом. Думаю, вы сами хотите этого.
Блисс все еще не была убеждена.
– Вспомните, – сказал Тревиз, – вы хотели иметь ее рядом, когда я не хотел этого. Я убежден, что она доставит нам только неприятности. Поэтому ее присутствие здесь вынужденное, и вы причина этого. Поскольку она остается здесь, вы тоже должны быть здесь. Согласны?
Блисс вздохнула.
– Наверное, вы правы.
– Вот и хорошо. Где Яков?
– Он с Фоллом.
– Очень хорошо. Позовите его, я хочу поговорить с ним.
Тревиз по-прежнему изучал поверхность планеты, когда вошел Пилорат и откашлялся, чтобы сообщить о своем присутствии.
– Что-то не так, Голан? – спросил он.
– Ничего особенного, Яков. Я просто не уверен. Это странный мир, и я не знаю, что случилось с ним. Судя по впадинам, оставшихся от них, моря очень обширные, но мелкие. По оставшимся следам можно сказать, что это был мир десоленизации и каналов… а может, моря были не слишком солеными с самого начала. Если так, то это объясняет отсутствие мощных солевых пластов во впадинах. Или же соль исчезла вместе с океанами, а это уже похоже на деятельность людей.
Пилорат неуверенно заметил:
– Простите мое невежество в таких вещах, Голан, но разве какой-либо из этих вопросов является тем, что нас интересует?
– Вообще-то нет, но мне просто любопытно. Если бы я знал, как эта планета была переделана для жизни людей, и какой она была до переделки, возможно, я понял бы, что произошло с ней после ухода людей, а может, и до этого. Зная же, что произошло здесь, мы могли бы избежать неприятных сюрпризов.
– Каких сюрпризов? Это же мертвый мир, не так ли?
– Вполне мертвый. Очень мало воды, разреженная, не пригодная для дыхания атмосфера, к тому же Блисс не обнаружила никаких следов ментальной деятельности.
– По-моему, это решающее.
– Отсутствие ментальной деятельности не обязательно подразумевает отсутствие жизни.
– Это подразумевает отсутствие опасной жизни.
– Ну, не знаю… Впрочем, это не то, о чем я хотел проконсультироваться с вами. Есть два города, которые могут подойти для нашего первого осмотра. Похоже, что они в отличной форме, хотя это можно сказать и об остальных. Что бы ни уничтожило воздух и океаны, оно, кажется, не коснулось городов. Так вот, эти два города, особенно крупные. Однако, в более крупном из двух очень мало свободного пространства. Космопорты располагаются далеко на окраинах, а в самом городе ничего нет. В том же, что поменьше, имеется космопорт…
Пилорат скривился.
– Вы хотите, чтобы я принял решение, Голан?
– Нет, решение приму я. Мне просто интересно знать ваши мысли.
– Если они чего-то стоят, крупный растянутый город является торговым или промышленным центром. Меньший город, с открытым пространством, вероятно, административный центр. Есть ли там монументальные здания?
– Что вы имеете в виду?
Пилорат улыбнулся.
– Я и сам не вполне понимаю. Обычаи меняются от мира к миру и от времени к времени. Впрочем, полагаю, они всегда выглядят большими, бесполезными и дорогими… Как то место, где мы были на Компореллоне.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57