Может быть, они знают, где она собиралась остановиться, а там уж мы ее живо найдем.
— Буду очень благодарна, — ответила Китти.
Как только Ари ушел, Сара объявила, что стол накрыт, и пригласила всех на седер. После месячных трудов наконец наступил час ее торжества. Она распахнула дверь в столовую, гости вошли на цыпочках, и раздались восхищенные голоса. Вот это стол! Именно такой подобает торжественному пиру свободы.
Серебро и посуда сияли. Ими пользовались только раз в году — в седер. Посреди стола красовался серебряный подсвечник, рядом огромный серебряный бокал, богато украшенный резьбой, — «сосуд пророка Ильи». Он был доверху налит вином и предназначался для пророка: придет, отопьет из него — тогда вскоре явится и Мессия.
По краям стола, у каждого прибора, стояли серебряные бокалы, которые во время седера наполнялись пасхальным вином четыре раза — по числу Господних обещаний: освободить народ Израиля, вывести из Египта, привести в Землю Обетованную и опекать его. Вино пили также при перечислении десяти казней египетских и при исполнении хором песни Мириам о том, как Красное море сомкнулось над войском фараона.
На почетном месте, в кресле, лежала подушка, чтобы тому, кто будет читать рассказ об Исходе, было удобно. В древние времена только свободные люди могли сидеть развалясь — рабам полагалось сидеть прямо.
В центре стола, рядом с подсвечником, стоял золотой пасхальный поднос, а на нем символические пасхальные блюда. Опресноки — в знак того, что сыновьям Израиля пришлось спешно покинуть Египет и у них не было времени дать хлебу взойти. Яйцо символизировало добровольность жертвы; смоченная зелень — наступление весны; кусок баранины — жертвы, которые приносили Господу в храме; смесь из толченых орехов и яблок — раствор, который евреям-каменщикам приходилось месить в египетском рабстве; марор, горькая трава, — горечь неволи.
После стола Сара пригласила гостей обратно в гостиную. Войдя в комнату, Иордана первая увидела Ари. Он стоял, прислонившись к дверному косяку, бледный, непривычно взволнованный. Все уставились на него. Он попытался говорить, но спазм сжал ему горло.
— Карен! Где Карен? — закричала Китти.
У Ари задрожали губы, он опустил голову.
— Где Карен?
— Карен больше нет. Фидаины убили ее прошлой ночью.
Китти вскрикнула и потеряла сознание.
…Веки Китти зашевелились. Рядом с ней на коленях стояли Брюс и Иордана. Внезапно она вспомнила все, отвернулась и зарыдала:
— Мое дитя… моя девочка!
Китти медленно села. Иордана и Сазерленд, потрясенные случившимся, растерянно смотрели на нее.
— Карен… моя Карен!
— Боже, почему погибла она, а не я! — вырвалось у Иорданы.
Китти с трудом поднялась.
— Полежите, милая, пожалуйста, не вставайте, — взмолился Сазерленд.
— Нет, — ответила Китти, отталкивая его руку. — Где Дов? Мне нужно к Дову.
Она вышла, пошатываясь, и нашла Дова в комнате рядом. Дов сидел в углу с опухшими от слез глазами. Его лицо было искажено болью. Китти обняла его.
— Дов, мой бедный мальчик!
Дов опустил голову ей на грудь и зарыдал. Китти гладила его по волосам, и они вместе плакали, пока ночь не опустилась на дом Бен Канаанов, а у них не иссякли все слезы.
— Я останусь, Дов… Буду ухаживать за тобой, — сказала Китти. — Мы как-нибудь справимся, Дов.
Дов встал на ноги.
— Обо мне не беспокойтесь, Китти. Я сам справлюсь. Карен не придется стыдиться меня.
— Об одном прошу, Дов, ради Бога, не становись прежним.
— Нет, — ответил он. — Я не раз думал об этом. Я не могу ненавидеть их — ведь Карен не питала к ним вражды. Она не знала ненависти. Она всегда говорила, что мы не достигнем своей цели, ненавидя.
В дверях появилась Сара.
— Нам всем очень тяжело, — сказала она, — но седер отложить нельзя.
Китти посмотрела на Дова, тот кивнул.
Они печально потянулись в столовую. У дверей Иордана подошла к Китти.
— Ари сидит один в сарае, — сказала она. — Вы не позовете его?
Китти вышла во двор. Во всех домах мошава горел свет, везде уже справляли седер. В эту минуту главы семей рассказывали своим близким древнюю историю Исхода, как ее рассказывали испокон веков и будут рассказывать всегда. Шел небольшой дождь, и Китти ускорила шаг, направляясь к мерцающему свету фонаря. Она вошла в сарай, оглянулась. Ари сидел на сене спиной к ней. Китти подошла к нему, дотронулась до плеча:
— Ари, сейчас начнется седер.
Он обернулся и поднял глаза. Китти отшатнулась, словно ее ударили. Никогда в жизни она не видела столько страдания на человеческом лице. В глазах Ари застыла смерть. Он посмотрел на нее невидящим взглядом, затем опустил голову на руки, и его плечи затряслись.
— Ари, пора… седер…
— Всю жизнь я смотрю, как убивают моих близких. Всех убивают… всех…
Он был полон отчаяния. Китти испуганно глядела на этого убитого горем, совершенно незнакомого ей человека.
— Я каждый раз умирал с ними. Я умирал сотни и тысячи раз. У меня пусто внутри. У меня ничего больше не осталось в жизни.
— Ари… Ари!
— Почему мы должны посылать детей в такие места? Эта чудная девочка, этот ангел… за что они ее убили?..
Ари с трудом поднялся на ноги. От его энергии, мощи и самообладания не осталось и следа. Перед ней стоял усталый, разбитый старик.
— Почему мы каждый день должны драться всего лишь за право жить?
Ари поднял искаженное от боли лицо и потряс кулаками над головой.
— Боже! Боже! Почему нас не оставляют в покое? Почему не дают нам жить?
Его мощные плечи поникли, голова опустилась на грудь… Китти вдруг поняла то, что раньше ускользало от нее.
— О, Ари, — прошептала она. — Что я наделала? Как же я не понимала? Ари, родной мой, как же ты настрадался. И я тебя мучила. Ради Бога, прости.
— Не знаю, что на меня нашло, — пробормотал Ари. — Пожалуйста, никому не рассказывайте.
— Идем. Нас там ждут, — сказала Китти.
— Китти!
Он медленно подошел к ней, опустился на колени, обнял ее и прижался головой.
Знаменитый воин Ари Бен Канаан плакал, и в его рыданиях изливалось бесконечное горе. Китти обняла его, гладила по голове, шептала ласковые слова.
— Не оставляй меня, — умолял Ари.
Как давно она мечтала услышать эти слова! Да, я останусь, подумала она. Я останусь с тобой сейчас, и не уйду, пока буду тебе нужна. Но даже сейчас, когда ты первый раз в жизни заплакал, ты стыдишься своих слез. Сегодня я тебе нужна, а завтра… завтра ты снова станешь прежним, непобедимым Ари Бен Канааном, снова заберешься в свою скорлупу, будешь опять презирать всякие чувства, и тогда я, может быть, уйду.
Она помогла ему подняться, вытерла его слезы, обняла за плечи.
— Все в порядке, Ари. Обопрись на меня.
Они медленно вышли и увидели в окно, как Сара зажигает свечи, произнося слова молитвы.
Он остановился, снял ее руку с плеча и выпрямился. Это снова был прежний Ари Бен Канаан. Как быстро, печально подумала Китти.
— Китти, я должен вам сказать, что я никогда не любил Дафну так, как люблю вас. Но вы знаете, что за жизнь вам предстоит со мной.
— Знаю, Ари.
— Я не похож на других. Может быть, я никогда уже не скажу вам, что вы мне нужны больше всех на свете. Сможете ли вы это понять?
— Смогу, всегда смогу.
Они вошли в столовую. Мужчины надели ермолки.
Дов, Иордана, Ари и Китти, Сазерленд и Сара. У всех сердца обливались кровью от горя.
Ари направился к столу, чтобы занять место Барака.
— Не обижайтесь, пожалуйста, — сказал Сазерленд, — но я тут старший. Разрешите мне править седер.
— Сочтем за честь, — ответил Ари. Сазерленд подошел к столу, занял место главы семьи. Раскрыли «Агаду». Сазерленд кивнул Дову. Тот откашлялся и начал:
— Чем отличается нынешняя ночь от всех прочих ночей? Нынешняя ночь отличается от всех прочих ночей тем, что в эту ночь мы празднуем самое выдающееся событие в истории нашего народа. В эту ночь мы празднуем свое победоносное шествие от рабства к свободе.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89