Дов прислушивался, как дети играют рядом на площадке, и слышал, как Карен что-то им говорит. За время жизни в Караолосе он перестал различать детские голоса, и теперь испытывал странное чувство.
Однажды ночью Дов стоял у колючей проволоки и следил, как лучи прожекторов скользят над палатками. Он часто проводил так ночи, потому что боялся засыпать. Пальмахники устроили костер на детской площадке, там пели и плясали. Когда-то он тоже пел и плясал на собраниях «Искупителей». Тогда были живы и Мундек, и Руфь, и Ревекка…
— Привет, Дов!
Он резко обернулся и увидел изящный силуэт Карен. Ветер играл ее длинными волосами.
— Пойдем к костру!
Он повернулся к ней спиной.
— Ведь я же тебе нравлюсь, дурачок ты этакий! Можешь меня не стесняться. Почему ты живешь таким волком?
Он только мотнул головой.
— Дов… — шепотом сказала она.
Он в бешенстве обернулся к ней.
— Бедный Дов! — передразнил он кого-то. — Несчастный сумасшедший! Ты ничуть не лучше остальных! Ты только красивее! — Дов вцепился ей в горло. — Оставь меня в покое… оставьте меня в покое!
Карен глянула ему прямо в глаза.
— Убери руки… Сию же минуту!
Он послушно отнял руки.
— Я только хотел нагнать на тебя страху, — сказал он. — Ничего плохого я бы тебе не сделал.
— Никакого страха ты на меня не нагнал и не нагонишь, — ответила она презрительно и пошла прочь.
Неделю Карен не разговаривала с ним, не смотрела в его сторону. Дов ощутил мучительное беспокойство. Он уже не проводил, как раньше, долгие часы на койке в молчании, а целыми днями холил по палатке из угла в угол. Зачем он связался с этой девушкой? Ему вполне хватало воспоминаний: с ними было по-своему спокойно.
Как-то вечером Карен играла с детьми на площадке. Один из малышей упал и стал плакать. Она обняла его и начала успокаивать, и, когда подняла голову, неожиданно увидела перед собой Дова.
— Привет! — сказал он быстро и пошел прочь.
Карен поняла, что все-таки нашла ключик к этой душе. Стало ясно, как хочется Дову выбраться из мрачного одиночества.
Несколько дней спустя Карен нашла у себя рисунок, на котором стоящая на коленях девушка обнимала ребенка на фоне колючей проволоки. Она тут же пошла к Дову в палатку. Увидев ее, Дов отвернулся.
— Ты хорошо рисуешь, — сказала гостья.
— Еще бы! — бросил он в ответ. — Рука набита. Джорджа Вашингтона и Линкольна я вообще рисую с закрытыми глазами.
Он присел на край койки и принялся кусать губы. Карен села рядом. Никогда еще он не сидел так близко к девушке. Она дотронулась пальцем до голубой наколки на его руке.
— Освенцим?
— На кой черт я тебе сдался?
— Может, ты мне нравишься.
— Нравлюсь?
— Ага. Когда не рычишь. И голос у тебя приятный, если не орешь.
У него задрожали губы.
— А я… а ты мне действительно нравишься. Ты не такая, как остальные. Кажется, понимаешь меня… У меня был брат Мундек, он тоже всегда понимал.
— Сколько тебе лет?
— Семнадцать. — Дов вскочил на ноги и резко повернулся к ней. — Боже, как я ненавижу этих англичан! Они ничуть не лучше немцев!
— Дов!
Он замолчал и тут же на глазах Карен вернул своему лицу прежнее, ставшее уже привычным мрачное выражение. Но начало было положено: Дов хоть немного сбросил маску.
Дов стал искать общества Карен, и девушка доверяла ему все больше. Карен рассказала ему самое сокровенное: она хочет попасть в Палестину, чтобы найти отца. Дов радовался, что Карен выбрала именно его, но и девушке эти беседы тоже были приятны. С тех пор как она оставила Хансенов, у нее не было возможности подружиться с кем-нибудь.
И вот однажды произошло важное событие: Дов Ландау улыбнулся.
Карен рассказывала о Хансенах, о датчанах, о детях, которых она так любила, о своей надежде найти отца, и ему тоже захотелось рассказать о чем-нибудь приятном. Но как Дов ни силился, ничего такого припомнить не мог. Родители, сестры, родной дом — это было так давно, что он все позабыл.
Карен избегала тем, которых избегал он сам, и никогда не расспрашивала Дова об Освенциме или гетто.
Спустя несколько недель она явилась к нему с просьбой.
— Дов, есть дело, сделай его для меня…
Он сразу сжался, прищурился.
— Людям из Моссада известно, что ты умеешь подделывать бумаги.
— Ну так что же?
— Здесь какой-то новый человек из Палестины… Хочет побеседовать с тобой. Его зовут Ари Бен Канаан. Ему нужны паспорта и всякие бумаги. Помоги ему.
— Ах, вот оно что! Ты подлизывалась ко мне, чтобы завербовать?!
— Ты сам не веришь тому, что несешь.
— Если я им так уж нужен, — пробормотал Дов, — то почему они не пришли и не попросили сами?
— Как же они могут попросить тебя, если ты ни с кем не разговариваешь?
— А с какой стати мне работать на них?
— С той стати, что они работают на тебя.
— Как бы не так! Они работают только на самих себя!
— Ладно, будь по-твоему. Но ведь они не хуже немцев, а если ты мог подделывать доллары для немцев, то ничего с тобой не случится, если будешь делать паспорта для Моссада.
— За словом в карман ты не лезешь.
— Дов, я тебя никогда ни о чем не просила. А теперь прошу. Что им сказать?
— Скажи, что я, может быть, соглашусь, но нужно сначала кое о чем договориться.
— Вот и договорись. Ари Бен Канаан ждет.
— Хорошо, пускай приходит.
Ари Бен Канаан понравился Дову, хотя он ни за что бы в этом не признался. Он говорил только по делу и без обиняков объявил Дову, что если тот не согласится работать, то его отправят с Кипра последним. Дову нравилась в нем хватка — ею Ари напомнил Мундека. Он согласился работать, но все, кроме Карен, продолжали считать его неисправимым. Он по-прежнему говорил только зло и сердито. Иногда на него находило бешенство, и Карен звали, чтобы его успокоить.
ГЛАВА 29
До начала последнего этапа операции «Гедеон» остались сутки. Ари Бен Канаан созвал своих командиров на совещание в дом Мандрии.
Давид Бен Ами вручил Ари наряды, изготовленные Довом, Ари посмотрел бумаги и признал, что этот парень — настоящий артист. Никто не догадается, что это подделка. Давид доложил, что закончены все приготовления — от принятия мер безопасности до доставки кошерной пищи для верующих.
Иоав Яркони сообщил, что грузовики тоже готовы и потребуется не больше двадцати минут, чтобы они добрались от 23-й роты до Караолоса.
Зеев Гильбоа доложил, что погрузка детей в Караолосе займет считанные минуты. О цели поездки он скажет им прямо перед отправкой.
Американец Хэнк Шлосберг, капитан «Исхода», собирался поднять якорь в Ларнаке на рассвете, чтобы прибыть в Кирению за час, а то и два до прибытия автоколонны.
Мандрия сказал, что расставил наблюдателей вдоль пути следования. Они немедленно предупредят водителей, если произойдет непредвиденное. Другие наблюдатели установят контроль за запасными маршрутами. Мандрия будет ждать у себя дома, в Фамагусте. Как только колонна проедет мимо его дома, он тут же позвонит в Кирению Марку Паркеру.
Ари встал и окинул взглядом помощников. Все нервничали. Даже обычно безмятежный Яркони уставился в землю. Ари не стал ни поздравлять их, ни желать успеха. С поздравлениями еще успеется. Что же касается успехов, то пусть они об этом побеспокоятся сами.
— Сначала я хотел устроить побег через три дня, когда англичане сами начнут перебрасывать детей в новые лагеря. Но стало известно, что майор Алистер что-то заподозрил. Есть основания считать, что он потребовал из Лондона указаний, минуя своего непосредственного начальника, генерала Сазерленда. Поэтому приходится действовать немедленно. Грузовики прибудут в Караолос в девять утра. Надеюсь, к десяти дети будут в машинах. С момента, когда мы свернем с ларнакского шоссе, начнутся два решающих часа. Нет оснований бояться, что колонну остановят. Наши машины известны по всему Кипру. Однако мы не должны терять бдительности. Вопросы есть?
— Лехаим! — воскликнул Давид Бен Ами, подняв рюмку. Восторженная натура не позволила ему покончить с таким делом буднично.
— Лехаим! — ответили остальные.
— Мне частенько приходится слышать это «лехаим», — сказал Мандрия. — Что оно означает?
— Это означает «За жизнь!», — ответил Давид. — В устах евреев это не так уж мало.
— За жизнь, — повторил Мандрия. — Хорошо как!
Ари подошел к Мандрии и обнял его.
— Вы стали нам настоящим другом, — сказал он.
На глазах Мандрии появились слезы. Он знал, что так пальмахники обнимаются только со своими.
Полчаса спустя капитан Халев Мур, он же Ари, встретил Марка Паркера на террасе отеля «Король Георг». Марк отчаянно нервничал.
Ари сел, от сигареты отказался и заказал себе виски.
— Ну как? — нетерпеливо спросил Марк.
— Мы будем в Караолосе завтра в девять утра.
— Я думал, вы подождете, пока англичане сами начнут перебрасывать детей.
— Оно было бы лучше, но мы не можем ждать. Человек из Си-Ай-Ди сообщил нам, что Алистер о чем-то догадывается, — сказал Ари. — Но ничего, еще немного — и все будет позади. Англичане хотя и заподозрили что-то, но сами не знают что. Вот и все наши дела.
Марк кивнул. Он готовился послать телеграмму о продлении отпуска. В Лондоне Брэдбери узнает по подписи «Марк», что операция «Гедеон» закончилась успешно, и немедленно напечатает репортаж, который Марк отправил ему неделю назад.
— А что, если Мандрия не позвонит мне в десять?
Ари улыбнулся.
— Тогда я бы советовал дать деру как можно скорее. Разве только ты захочешь написать репортаж о моей казни.
— Репортаж получился бы неплохой, — мрачно заключил Марк, допивая свою рюмку.
— Кстати, — сказал Ари, глядя в сторону моря, — с того дня, как мы включили Карен в список, Китти не разу не была в лагере.
— Она в «Куполе».
— И как она?
— А как ты думаешь? Плохо, конечно. Она не хочет, чтобы Карен попала на «Исход». Можно ли осуждать ее это?
— Я и не осуждаю. Просто жаль ее.
— Очень мило с твоей стороны. Я не подозревал, что ты умеешь жалеть.
— Мне жаль, что она так поддалась чувству.
— Ну да, я забыл. Ты ведь не признаешь чувств.
— Какой ты нервный…
Спокойствие Ари злило Марка. Он вспомнил, как горевала Китти, когда, вернувшись в Кирению, рассказывала ему, что Карен попала в список пассажиров «Исхода».
— Что ты хочешь от Китти? Она перенесла в жизни больше страданий, чем может вынести женщина.
— Страданий? — переспросил Ари. — Боюсь, что миссис Фремонт вообще не знает, что это такое.
— Иди к черту, Бен Канаан! Не думаешь ли ты, что евреи взяли на откуп все страдания на свете?
— По счастью, вам платят не за сочувствие. Да мне ваше сочувствие и не нужно.
— Как ты можешь? Я сочувствую каждой человеческой слабости.
— У меня их нет в рабочее время.
Марк поднялся, собираясь уйти. Ари схватил его за рукав. Марк впервые видел этого гиганта по-настоящему сердитым.
— Это тебе не вечеринка в саду у герцогини. Завтра мы вызовем на бой всю Британскую империю.
Ари тут же пожалел о своей вспышке и выпустил рукав Марка. А Марк пожалел его. Ари, конечно, умеет скрывать чувства, но нарастающее напряжение сказывается даже на нем.
Несколько часов спустя Марк стучал в дверь номера Китти в «Куполе». Она встретила его с улыбкой, но покрасневшие веки говорили о ее переживаниях.
— Завтра.
Китти сжалась.
— Так быстро?
— Они боятся, как бы англичане не спохватились.
Китти подошла к окну и посмотрела на пирс. Стоял солнечный, ясный вечер, вдали виднелись размытые очертания турецкого берега.
— Я попытаюсь набраться мужества, соберу вещи и уеду.
— Как только с этим будет покончено, съездим на пару недель на Ривьеру, — сказал Марк.
— Чтобы зализать раны? Я думала, ты собираешься в Палестину.
— Вряд ли англичане меня туда пустят. Я чувствую себя последним мерзавцем, что втянул тебя в эту историю.
— Ты не виноват, Марк.
— Очень мило с твоей стороны, но ты не права. Как ты думаешь — справишься?
— Думаю, справлюсь. Зря только ввязалась. Ты правда предупреждал. Все время мне казалось, будто по льду хожу. Помнишь, Марк, мы спорили с тобой ночью, когда ты познакомил меня с Бен Канааном? Я сказала — в евреях есть что-то особое. Они не похожи на нас.
— У них особый талант попадать в беду. В этом им не откажешь, — сказал Марк, потирая виски. — Но как бы то ни было, надо поесть. Я голоден.
Китти стояла, прислонившись к двери, пока Марк умывался холодной водой. Он потянулся за полотенцем. Китти схватила его за руку.
— Марк! На «Исходе» будет очень опасно?
Он колебался с минуту, но обманывать ее не стал.
— Этот твой «Исход» — настоящая плавающая мина. В любой момент может взорваться.
У Китти сжалось сердце.
— Скажи правду, Марк. У них есть хоть какой-нибудь шанс?
— С таким командиром, как это бесчувственное чудовище Бен Канаан, у них шансы неплохие.
Солнце село, наступила ночь. Они по-прежнему молча сидели в номере Китти.
— Что же, всю ночь так и будем сидеть? — сказал Марк наконец.
— Не уходи, — попросила Китти. — Я только прилягу поверх одеяла.
Она достала из тумбочки две таблетки снотворного, потушила лампу и растянулась на кровати.
Марк уселся у окна, от нечего делать следя за прибоем.
Прошло минут двадцать. Он обернулся и увидел, что Китти заснула беспокойным сном. Марк подошел к кровати, постоял над ней, затем прикрыл Китти одеялом и вернулся к своему стулу.
В Караолосе Дов и Карен сидели в палатке, слишком возбужденные, чтобы заснуть. Они тревожно шептались: во всем лагере только они знали, что будет завтра.
Карен пыталась успокоить Дова, который без умолку говорил, как он, приехав в Палестину, немедленно присоединится к террористам и будет убивать британских солдат. Она успокаивала его, как умела, и все-таки уговорила прилечь.
Когда он закрыл глаза, Карен тихонько встала. Ее охватило странное ощущение. Дов, оказывается, значил для нее куда больше, чем она думала до сих пор. Сначала она его просто жалела. Теперь же была в его власти. Карен не понимала, как это могло случиться. Хорошо бы поговорить об этом с Китти, но Китти рядом нет.
— Карен?
— Я здесь, Дов…
В темноте тикали часы.
В 23-й транспортной роте три человека лежали на койках с открытыми глазами.
Зеев Гильбоа вспоминал весну в Галилее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89