— Чего?
— Там женщина разродилась.
— Не может быть!
— Честное слово, — сказала Хана. — У них это просто. Мать и сын чувствуют себя хорошо.
Он снова закрыл глаза и глотнул порцию воздуха. Целый час они летели спокойно. Что-то тут не так, подумал Фостер. Однако пассажиры уже привыкли к рокоту «орла» и, устав от пережитого, начали дремать. Хана принесла Фостеру чашку горячего бульона, и они посмеялись над пережитыми страхами. Фостер долго расспрашивал Хану о йеменитах и о войне в Палестине.
— Где мы сейчас находимся?
Фостер, капитан самолета, он же помощник капитана, штурман и радист, посмотрел на карту:
— Еще немножко, и мы повернем на север над Акабским заливом. По пути в Аден я видел в пустыне укрепления.
— Будем надеяться, война скоро кончится
— Да, милая, война — скверная штука. Но скажите, какого черта вы влезли в это дело? Сколько бы вам ни платили, эта работа стоит вдвое больше.
— Да мне ничего не платят, — улыбнулась Хана.
— Как так?
— Меня просто послали. Теперь, может быть, пошлют строить с этими людьми поселение, а может, — дальше летать по этому маршруту.
— До меня как-то не доходит…
— Это трудно объяснить. Посторонние часто не понимают наших чувств. Для нас деньги — ничто. Зато доставить этих людей в Израиль — все. Когда-нибудь я, может быть, объясню вам получше.
Фостер пожал плечами. Странные дела происходят в мире. Ну да мне-то что, подумал он. Что и говорить, интересный получился рейс, но одного вполне хватит.
Немного погодя он кивнул:
— А вот и Израиль.
Хана схватила микрофон.
— Эй, что вы делаете?
— Пожалуйста, Текс! Разрешите мне сказать им об этом. Они ждали этого мгновения тысячи лет.
— Чего доброго, разобьют мне машину.
— Обещаю вам, ничего не будет. Я заставлю их сидеть тихо.
— Что ж, валяйте!
Он снова включил автопилот и подошел к двери. Хана объявила в микрофон, что в эту минуту они пересекают границу Израиля.
На борту самолета началось светопреставление. Слезы и смех, молитвы и пляски, обрывки песен, объятия и крики радости — все смешалось.
— Господи Боже мой! — изумился Фостер. — Такого не было, даже когда мы побили сборную джорджийского технологического.
Одна из женщин поцеловала его руку. Он отскочил назад, снова уселся за штурвал. Песни и ликования не прекращались до самой Лидды. Когда самолет коснулся посадочной полосы, из-за радостного шума не слышно было моторов. Фостер изумленно смотрел, как евреи, спускаясь с трапа, первым делом бросались на колени и, рыдая, целовали землю.
— Ну, прощайте, Текс, — сказала Хана. — Жаль, что вы уезжаете, но все равно, приятных вам дней в Париже.
Фостер Джи Мак-Уильямс медленно спустился по трапу, посмотрел на сутолоку вокруг Машины «скорой помощи» и автобусы стояли наготове. Десятки девушек, похожих на Хану, смешались с толпой йеменитов, успокаивая их и радуясь вместе с ними..
Фостер долго стоял у трапа, и странное, никогда до этого не испытанное чувство поднималось в его душе.
Он даже не заметил подошедшего к нему Стреча Томпсона.
— С приездом, мальчик! Как она себя вела?
— Кто?
— Да машина. Как шла?
— Как орел.
Работники отдела иммиграции долго трясли руку Фостера, хлопали его по плечу.
— А они, как они-то себя вели?
Фостер промолчал.
— Что ж ты молчишь? Нормальный рейс?
Фостер пожал плечами:
— Вот именно. Рейс как рейс.
Стреч повел его прочь от ликующей толпы. Фостер остановился на мгновение и оглянулся. Хана помахала ему рукой, он помахал в ответ.
— Ну, Фостер, теперь ты можешь отваливать в свой Париж. Я нашел ребят, у меня даже есть еще одна машина.
— Если тебе очень нужно, Стреч, я, пожалуй, смог бы слетать еще разок. Но действительно — последний.
Стреч почесал затылок.
— Не знаю, что тебе и сказать… Может быть, я смогу устроить тебе еще один рейс. Ты бы, кстати, попробовал новую машину.
«Клюнул! — с трудом скрывая радость, подумал Стреч. — Теперь он, сукин сын, у меня в руках!»
Так началась операция «Ковер-самолет».
Стреч Томпсон, бывший король североатлантических крабов, набрал бывалых американских летчиков, создававших когда-то берлинский воздушный мост. Каждый новый летчик, каждая новая команда сразу загорались миссией доставки йеменских евреев на их Обетованную Землю.
Их машины не раз бывали на шаг от гибели, но они не потеряли ни одного самолета, хотя и работали буквально на износ. Пилотам «Ковра-самолета» порой казалось, что, пока они возят йеменитов, о них заботится само Провидение.
Фостер Джи Мак-Уильямс так и не поехал в Париж. Он летал по аденскому маршруту, пока не эвакуировали всех, кто пришел из Йемена. Затем он принимал участие в операции «Али-Баба» — вывозил евреев из Багдада. За всю историю воздухоплавания не было летчика, налетавшего в воздухе часов больше Фостера. Приземляясь в Лидде, он тут же в аэропорту заваливался спать, пока машину готовили к новому рейсу, и вскоре снова поднимался в воздух. За пару лет Фостер проделал четыреста рейсов, покрыл миллионы километров и доставил в Израиль около пятидесяти тысяч евреев. Каждый раз он чертыхался и клялся, что это его последний рейс, но в конце концов женился на Хане и снял квартиру в Тель-Авиве.
Операция «Ковер-самолет» была только началом. Бородатые ревнители Торы двинулись из захолустий Курдистана, Ирака и Турции. Пропавшее без вести века назад еврейское племя из Восточного протектората пробило себе дорогу из Хадрамаута в Аден.
Хлынули хлебнувшие лиха страдальцы из лагерей для перемещенных лиц в Европе. Прибывали евреи из Франции и Италии, Югославии и Чехословакии, Румынии и Болгарии, Греции и скандинавских стран. По всей Северной Африке они покидали меллахи — в Алжире и Марокко, Египте и Тунисе; приезжали из Южной Африки, где процветала богатейшая еврейская община; из Китая и Индии, куда попали три тысячи лет назад; из Австралии и Канады, из Англии и Аргентины.
Добирались пешком по знойным пустыням. Долетали на самолетах, которые давно пора было сдать на металлолом.
Приплывали в битком набитых трюмах для перевозки скота.
Прибывали на роскошных трансатлантических лайнерах. Пункты отправления размещались в семидесяти четырех странах, и отовсюду отверженные, никому не нужные люди неодолимо стремились в единственный уголок мира, где слово «еврей» не звучало как оскорбление.
ГЛАВА 2
Ручеек превратился в мощную реку, а затем в настоящий людской потоп.
Исход увеличил вдвое, а вскоре и втрое население Израиля. Экономика страны, и без того пострадавшая в войну, казалось, вот-вот рухнет от наплыва иммигрантов. Прибывало много стариков, еще больше больных и совершенно неграмотных. Но как ни трудно было положение страны, как ни велико бремя, которое она на себя взваливала, принимая все новых иммигрантов, ни одного еврея, стучавшегося в ворота Израиля, не отослали обратно.
Это был настоящий плавильный горн для иммигрантов изо всех уголков земного шара. По всей стране, от Галилеи до Негева, как грибы после дождя, вырастали палаточные городки и уродливые поселения из ржавой гофрированной жести. Сотни тысяч человек ютились в палатках, наспех сколоченных бараках, ставя перед теми, кто отвечал за здравоохранение, просвещение и социальное обеспечение, непосильные задачи. Однако в стране господствовал непостижимый оптимизм. С той минуты, когда эти униженные и угнетенные ступали на израильскую почву, они испытывали такой прилив собственного достоинства, такое чувство свободы, какие им никогда и не снились. Именно свобода и равноправие окрыляли их на подвиги, каких не знала история.
Каждый Божий день возникали новые сельскохозяйственные поселения. Иммигранты бросились осваивать пустоши и пустыни с тем же воодушевлением, с каким первые переселенцы брались когда-то за осушение болот.
Города, казалось, росли из земли. Южноафриканские, канадские, латиноамериканские евреи вкладывали средства в промышленность, строили фабрики и заводы. Вскоре по промышленному потенциалу страна сравнялась с передовыми государствами Азии и Африки. Медицина, сельское хозяйство, наука достигли весьма высокого уровня.
Тель-Авив превратился в кипучую метрополию, его население перевалило за четверть миллиона. Хайфа стала одним из крупнейших портов Средиземноморья. В обоих городах возникла тяжелая промышленность. Новый Иерусалим, столица и духовный центр вновь созданного государства, стремительно рос вширь, застраивая окрестные холмы.
Возводились химические, фармацевтические, строительные, обувные, текстильные, горнорудные предприятия — список их бесконечен. Возникли автосборочные заводы, строились аэродромы, по всей стране протянулась сеть автострад.
Жилье, жилье, жилье — люди нуждались в квартирах, и новые бетонные кварталы чуть ли не ежечасно раздвигали границы городов. Стук молотков, визг дрелей, грохот бетономешалок и шипение сварочных аппаратов не смолкали в Израиле ни на минуту.
Пышно расцветало искусство. На улицах Герцля и Алленби появлялись новые книжные магазины. В каждом кибуце и мошаве, в каждом доме полки ломились от книг на десятках языков. Художники, писатели и композиторы запечатлевали новое, бурно развивающееся общество на холстах, в книгах и в музыке.
От Метуллы до Эйлата, от Иерусалима до Тель-Авива жизнь била ключом, но была нелегка. В этой бедной, не слишком плодородной стране каждый шаг приходилось делать в поте лица. Рабочие трудились до изнеможения, получая ничтожную зарплату. В селах работали в почти невыносимых условиях. Население платило неслыханные налоги — только бы не прекращался поток иммигрантов. Выбиваясь из сил, в поту и крови, напрягаясь до предела, маленький народ рос и креп.
В небо взмывали самолеты национальной авиакомпании, израильский торговый флот бороздил мировой океан.
Народ Израиля пробивал себе дорогу с такой решимостью, что цивилизованный .мир все более проникался к нему симпатией. Молодое государство доказывало человечеству, чего можно добиться, когда есть воля и любовь к свободе. Никто в Израиле не трудился ради личной выгоды в настоящем: все было нацелено в будущее — для новых иммигрантов, для грядущих поколений. Подрастали дети — сабры, которые никогда не знали унижения.
Израиль стал грандиозной эпопеей в истории человечества.
Добрую половину его территории занимал Негев, дикая пустыня, напоминающая поверхность луны, — нагромождение голых скал, обожженных пятидесятиградусным зноем. Именно здесь, в пустынях Син и Фаран, блуждал Моисей в поисках Земли Обетованной. Ни травинки не было на этом бесконечном скалистом высокогорье, ни одно живое существо, даже орел-стервятник, не отваживалось заглянуть сюда. Освоение Негева стало главной задачей Израиля. Израильтяне сооружали поселения на скалах, не обращая внимания на беспощадный зной. Они брали пример с Моисея: так же, как он, добывали воду из скал и возродили пустыню к новой жизни. В Мертвом море стали добывать поташ и заставили медные копи царя Соломона, бездействовавшие целую вечность, снова выдавать зеленую руду. Они обнаружили следы нефти. Беер-Шева, город на северной окраине Негева, превратился в оживленный промышленный центр.
Особые надежды возлагались на Эйлат — порт на берегу Акабского залива, к югу от Негева. Когда в конце Войны за независимость израильские войска добрались сюда, этот населенный пункт состоял из двух саманных хижин. Израильтяне же мечтали о временах, когда от здешней пристани пойдут суда в страны Востока. Надо было лишь дождаться, когда Египет снимет блокаду с Акабского залива. В ожидании этого дня израильтяне усердно строили город.
Именно сюда, в пустыню Негев, вызвался поехать по окончании войны полковник Ари Бен Канаан. Ему поручили изучить каждый дюйм района, блокированного сразу тремя противниками: Египтом, Иорданией и Саудовской Аравией.
Ари повел свое подразделение по непроходимым скалам и ущельям туда, где еще не ступала нога человека. Он тренировал бойцов столь серьезно, что выдержать это было под силу далеко не каждому. Особенно доставалось командирам, от которых Ари требовал нечеловеческой выносливости. Его отряд назвали «Звери Негева». Люди, которые входили в него, терпеть не могли Негева, когда в нем находились, но начинали тосковать по нему, едва его оставляли. В израильской армии не было принято давать медали за отвагу — все бойцы считались одинаково мужественными, но значок «Зверей Негева» почитался как орден.
Штаб Ари расположился в Эйлате, который на глазах вырастал в город отважных пионеров. Провели воду, пустили на полную мощность медные рудники, построили шоссе. Об укреплении своего опорного пункта на юге евреи проявляли особую заботу.
Люди шептались о странностях полковника Бен Канаана. Никто не видел, чтобы он смеялся, его лицо всегда сохраняло суровое выражение. Казалось, какое-то горе гложет его, заставляя лезть в пекло, не считаясь с опасностью. В течение двух лет он решительно отказывался хоть на день покинуть пустыню.
Китти Фремонт удостоили звания «Друг», которое до нее носил лишь П. П. Мальколм, командир «ночных отрядов». После войны она занялась устройством иммигрантов. Поселенческое общество направляло ее на самые трудные участки. В январе 1949 года, когда началась операция «Ковер-самолет», Китти предложили отправиться в Аден, чтобы наладить там медицинскую помощь детям в лагерях Хашеда. Она навела там образцовый порядок и прослыла среди йеменитов святой нового времени.
Из Адена Китти отправилась прямо в Багдад для участия в операции «Али-Баба», которая своими масштабами вдвое превосходила «Ковер-самолет». Наладив работу в Ираке, она тут же умчалась в Марокко, где десятки тысяч евреев покидали меллахи в Касабланке, чтобы отправиться в Израиль.
Так Китти переезжала с места на место — туда, где нарастала алия. Иногда она летала в Европу в поисках персонала, медикаментов и инвентаря. Когда волна иммигрантов немного схлынула, Китти отозвали в Иерусалим, где Сионистское поселенческое общество поручило ей работу в «Молодежной алии».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89