Это подтверждает отечественная и мировая практика. А нам нужно увеличить производство в деревне на 25 — 30 процентов. Значит, прибавка ресурсов селу должна составлять 50 — 60 процентов.
В 80-е годы наш крестьянин был технически вооружен примерно так же, как американский фермер 50-х годов (сейчас намного хуже). Но из истории сельского хозяйства США известно, что в тот период фермеры получали урожай зерновых по 18 — 20 центнеров с гектара, а надои молока у них были по 2.800 килограммов от коровы. Иными словами, это наши показатели конца 80-х годов. Энерговооруженность нашего крестьянина была в 4 раза меньше, чем американского фермера. Вдобавок следует иметь в виду, что природно-биологический потенциал наших полей в 2,5 раза ниже, чем в США, а это означает, что для получения урожаев под стать американским надо иметь еще более высокую техническую оснащенность.
Об этом мне приходилось не раз напоминать на Пленуме ЦК, в Политбюро, на втором Съезде народных депутатов. Скажу прямо: предварительно с руководством на этот счет не советовался, ибо знал, что мои предложения о значительной прибавке ресурсов селу поддержки не получат. Верно и то, что открытой критике за это меня не подвергали, все ограничивалось умалчиванием. Этот прием вообще применялся довольно часто.
Но вопрос стоял ребром: или —или. Общество должно было найти дополнительные материальные ресурсы для развития агропромышленного комплекса, и прежде всего для его оснащения эффективной техникой, для создания селянам хороших социальных условий. Не зря говорят: если крестьянину плохо, то всему обществу хорошо быть не может.
Призыв демократов-разрушителей распустить колхозы, совхозы и раздать землю в частное владение, что, мол, через два-три года обеспечит достаток продовольствия, — это, как показало время, опасные иллюзии. Разор колхозов и совхозов — прямой путь к упадку. Что и произошло в период президентского правления Ельцина.
Такие прожекты я слыхал еще в 1987 году от С.И.Аллилуевой, дочери Сталина. Наша беседа — Политбюро поручило мне встретиться — состоялась по ее просьбе и была связана с намерениями Аллилуевой вместе с дочерью вновь выехать за границу. Я сообщил ей, что никаких препятствий на этот счет не существует, и, помнится, она была этому весьма удивлена, видимо, ожидала от партийного руководства каких-то «козней».
В конце беседы я спросил, какие у нее пожелания.
— Распустите колхозы, — ответила она. Как выяснилось из дальнейшего разговора, за всю свою жизнь она ни разу не была в колхозе. И в конце концов «разрешила» нам поступать по-своему, сказав: решайте сами вместе с колхозниками.
Мартовский Пленум ЦК 1989 года принял важные решения: он, как говорится, узаконил, уравнял в правах различные формы хозяйствования на земле, а также значительно расширил самостоятельность колхозов и совхозов. Минуло два года — для решения аграрных проблем срок незначительный. И все-таки именно в этот период колхозы и совхозы получили самый высокий урожай зерновых и удои молока. Впервые после выполнения госзаказа все зерно оставалось в распоряжении хозяйств.
Но на крестьянина в последующие годы обрушилась другая беда: «ножницы» в ценах на сельскохозяйственную и промышленную продукцию, неэквивалентный обмен между городом и селом. Органы власти заняты разработкой всякого рода программ «возрождения села», а производство падает. На словах — приоритет в развитии агропромышленного комплекса, а на деле мы наблюдаем сокращение ресурсов для села.
Вспоминаю, как в детские годы (начало 30-х годов) приходилось выстаивать многочасовые очереди за хлебом. Обычно занимала очередь мать — еще затемно, в ночь. А мы с братом подменяли ее, чтобы днем, а то и к вечеру купить «кирпичик» хлеба.
И вот в конце 1991 г. перебои с хлебом в Москве и других городах напомнили мне о тех далеких сибирских годах. Правда, разница есть, и существенная. Тогда не хватало муки. На сей раз недоставало ответственности и компетентности у руководящих «демократов» Москвы. Трудно ожидать чего-либо другого от тех, кто проскочил многие ступени служебной лестницы — от завлаба до управления регионом, страной. В конце концов лжедемократы широко открыли Западу внутренний рынок России, приведя сельское хозяйство страны в упадок.
В этой главе хочу также коснуться одного вопроса, который в известной мере носит для меня личный характер, ибо в общественном мнении связан с моей фамилией.
Имею в виду антиалкогольную кампанию, начавшуюся в мае 1985 года.
Напомню о ее предыстории. В начале восьмидесятых годов в ЦК и правительство, в редакции газет и журналов усилился приток писем — в основном от жен и матерей, — в которых убитые горем женщины проклинали пьянство, уносившее жизни их сыновей и мужей, калечившее детей. Потребление алкоголя к тому времени достигло девяти литров в год на душу населения, в некоторых регионах — еще больше. Горькие женские исповеди невозможно было читать без содрогания. Нет, недаром говорят: сколько мужья выпили водки, столько их жены и дети пролили слез. Это был настоящий крик о помощи. Вдобавок били тревогу и многие ученые, предвидевшие опасность деградации генофонда нации.
Следует иметь в виду, что, например, в 1984 году доходы государства от продажи алкогольных напитков достигли 53 миллиардов рублей, увеличившись за двадцать лет в четыре раза. Казна собирала огромную, непомерную дань со своих граждан, и эти фискальные цели являлись государственной основой пьянства, на мой взгляд, крайне безнравственной, ибо доходы по сути дела достигались за счет ухудшения здоровья и материального положения людей.
Но так или иначе не обращать внимания на бесчисленные письма, на громкий стон народа было уже невозможно. И в 1984 году Политбюро ЦК КПСС образовало комиссию для разработки эффективных мер по преодолению пьянства и алкоголизма. Итогом ее работы и стали известные майские постановления и указ 1985 года.
Без отрезвления народа невозможно было вести общественные преобразования.
Я в состав той комиссии не входил и в подготовке ее документов не участвовал, однако активно подключился к делу. Тут слились воедино и мои должностные обязанности, и личная непримиримость к пьянству.
Видимо, нет нужды подробно рассказывать о событиях, связанных с антиалкогольной кампанией. Скажу только, что в центральные органы сразу же хлынул поток писем со словами благодарности — в миллионах семей вздохнули с облегчением. И не зря в отчетном докладе на XIX партийной конференции (1988 год) отмечалось: в стране «повысилась рождаемость и снизилась смертность, что в немалой степени связано с борьбой против пьянства и алкоголизма».
Дальнейшие события тоже известны. Наряду с положительными результатами антиалкогольная кампания принесла и немалые издержки: резкий всплеск самогоноварения, спекуляцию спиртными напитками. Становилось ясно, что наскоком, с ходу давний недуг одолеть не удастся. Нажим на запретительство, на административные меры без достаточного подкрепления воспитательными мерами, организации здорового отдыха не мог принести желаемых результатов. Вдобавок быстро нараставшие финансовые трудности подталкивали к тому, чтобы снова встать на путь увеличения производства водки. И в 1989 году государство от продажи алкогольных напитков выкачало из народного кармана уже 54 миллиарда рублей, что выше уровня 1984-го. А в 1991 году эта цифра оказалась еще выше. Все возвратилось на круги своя, пьянство сейчас полыхает по стране, собирая свой трагический урожай жертв и несчастий. В стране идет всеобщая алкоголизация населения.
Еще раз хочу повторить, что решение объявить войну пьянству было коллективным, формально я даже не принимал участия в разработке постановления. Однако это вовсе не означает, будто я хочу увильнуть в сторону. Мне приходилось активно участвовать в разработке практических мер по борьбе с пьянством, и вовсе не снимаю с себя ответственности за то, что они поначалу оказались чрезмерно жесткими, административными'. Видимо, тут невольно сработало нечто личное: как человек непьющий я психологически не был готов примириться с тем, что кто-то не может «завязать» с выпивкой, если резко ограничить возможности добывания спиртного. Показалось, что если приналечь, то погасить пьянство можно быстро.
Но прозрение пришло весьма быстро: борьба с пьянством — дело долговременное, постепенное. Это заставило менять тактику, переносить акценты с запретительства и кампанейщины на разъяснительную работу, рассчитанную на дальнюю перспективу. В этой эволюции — от директивности к разъяснительным методам — я ничего страшного не вижу, она естественна. И если уж вспоминать ту кампанию, то следует особо обратить внимание на то, что протесты против нее совпали по времени с обострением политической ситуации в обществе и были отнюдь не всеобщими (многие, а таких большинство, горой стояли за продолжение борьбы с пьянством и алкоголизмом), они исходили прежде всего от так называемых прорабов перестройки и правительства, которому легче было латать бюджет за счет продажи водки. Я вовсе не хочу сказать, что у них не было разумных доводов — были! Однако отчетливо прослеживался и политический прицел лжедемократов в «антиантиалкогольной» кампании. Пошли в ход упреки в разорении виноградников, а затем и в… расстройстве денежной системы.
Разумеется, ни то, ни другое не соответствует истинным фактам. И дело даже не в том, что ни лично я, ни КПСС в целом никогда не давали ни устных, ни письменных указаний по выкорчевке плантаций. Просто официальная «виноградная» статистика полностью опровергает утверждения об их сокращении. Как до, так и во время антиалкогольной кампании (1981 — 1985 гг. и 1985-1988 гг.) сбор винограда ежегодно составлял 5 — 6 млн. тонн в год.
Столь же нелепо винить антиалкогольную кампанию в расстройстве денежного обращения. Во-первых, она началась в мае 1985 года и в жестком режиме длилась менее двух лет, а в то время доходы населения еще не нарастали лавинообразно, о чем опять-таки свидетельствует статистика. Но главное — в другом непреложном и никем не отрицаемом факте: борьба с пьянством позволила поднять производительность труда, снизила прогулы и аварии, заметно уменьшила выплаты по бюллетеням — иными словами, дала ощутимый материальный эффект. А чем измерить тысячи спасенных жизней?..
Я вовсе не намерен посыпать голову пеплом. Речь идет о сбережении народного здоровья, о том, чтобы облегчить страдания десятков миллионов людей. Это святая цель, и даже неудачный опыт на пути к ее достижению тоже принесет пользу — избавит впредь от подобных ошибок. И уж если кто в действительности виноват перед народом, то именно те, кто в сугубо политических целях полностью похоронил борьбу с пьянством.
Почему, несмотря на шумную кампанию президента Ельцина по борьбе с преступностью, злостные нарушения правопорядка не уменьшаются, более того, постоянно увеличиваются? В значительной степени потому, что борьба с преступностью сегодня не связана с искоренением пьянства, которое стало первопричиной половины преступлений. Между тем общеизвестно, что снижение преступности, обеспечение покоя граждан стали острейшей проблемой нашего общества.
Надо было подправить первоначальные шаги антиалкогольной кампании, смягчить запретительства, усилить разъяснительную работу… Все можно простить, но только не злорадство в связи с неудачей очередной попытки одолеть застарелый народный недуг. Пьянство — наша беда. Тот, кто пытается и эту народную боль приспособить в своих политических целях, совершает преступление перед обществом.
Роковая ошибка
Как же получилось, что экономику довели до критического состояния? Почему мирового значения опыт планового ведения хозяйства отправили на свалку истории? Какое преступление!
Сейчас это объясняют политической нестабильностью, забастовками, межнациональной враждой. Да, это так. Но это пришло потом, позже.
Так с чего же начались распад экономики, расстройство потребительского рынка?
События развивались так.
Во второй половине 1987 года правительство СССР на основе общей концепции экономической перестройки подготовило свои предложения по плану на 1988 год. Предусматривался, в частности, перевод промышленности и аграрной сферы на новый хозяйственный механизм. При этом твердый план трансформировался в государственный заказ, полностью обеспеченный материальными и финансовыми ресурсами. Однако же вводилось и принципиальное новшество, недвусмысленно указывавшее на тенденцию развития народного хозяйства: госзаказ на 1988 год был снижен до 90—95 процентов от общего объема производства, а в некоторых отраслях — еще ниже. Таким образом, предприятия впервые получали официальное право по своему усмотрению распоряжаться некоторой долей произведенной продукции. Наступала новая пора договорных отношений.
Поскольку договорные отношения были принципиально новым делом, то переход к ним надо было проводить осмотрительно, осторожно. Еще не существовало свободной оптовой торговли для самообеспечения ресурсами — ведь система снабжения была настроена почти исключительно на централизованные поставки. Кроме того, надо было изучить, как будут складываться свободные, договорные цены — это тоже было принципиальным новшеством. Наконец, речь ведь шла о том, чтобы вне пределов госзаказа предприятия выпускали все, что считают нужным, исходя только из спроса. Но инструментов для изучения спроса практически не существовало. Короче говоря, экономика вступила в совершенно новую фазу, и правительство справедливо полагало, что этот процесс должен быть постепенным. По мере приобретения опыта в 1989 году предполагалось сделать следующий шаг: еще более снизить долю госзаказа. И так далее — до тех разумных пропорций, какие установит сама жизнь.
Вот такой был составлен проект государственного плана социально-экономического развития на 1988 год — на мой взгляд, в целом очень взвешенный, глубоко продуманный, с ясно намеченной стратегией дальнейших преобразований всей системы хозяйства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63