Если бы мне сказали, что подобное возможно в наше время, вряд ли бы я поверил».
Чайковская писала о тех случаях, когда подследственные не выдерживали угроз, истязаний и подписывали все, что им подсовывали следователи. Некоторые в ходе следствия кончили жизнь самоубийством.
В деталях обо всем этом я, повторяю, узнал из очерка в «Литературной газете». Кстати, осенью 1990 года Чайковская написала еще один очень острый очерк, разоблачающий методы Гдляна и Иванова. «Литературная газета» Бурлацкого отказалась публиковать разоблачения Чайковской, они были напечатаны в «Вестнике Академии наук СССР» небольшим тиражом (№ 8, 1990 год).
Но вернусь в драматические для меня майские дни 1989 года. В тот период круг моих служебных обязанностей в Политбюро, повторяю, был уже далек от мафиозных расследований в Узбекистане. Стал интересоваться и сразу обнаружил, что в точности повторяется ситуация 1983 года: из республики в ЦК, в Прокуратуру СССР вновь хлынул поток писем о произволе, беззакониях, правонарушениях. Однако на сей раз в этих тяжелейших грехах люди упрекали уже не руководителей республики как было раньше, а… следователей Гдляна и Иванова. Во многих письмах их буквально называли «палачами Узбекистана».
Но если прежде объективному рассмотрению жалоб препятствовал Рашидов, имевший влиятельные связи в верхнем эшелоне власти, то теперь спокойному, обстоятельному разбору писем мешало… общественное мнение, созданное некоторыми средствами массовой информации. Нетрудно понять, что оба варианта глубоко прискорбны для правового государства. Раньше порою неприкосновенными были люди из партийного руководства, теперь — неприкасаемыми стали Гдлян и Иванов.
В конечном итоге это привело к трагическим последствиям для всего нашего общества, для перестройки, нарушило ее нормальный ход, баланс различных политических сил. Пришло время, и выяснилось, что Гдлян и Иванов были подобны пешкам, возомнившим, будто смогут прорваться в ферзи. А ответственность за то, что общество не смогло вовремя, объективно и обстоятельно, без истерики разобраться с обвинениями, выдвинутыми Гдляном и Ивановым, пошло у них на поводу, должны разделить и те средства массовой информации, которые то ли в погоне за сенсацией, то ли из политических групповых интересов моментально создали миф о «героях-следователях».
Этот миф заглушил мучительные стоны, раздававшиеся тогда из следственных кабинетов Узбекистана. Более того, пресса даже повела атаку на специальную комиссию, которую Президиум Верховного Совета СССР создал для проверки жалоб из Узбекистана.
По сути дела это был возврат к прежним далеким временам. Под новой вывеской гласности и демократии насаждали старые методы «неприкасаемости».
Комиссия эта, между прочим, была создана еще до выступления Иванова по ленинградскому телевидению. Я о ней слышал краем уха, внимания не концентрировал. Но Гдлян-то и Иванов почувствовали: пахнет жареным! Главный тезис их предвыборной программы был предельно прост: разоблачить узбекскую мафию мешает Москва, поскольку в ЦК и, конечно, в Прокуратуре СССР засела коррумпированная верхушка.
Страна загудела. Неужели в Москве? Неужели в Кремле? Неужели на Старой площади? Примитивный прием следователей, рвавшихся в депутаты, сработал: громя партийные верхи, напропалую обвиняя во взяточничестве всех и вся, прибегая к намекам, они приобрели популярность. На этой волне в Тушинском районе Москвы Гдлян прошел в депутаты с первого тура.
У Иванова же в Ленинграде произошла осечка: он не получил большинства голосов. Однако у него оставалась возможность баллотироваться на повторных выборах 14 мая.
Вспомните, именно на 14 мая 1989 года был назначен второй тур выборов в народные депутаты СССР.
А Иванов выступал по ленинградскому телевидению 12 мая!
Еще в то воскресенье, когда провожали в Китай Горбачева, я провел, как говорится, домашний анализ ситуации и понял, что речь, безусловно, идет о нечистоплотном предвыборном маневре. Этот Иванов оказался ловким малым. Одним выстрелом задумал свалить трех зайцев. Выступал по телевидению в пятницу вечером, а выборы уже в воскресенье — за субботу никто ни в чем не разберется, даже опровержения дать не успеют. Во-вторых, называя громкие фамилии, начал именно с Романова, особенно «близкого» ленинградцам. Иными словами, психологически точно рассчитал тот эффект, какой его выступление произведет на избирателей. И, наконец, назвал Лигачева, желая угодить моим политическим оппонентам и заручиться поддержкой некоторых средств массовой информации.
Действительно, ловко задумано. Уже в тот первый момент, еще не прочитав текст выступления Иванова, я понял, что два следователя не в одиночку сообразили эту многоходовую пропагандистскую предвыборную акцию.
Утром в понедельник принялся разыскивать текст. Звоню одному, другому — никто толком ничего не знает. Мне передают только обрывки из сообщений западных радиостанций, которые моментально оповестили о случившемся весь белый свет. Международное французское радио, например, сообщило: «Советский прокурор Николай Иванов, заявил, что отдельные высокопоставленные лица, в том числе лидер консерваторов в Политбюро Егор Лигачев, Григорий Романов и Михаил Соломенцев замешаны в крупном скандале и что власти пытаются заблокировать следствие. Сегодня газета „Правда“ перешла в контратаку против Иванова».
Ознакомившись с этим сообщением, я сделал акцент на двух важных моментах. Если Иванов первым по порядку назвал Романова, то французы сразу же спикировали на «лидера консерваторов Лигачева». Согласитесь, деталь для политического анализа немаловажная. Иванову явно отводилась роль мальчика, подбрасывающего мячик. А уж ударить по этому мячику лопатой, а то и оглоблей предстояло другим силам, куда более влиятельным.
И во-вторых, я обратил внимание на слово «замешаны». Что это значит? Что за ним стоит?
Кстати, небезынтересно прокомментировать и ссылку на газету «Правда». Иванов выступал поздно вечером 1.2 мая, а «Правда», как и другие центральные газеты, утром 13 мая поместила сообщение «В Президиуме Верховного Совета СССР», где говорилось о том. что специальная комиссия изучает многочисленные жалобы и заявления на серьезные злоупотребления Гдляна и Иванова. Совершенно ясно, что речь могла идти только о случайном совпадении. Но зарубежные радиоголоса тут же «обыграли» его: газета «Правда» перешла в контратаку на Иванова. Это уже звучит!
Вот что значит пропаганда!
Еще более любопытную информацию передал «Голос Америки»: «Прокурор Николай Иванов заявил, что в ходе проводимого им расследования коррупции в государственных органах всплыло имя члена Политбюро ЦК Лигачева. Иванов не сообщил никаких подробностей. Егора Лигачева, имеющего репутацию деятеля консервативного толка, иногда считают соперником Горбачева».
Ого! Прицел обозначается все более и более точно. «Голосу Америки» уже не до Романова, не до Соломенцева. Его интересует только Лигачев! Тут уж у меня и вовсе никаких не осталось сомнений в том, что Иванов — всего лишь малая фигура в политической игре, которая ведется вокруг меня не только в нашей стране, но и скоординирована с некоторыми зарубежными силами.
И еще: в американском сообщении я сразу выделил слово «всплыло». Что за ним стоит?
Наконец удалось раздобыть пленку с записью выступления Иванова. Когда его расшифровали, получилось всего-навсего неполная страничка машинописного текста. Я считаю необходимым привести его здесь полностью, дословно, ибо сегодня, по прошествии многих лет, и в свете дальнейших событий, ураганом несущихся над страной, этот текст приобретает интерес, воспринимается совершенно иначе, чем в то время.
Итак, Иванов говорил:
«Многие избиратели спрашивают, почему не ведется борьба с мафией в Ленинграде и кто из высших чинов в Москве проходит по уголовному делу. Дело в том, что борьба не ведется потому, что государственная политика сегодня — это политика полного сворачивания борьбы с организованной преступностью. А бороться можно везде. К сведению ленинградцев можно сказать, что в числе лиц, которые фигурируют в нашем уголовном деле, имеется фигура бывшего руководителя Ленинграда товарища Романова. Кроме всего прочего, в деле замелькали такие фигуры членов Политического бюро, как товарищ Соломенцев, товарищ Лигачев, бывший председатель Верховного суда Теребилов. Очень беспокоит на сегодняшний день та ситуация, которая сложилась вокруг Лигачева. Нас очень беспокоит усиление позиций этого человека с учетом того сдвига вправо, который мы наблюдаем в сегодняшней политике, это не может не вызывать существенного беспокойства. Я не говорю о виновности или невиновности этих лиц. Я на сегодняшний день говорю то, что дело в дальнейшем будет свернуто. Я прекрасно себе отдаю отчет в том, что я сейчас говорю. И я готов нести полную ответственность за свои слова. Спасибо».
Прочитал это одним духом и, честно сказать, повеселел. Надо же, «не говорю о виновности или невиновности»! Облил грязью, а о виновности или невиновности даже не говорит — ай да следователь! Ай да законник! Ай да умелец!
Стал вчитываться снова и снова, анализировать каждое слово. И сразу подчеркнул — «замелькали». А это что такое? Что значит, «замелькали»? Наконец, почему следователь проявил такое особое внимание к моей персоне с политической точки зрения? Ну коррупция, взяточничество — это, как говорится, его тема. А при чем здесь «усиление позиций с учетом сдвига вправо»? При чем тут «существенное беспокойство»? «Нас очень беспокоит…» Кого это — нас? В годы перестройки уже писано-переписано было о том, как вредоносно влияние политики на правосудие, о необходимости политической беспристрастности следствия и суда. А тут «прогрессивный» следователь вовсю ударяется именно в политику.
Сомнений не оставалось: за Ивановым стоят более мощные фигуры.
Он просто выполнил заказ, политический заказ тех, кого «беспокоит усиление позиций этого человека». А заодно решил нажить на этом предвыборный капитал.
Но спустя год, когда социально-экономические процессы в стране приобрели ярко выраженный кризисный характер, я понял, что не одной только чистой политикой руководствовались следователи. У меня нет сомнений в том, что следователи выполняли не только политический заказ, требовавший отстранения от руководства Лигачева, но одновременно и проводили своего рода отвлекающий маневр, давая возможность быстро вскормиться новой мафии. В этой связи небезынтересно процитировать письмо, которое пришло мне от коренного ленинградца, блокадника Е.И. Жукова. Он задавал такой вопрос:
«Кто малоизвестному следователю дал огромные средства, чтобы заклеить весь город сотнями тысяч листовок, причем, когда их порядочные люди срывали, ночью неизвестные вывешивали их снова во всех микрорайонах многомиллионного города. Ему были предоставлены блестящая пресса и телевидение, лучшие залы города. На чьи средства?»
А действительно, на чьи средства с таким широким размахом вел свою предвыборную кампанию борец с коррупцией скромный следователь Иванов?
Впрочем, в том выступлении по ленинградскому телевидению Иванов ухлопал и еще одного зайца. Он перекрыл дорогу комиссии Верховного Совета СССР. Дескать, вы там, наверху, тоже замешаны в коррупции, вот почему на нас, следователей, начались гонения.
Да, уже тогда мне стало окончательно ясно, что Гдлян и Иванов — вовсе не отважные одиночки, вступившие в борьбу с «коррумпированной системой». Используя их амбициозность и, разумеется, политическую нечистоплотность, — вспомните «дело Хинта»! — их умело вовлекли в «крупную игру». Наша многострадальная история знает имена таких Геростратов — были они в период необоснованных репрессий, служили детонаторами в «деле врачей»…
Незавидная судьба!
Впрочем, к личной трагедии Гдляна и Иванова я еще вернусь. А сейчас попытаюсь восстановить последовательность тогдашних событий, поскольку это немаловажно для их верного осмысления.
Выстроил в ряд на листе бумаги несколько слов. Иванов сказал «замелькали». Американцы — «всплыло». Французы заявили «замешаны». Вот как она раскручивается, пропагандистская кампания! Словно снежная лавина. Ведь ничего, совершенно ничего не сказал по существу обвинений Иванов, а весь мир уже знает, что Лигачев «замешан» в коррупции, «проходит по уголовному делу».
Поверьте, я не мог избавиться от ощущения того, что тут действует какая-то молчаливая уния, скоординированная по принципу негласной договоренности. Каждый из членов этой унии даже без указаний прекрасно понимал, как следует ему поступать в случае с «консерватором Лигачевым».
Теперь я знал, что никакого недоразумения не случилось. Более того, дело принимало стремительный и вовсе не уголовный, а чисто политический оборот. Заподозрить во взяточничестве меня — того самого человека, который вместе с другими первым вступил в открытую борьбу с коррупцией! Пользуясь незнанием народа относительно действительных фактов, кое-кто рассчитывает исключительно на политический эффект, иных дивидендов здесь не заработать.
Но в таком случае быстро действовать обязан и я. Как именно? Прежде всего потребовать открытого разбирательства, мне нечего таиться.
Взял чистый лист бумаги, написал:
«В комиссию Президиума Верховного Совета СССР.
Генеральному прокурору СССР.
Заявление следователя Иванова о том, что в уголовном деле «замелькали» новые фигуры и была названа моя фамилия, — это провокация и злой вымысел. Оно по меньшей мере бросает на меня тень подозрения в совершении преступления. И сделано это было прежде всего в карьеристских целях, а также для того, чтобы отвести от себя ответственность за многочисленные обвинения, которые ему предъявлены в письмах граждан. Прошу рассмотреть мое обращение и результаты рассмотрения обнародовать в печати».
Поставил подпись и дату — 15 мая 1989 г.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63