Речь, разумеется, не идет о том, чтобы из Москвы планировали, что, где и как строить. Речь идет о стопроцентном обеспечении соцкультбыта ресурсами, а на этой основе — и о строгом спросе за дело.
От такого подхода трудящиеся остались бы в очень большом выигрыше. Настроение у народа было бы иным, чем сейчас, когда социально-бытовое строительство по существу пущено на самотек и его объемы сильно сокращаются.
Снова и снова вспоминаю, как хорошо — вот уж поистине в гору! — шли в этой сфере дела в первые годы перестройки. Нужно ли было торопливо приносить налаженное дело в жертву новым экономическим, а вернее было бы сказать, политическим принципам? И ставить под удар жизненные условия миллионов людей? Понимаю, что эти строки дадут кое-кому возможность заподозрить меня в желании законсервировать прежние силовые методы руководства. Но если подойти к этому вопросу непредвзято, то станет ясно, что и в данном случае мои сомнения относятся не к стратегии, а к тактике.
Я убежденный противник «больших скачков», в том числе и по части экономических преобразований. Обоснованность, постепенность — вот главный залог успеха. Причем такой подход вовсе не означает, что введение новшеств следует чрезмерно растягивать во времени. Постепенность предполагает отнюдь не длительность процесса, а стройный, глубоко продуманный порядок перемен.
Как говорят в народе, «поспешай не торопясь», а «поспешишь — людей насмешишь». Уверен, если бы мы шли вперед методом постепенности — в вышеупомянутом смысле, — то, конечно, не упустили бы такую важнейшую сферу, как соцкультбыт, которая после апреля-85 резко пошла вверх.
Вообще, мысленно возвращаясь к первым годам перестройки, я с удовольствием вспоминаю те заботы и проблемы, которыми в то время жило общество. Проблемы трудные и все-таки приятные! Душа радовалась оттого, что пришло наконец их время. Теперь-то уж, думалось, отбросив догматизм былых лет, мы обязательно их решим.
Вспомнить хотя бы проблему Байкала.
Но прежде чем рассказать, почему меня потянуло к этой проблеме, замечу, что интерес к экологии у меня пробудился еще в Сибири. Считаю нужным еще раз вернуться к проблеме кедра. Кедр — изумительное хвойное дерево: очень красивое в декоративном плане, к тому же дает вкуснейшие и в целебном отношении исключительно полезные орехи. В общем, это настоящая жемчужина сибирской тайги. Однако хозяйственники смотрели на кедр не как на плодовое дерево, а как на обычный, как правило, мощный ствол, то есть вырубали в больших объемах, легко выполняя планы. Сложность состояла в том, что Томск обеспечивал технологической дощечкой из кедра все предприятия страны, которые выпускали карандаши. Но отбор древесины для карандашной дощечки очень жесткий, на карандаши ее шел мизер, основные объемы вырубаемого кедра использовались на пиломатериалы, шпалы и даже, как ни странно, на обычную тару.
Это беспокоило многих, надо было искать решение в защиту кедра.
Несмотря на сопротивление Министерства лесной промышленности, было принято постановление правительства о рациональном использовании кедра и кедровников. Главное — сокращались вырубки этого плодового дерева, создавались комплексные кедровые хозяйства. Увы, сделано далеко не все, страсти вокруг кедровых лесов кипят и сегодня, проблема непростая: кедр нужен как древесина, но если злоупотреблять его вырубками, он может исчезнуть…
У нас в семье уважительное, даже трогательное отношение к кедру. Мы все его очень любим. Когда мы приехали из Томска в Москву, то сын Александр и внук Алексей посадили в Подмосковье несколько саженцев сибирского кедра. Интенсивное плодоношение кедра начинается через 120—150 лет. Деревца растут — это посланники будущим поколениям.
Вернемся к Байкалу — тоже жемчужине Сибири. Да еще какой! За спасение этого уникального сибирского моря давно ратовал писатель Валентин Григорьевич Распутин. Однако вопрос утопал в бесконечной бюрократической волоките, спотыкался о ведомственный эгоизм. Но в 1985 году, когда стало ясно, что новое политическое руководство намерено опираться на общественное мнение, Распутин вновь обратился в ЦК КПСС и передал мне обстоятельную записку относительно ситуации вокруг Байкала.
Распутина я чту давно. И помимо читательской благодарности, питаю к нему еще и чувство глубокой признательности — за то, что он написал очерк о деревянной архитектуре Томска. Старинные томские кружева, одна из достопримечательностей Сибири, свидетельство высокой народной культуры предков. К сожалению, десятилетия и века оставили на деревянной архитектуре свой след — некоторые уникальные постройки пришли в негодность. И мы в Томске решили всерьез заняться реставрацией старинных зданий, создали для этих целей специальную организацию. Дело хорошо двинулось вперед, и доброе слово такого мастера, как Валентин Распутин, который всему миру рассказал о деревянном сибирском зодчестве, было для томичей истинной наградой.
Естественно, прочитав записку Распутина по Байкалу, я пригласил его к себе и внимательно выслушал. Затем запросил мнение академиков Яншина, Ласкорина, а в итоге решил вынести вопрос на обсуждение Секретариата ЦК. Горбачев меня поддержал, и вскоре состоялось рассмотрение проблемы Байкала. Впервые получили деловую поддержу высшего политического руководства те, кто грудью стоял за Байкал, — многие из них присутствовали на том заседании Секретариата, выступали. В том числе, конечно, и Распутин. Вопрос стоял ясно: остановить и перепрофилировать Байкальский целлюлозно-бумажный комбинат. Возражали против этого лесники, бумажники, которые говорили о своих проблемах. Но и разум, и эмоции, безусловно, были на стороне защитников Байкала. Поэтому сообща договорились начать серьезную работу по переоборудованию комбината. После того заседания мы еще несколько раз собирались в ЦК. Неотступно осуществлял, так сказать, общественный контроль за решением байкальской проблемы Валентин Григорьевич Распутин — его статьи на эту тему регулярно появлялись в прессе. Основательно взялись за эту проблему иркутские и бурятские организации. Дело наконец сдвинулось с мертвой точки, и в перспективе можно было рассчитывать на успех. Но вот уже давно, мне кажется, очень, очень давно о Байкале никто не вспоминает. Те решения, которые мы приняли в 1985 г. и выполнение которых плотно контролировали до 1989 года, сейчас фактически положены под сукно.
Не до них. Не до Байкала.
Что же со всеми нами случилось? Почему от решения конкретных проблем, тревожащих общество, — будь то строительство жилья или спасение Байкала, мы поспешно перепрыгнули к потрясению основ и теперь оказались на краю пропасти? Кто и почему изменил изначальный политический замысел перестройки?..
В этой же связи не могу не вспомнить бурные дебаты, развернувшиеся вокруг толстовской Ясной Поляны. Прочитав несколько весьма противоречивых публикаций в прессе, я понял, что над исторической усадьбой нависла экологическая угроза и опасность запустения. Поручили разобраться в ситуации разным организациям — самим тулякам, отделу культуры ЦК КПСС, министерствам культуры СССР и РСФСР. Потом несколько раз по моей инициативе обсуждали вопрос о Ясной Поляне на Секретариате ЦК. Решали по-крупному: сохранить в прежнем виде старый дом и лесопарк, а рядом построить новый современный туристско-экскурсионный комплекс.
Но особенно много хлопот доставляла экологическая обстановка в районе Ясной Поляны. Рядом, за оградой усадьбы, проходила весьма загруженная автомагистраль, кроме того, поблизости была запроектирована новая трасса Москва — Юг. Этот участок будущей автострады проектировали военные, они же и возражали против ее переноса. На Секретариате ЦК мы настояли на том, чтобы отодвинуть новую трассу за десятки километров от Ясной Поляны, и это заметно снизило экологическую нагрузку. Даже Министерство обороны уступило требованиям защитников окружающей среды.
Так мы начинали. И пишу об этом для того, чтобы вновь напомнить, какой эмоциональный подъем царил в нашем обществе после апреля 1985 года, когда мы начали «очеловечивать» экономику, поворачивать ее еще больше лицом к духовным и бытовым запросам народа.
Ведь вокруг Ясной Поляны были закрыты почти все вредные производства, в том числе крупное производство химических удобрений на Щекинском комбинате, тепловые станции переведены на природный газ. Такой подход в то время был в диковинку. Ведомства сопротивлялись отчаянно, а Совмин России как-то очень уж дрябло, вяло занимался сохранением толстовской усадьбы. Не скрою, пришлось на Секретариате ЦК нажимать, и не один раз. До тех пор, пока наконец не был окончательно утвержден генеральный план реконструкции Ясной Поляны.
То, что можно было сделать сразу — оздоровить экологическую обстановку, ограничить в окрестностях музея-заповедника новое строительство, — было выполнено. Однако после 1988 года этот вопрос тоже куда-то провалился. Конечно, все это дело Советов…
Безусловно, систему партийно-государственного управления необходимо было менять, передавая властные функции Советам. Но опять-таки сам этот процесс вовсе не обязательно должен был носить ура-р-революционный характер, почти одномоментный. Средства массовой информации раздули миф о том, что якобы партийный аппарат отчаянно цепляется за административные и хозяйственные функции, а потому надо решительным приступом вырвать у него власть. Но вспомним, задача разделения партийных и хозяйственных функций была выдвинута значительно раньше, сразу после войны, потом к ней вернулись в 60—70-е годы.
Это был верный шаг. Если бы партия постепенно передавала Советам функции управления, то можно было бы избежать многих нынешних потрясений. Однако, как и во многих других случаях, вместо спокойного, взвешенного переноса властных функций от партийного аппарата к Советам этот процесс принял характер борьбы за власть — даже не борьбы, а схватки! В результате партия никаких хозяйственных функций никому не передавала — ее просто отстранили от участия в решении важнейших общегосударственных дел. Перестройка системы управления и в данном случае была заменена «скачком».
Это еще один пример непоследовательности, торопливости, привнесенных в перестройку из-за увлечения радикализмом.
Между тем после 1985 года наметили и начали проводить в жизнь четкий политический курс на расширение самостоятельности предприятий, местных органов. Это, конечно, были только первые шаги, работа здесь предстояла огромная, рассчитанная на длительный период. Речь шла о планомерной передаче управленческих и хозяйственных функций Советам. Но начинаться все должно было с укрепления материальной базы Советов, их авторитета. А поступили-то наоборот: хотя Советы были еще беспомощны и неопытны, партию буквально вынудили выпустить из рук бразды правления. Результатом стало безвластие.
Жестоко пострадал народ!
Многие из нас вышли из села. Давайте вспомним: когда крестьянин, собравшись со средствами, силами, затевает новый, просторный дом, он ведь, занимаясь этим непростым делом, продолжает жить в доме старом. И уж потом, когда все готово, сносит старое строение. Мы же поступили иначе: не создав ничего нового, поспешили разрушить старое. А где жить? Убежден, партийные комитеты нельзя было механически отсекать от сферы управления. Ну хотя бы для того, чтобы подстраховывать Советы, разумеется, не подменяя их. а, наоборот, помогая. Подтверждение этому я встретил, например, в Белгородской области. Партийные органы и Советы народных депутатов там работали дружно, решая общие задачи, и дела здесь шли хорошо. Первый секретарь обкома партии Алексей Филиппович Пономарев был избран председателем областного Совета. В 1990 году ему присвоили звание Героя Социалистического Труда. Это редкий случай в годы перестройки.
В то же время там, где между Советами и партийными комитетами началась конфронтация, перепалка, результаты в хозяйственной деятельности, социальной сфере становились все хуже и хуже. А «демократам» того и надо было. Они сломали Советы, заменили их губернаторами, мэрами, префектами.
Разве можно было (повторюсь, хотя бы на определенном этапе политики перестройки) пренебрегать тем колоссальным опытом решения конкретных, жизненно важных задач, которым располагали партийные комитеты?
В качестве примера хочу сослаться на ту часть деятельности Секретариата ЦК, которая была посвящена вопросам культуры. Она, на мой взгляд, представляет сегодня значительный интерес еще и потому, что свидетельствует о новых отношениях, устанавливаемых после апреля 1985 года между партией и интеллигенцией.
С научной интеллигенцией, с выдающимися советскими академиками мне довелось близко познакомиться за годы работы в Новосибирском академгородке, а позднее — в Томске, об этом уже упоминалось. Но не менее тесные дружеские связи сложились у меня и со многими деятелями культуры.
С 1954 по 1961 год я работал заместителем председателя Новосибирского облисполкома по вопросам культуры, секретарем обкома по идеологии. То была замечательная пора хрущевской «оттепели» — раскованности, инициативы масс, пробужденных XX съездом КПСС. В плане культуры в те годы Новосибирск преображался буквально на глазах: открылись консерватория, театр оперетты, театральное и хореографическое училища, картинная галерея. Наконец-то получил «постоянную прописку» в своем здании знаменитый Сибирский народный хор, которым руководил композитор Валентин Левашов. В общем, это действительно был как бы «культурный взрыв».
Добавлю к этому: под Новосибирском набирал силу академический центр. Это ведь тоже мощная духовная сфера.
В то время меня буквально атаковали представители различных жанров искусства, требовавшие внимания, помощи и поддержки. Особенно, помню, проявляла настойчивость музыкальная общественность. Новосибирск уже тогда по праву считался городом с высокой музыкальной культурой и огромным числом поклонников классической музыки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63