Сегодня, как и всегда, он открылся взору князя Алексея залитый сиянием золотых куполов Успенского собора в лучах восходящего солнца, окутанный голубоватым светом, как нимбом от неустанных молитв, в сладко льющихся переливах колоколов, разносящих по округе “малиновый звон” в честь именин основателя.
Растворяясь в освежающем утреннем воздухе, благовест неторопливо поднимался к облакам и тянулся к глади озера, припадая к прохладным водам, отражавшим узорочье кирилловских маковок, и будто окунаясь в них.
А Белое озеро расстилалось широко, привольно, от самых ног в туманную невероятную даль. Только сильно напрягая зрение, можно было рассмотреть вдалеке теряющиеся в голубоватой утренней дымке очертания противоположного берега.
Здесь, именно здесь билось сердце земли русской, именно здесь покоилась ее душа. “Северными Шивами” называл эти места преподобный Сергей Радонежский, по его благословению уходили сюда, в нетронутые пустыни иноки, создавая в глухих, дремучих лесах по Шексне новые лесные обители, а вслед за ними тянулся крестьянский люд, рубил лес, сеял хлеб, обживал новые земли. Почти половина святых русской православной церкви стяжала бессмертие в пустынных монастырях на берегах Шексны и Андоги, а все новые и новые подвижники уходили дальше на север и на восток. Именно подвигами отшельников и странников, питавшихся травой, кореньями да сосновой корой, пивших болотную воду и считавших основание монастырей своим высшим духовным предназначением, осваивала Русь необозримые просторы своих владений и приумножала свои богатства.
Невзгоды военного лихолетья пощадили белозерский край, на землю его никогда не ступала нога завоевателей. Ее миновали татары, поляки, литовцы. Она почиталась особо хранимой Господом и Богоматерью. И величие Московского княжества, его роль стержня, вокруг которого собирались земли русские, в немалой степени основывались на том, что полтора века назад князь Иван Калита выкупил у белозерского князя три города с округами: Белозерск, Галич, Углич, оставив однако до поры земли эти в управлении прежнего хозяина. Только после этого сердце Руси стало стучать с Москвой одним ритмом.
Вскоре уже все обширные и глухие пространства по Шексне с ее притоками, по притокам озер Белого и Кубенского и верхней Сухоне вошли в состав молодого Московского государства. Основательные, устойчивые и очень мирные потомки Александра Невского – московские князья, не блиставшие ни героическими деяниями, ни нравственным величием, свойственными выходцам белозерского рода, тем не менее принесли на здешнюю землю долгожданный покой, избавление от усобиц и присущие Даниловичам ровность движения и последовательность действий.
Сам Алексей Петрович Белозерский происходил из рода древнего, князей природных, исконно русских, ведших начало свое от Рюрика. Предки его принадлежали к младшей ветви потомства Владимира Мономаха, происходившей от Великого князя Всеволода Юрьевича “Большое Гнездо”.
Первый князь Белозерский, Глеб Васильевич, княжил на Белом Озере с шесть тысяч семьсот пятьдесят девятого года от сотворения мира. В шесть тысяч семьсот шестьдесят четвертом он уехал на службу в Орду и там женился на ханше, дочери Сартака, которую после крещения стали именовать Феодорой. Правнук Глеба, князь Федор Белозерский, бился вместе с сыном на Куликовом поле, где оба сложили свои головы. В самом начале восьмого тысячелетия существования этого мира отец Алексея Петровича вступил во владение волостью “Белое село” в Пошехонском уезде, и с тех пор к фамилии князей добавилось “Белосельские”.
Князь Алексей Петрович воспитание получил достойное, знал очертания мира, грамоту, математику, несколько языков, с юных лет отличался силой немалой: в кулачном бою, бывало, один на стену ходил. Не раз приходилось князю служить послом от Грозного в Цесарию, в Вену. Он посетил Париж, Рим, был принят папою и долго беседовал с ним о нравах и обычаях славянских народов. Именно там, в Риме, почти шесть лет назад он впервые встретил свою Вассиану, что стала для него супругой перед Богом и людьми на вечные времена.
В ратном деле предводительствовал воевода полками царя Иоанна Васильевича в Казанском походе, в Шведском походе занимал место головы у снаряда при государе, а в прошлогоднем Полоцком походе года был тяжело ранен. Рана до сих пор еще беспокоила его, но службы царской нести не мешала.
В Полоцком походе геройски погиб старший брат Алексея, Иван Петрович, по которому князь до сих пор носил траур. Имя князя Ивана Петровича по царскому указу было вписано в синодики для вечного поминовения. Сам Алексей Петрович остался жив только благодаря неустанным заботам Вассианы и ее чудесному искусству врачевания.
После гибели старшего брата Алексей Петрович, князь в двадцатом колене от Рюрика, возглавил Белозерский княжеский дом, представляя самую старшую ветвь его. В Белозерское “гнездо” входили также восемь младших родов, именовавшихся по названиям волостей прилегавшей к Белому Озеру местности.
Земли восточнее реки Шексны, впадающей в Белое Озеро, принадлежали князьям Шелешпанским. Родной брат иеромонаха Геласия, князь Афанасий Юрьевич Шелешпанский служил царевым воеводою и объезжим головою по Москве. Обладатели всей всхолмленной части и всей зашекснинской половины княжества – князья Сугорские. Им же отошла и Кемская волость. Князь Захарий Иванович Сугорский, двоюродный брат Алексея, был послан царем на воеводство в Смоленск, а до того в Казанском походе бился в отряде за Окой, служил вторым воеводой Третьего Большого полка в шведском походе.
Князь Никита Романович владел волостью Ухтома. Ему же принадлежало село Каргол и волость его, шедшая по берегу Белого озера выше впадения реки. Село досталось князю от угасшего рода его ближайших родственников князей Карголомских, также входивших в Белозерский дом. На западе лежали волости Вадболь и Андома. Вадбольские и Андомские князья считались самыми “молодыми” из Белозерских – не более двух колен.
Князь тряхнул головой, отгоняя нахлынувшие воспоминания – не о прошлом ныне, а о будущем думать надлежит; еще раз перекрестился и выпрямился во весь рост, громко потребовав:
– Коня мне!
Один из холопов подбежал ближе, ухватил княжеского скакуна под уздцы и подвел хозяину. Тот легким движением поднялся в седло, чуть выждал, давая возможность слуге вернуться к своей кобыле, после чего пустил коня в галоп.
Преодолев небольшое расстояние по еще влажной от утренней росы траве вдоль заросшей камыша, усыпанной валунами кромки озера, князь и его спутники обогнули крепостную стену монастыря, испещренную наклонными и прямыми бойницами, из которых зловеще выглядывали пушечные стволы, и подступавшую мощным монолитом почти пятиметровой высоты к самой воде.
Обнесенный высокими деревянными стенами с башнями, монастырь святого Кирилла жил, как и все монастыри на Руси, своей отдельной, самостоятельной жизнью и воплощал собою мужество в его исключительно русском понимании нераздельного единства силы материальной с силой нравственной при явном преимуществе последней. Но любое посягательство на правоту нравственную иноки всегда были готовы покарать острой сталью, огненным зельем и смертоносной каменной картечью.
Всадники миновали Мереженную и Грановитую башни с их высокими смотровыми вышками, увенчанными тесовыми крышами в форме шатра и блестящими на солнце золочеными флюгерами – ангелами-вестниками, трубящими победу, и въехали на широкую, мощеную камнем аллею, по обеим сторонам которой высились старинные белоствольные березы с густыми кронами, посаженные еще при основателе. Эта аллея вела прямо к “святым” воротам монастыря, находящимся в нижнем этаже Церкви Иоанна Аествичника, встроенной в крепостную стену и открывавшей доступ в Успенский монастырь, главный из четырех монастырей, располагающихся на территории Кирилловой обители.
Подковы лошадей громко зацокали по камням. Ворота монастыря были распахнуты. Прежде чем въег хать на церковный двор, князь и его ратники спешились и, сняв шапки, поклонились иконе Богоматери в киоте над воротами и изображениям святой Троицы, украшавшим стены. Затем, ведя коней под уздцы, они вступили на территорию обители.
Их взору предстал только что отстроенный на пожертвования государя Иоанна Васильевича и освященный митрополитом к именинам святого Кирилла великолепный храм Успения Пресвятой Богородицы на Соборной площади монастыря.
Государь любил этот монастырь, благодаря которому он появился на Божий свет. Сюда, на Белое озеро, приехали сразу после венчания его отец великий князь Василий с молодой женой Еленой Глинской молить Господа о ниспослании наследника. Господь услышал их молитвы и молитвы всей кирилловской братии, одарив супругов дитем, а Русь – нынешним мудрым и набожным правителем.
Ныне заступничество святого Кирилла обернулось величественным строением в духе московских монастырей с украшенными орнаментом барабанами под золочеными луковками куполов, весь залитый розовато-лазоревым светом зари. Здесь же на Соборной площади рядом с Успенским Собором были возведены колокольня и Церковь Введения Божьей Матери, а чуть дальше к озеру – царственными палатами вознеслась Церковь Архангела Гавриила с черными куполами в столь знакомом князю итальянском стиле.
Сама площадь перед храмом была вымощена надгробными плитами, пожертвованными прихожанами со старых, разрушенных кладбищ. От прежних деревянных монастырских построек, столь памятных и дорогих сердцу князя Алексея, остались разве что Казенные палаты, где жила монастырская братия, тянувшиеся вдоль Соборной площади под прямым углом к вновь отстроенным церквям, да деревянные сени над часовней и крестом на месте первой землянки Кирилла Белозерского.
Там же, в отдалении, почти у самой крепостной стены, царь Иоанн Васильевич повелел отстроить Церковь Иоанна Предтечи, деревянную, рукотворную, без единого гвоздя, как умели строить только северные русичи. Церковь эта находилась уже в пределах малого Ивановского монастыря, недалеко от личных деревянных покоев московского государя, часто наезжавшего в монастырь, и предназначалась для нужд престарелых монахов, а также сирых и убогих со всей белозерской округи.
Вот и сейчас, несмотря на ранний час, Алексей заметил несколько мальчишек – сирот из соседних деревень, копающихся на огороде рядом с церковью под присмотром инока. А дальше – знакомые с детства домик келаря, поварня, Глухая Котельная башня… Давненько он не был дома – истосковалась душа по родимой сторонке…
– Приветствую тебя, князь!
Иеромонах Геласий, высокий, худощавый, в длинной черной рясе с широкими рукавами, монашеской мантии и черном куколе на голове, концы которого, расшитые золотыми крестами и словами из Священного Писания, спускались на грудь и спину, вышел на крыльцо собора. Хотя он был не намного старше Алексея, но в его темно-русой окладистой бороде появилось в последнее время немало серебра – следы глубоких невеселых дум и бессонных ночей, проведенных в молитвах о друзьях и о судьбе Руси.
В миру иеромонах Геласий, звался князем Василием Юрьевичем Шелешпанским, был близким родственником Белозерских и другом самого Алексея. И возвращаясь из дальних путешествий, Алексей Петрович всегда заезжал к нему, дабы держать совет о переменах в государе и в державе и о том, что случилось важного за время его отсутствия.
Отдав поводья служке, Алексей Белозерский осенил себя крестом и склонился, целуя руку Геласия, на которой были заметны иссиня-багровые следы от вериг.
– Здравствуй.
– Давненько не виделись. Все в трудах ты, князюшка, все в трудах. Слава Господу, сподобил тебя повидать нас. Как здоровьечко-то? Полегчало, гляжу?
– Да, Бог миловал, батюшка.
– Что ж, поди в храм, поклонись Богоматери, услыхала Пречистая молитвы наши. Да и на помин души брата нашего Ивана свечку надобно поставить.
Перекрестившись на входе и держа шапку в руках, князь Алексей вошел в собор. Холопы остались на дворе. Только что отслужили заутреню. В храме царила тишина, но дух песнопений, казалось, еще витал под его сводами. Пахло ладаном и цветами. Алексей приблизился к иконостасу, расписанному иноком Дионисием Московским. Легкие, воздушные изображения святых в радостном и светлом византийском стиле мерцали в бликах утреннего солнца, пробивающихся сквозь высокие окна храма. Яркая, праздничная центральная икона Спаса-Судии невольно притягивала к себе взор: Иисус, строгий и справедливый судия, благословляющий одной рукой, а другой держащий Евангелие: “Коей мерой мне мерите – той и вам мерить буду”.
Зеленый овал за спиной Спасителя – вся Вселенная, а красные углы по краям – символы евангельских Ангела, Орла, Льва и Тельца. По левую сторону от Христа – святыня Кирилловой обители: Икона Божьей матери Смоленской в индигово-синем одеянии с младенцем Иисусом на левой руке. Далее – святой Иоанн-Креститель, преподобный Кирилл в коричневой мантии…
Алексей приложился щекой к иконе Богородицы: “Матушка, обереги!” Затем поставил поминальную свечу брату.
– Ну, пойдем, пойдем, потолкуем, – видя, что князь отошел от иконостаса, Геласий взял Алексея под локоть, – знаю, без нужды особой беспокоить не станешь.
Еще раз поклонившись иконам перед уходом, князь вышел из собора и проследовал за монахом в Казенные палаты, где располагались жилища братии. Пройдя по крытой галерее, они вошли в келью Геласия, узкую, с низкими сводами, так что приходилось нагибаться, чтобы не ушибить голову.
Войдя, Алексей сразу натолкнулся взглядом на портрет святого Кирилла, писанный Дионисием, и невольно вздрогнул под пронзительным взглядом старца. Перекрестившись на иконы, украшенные вышитыми рушниками, Алексей сел на деревянную лавку у стены.
Помимо лавки скромную обстановку кельи составлял еще стол, на котором лежали книги в тяжелых кожаных переплетах, украшенных золотом, гусиные перья для переписки и баночка чернил.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43