китайские душевые кабины цены
– И нас догнала, да еще и пряник прихватила. Вот, Леха, учись. Рекордсменка. Ей бы на Олимпиаде выступать, в эстафетной гонке. Точно медаль взяла бы!
Леха согласно закивал головой.
Не слушая Витю, Козлиха уселась на придорожный камень, разломила пряник на три части, две аккуратно положила на травку рядом, а третью принялась с аппетитом сосать, причмокивая. Рыбкин и Растопченко переглянулись, взяли оставшиеся части пряника и, присев на траву у раскидистого дуба недалеко от Козлики, последовали ее примеру. Над Москвой-рекой разнесся тягучий перезвон колоколов. В Даниловском подворье звонили к обедне. С высоты холма можно было видеть, как у реки, во владениях пана Дроздецкого, прихрамывающий кучер Андрюха, – значит, поляк все-таки догнал его с палкой, – расставляет прямо на улице на трухлявом столе, покрытом бархатной скатеркой, глиняные торели, покрашенные под серебро, чтобы подавать хозяину обед, когда тот отойдет от образов.
– Слышь, бабонька, – позвал Витя Козлиху, – а как эту подругу твою, что кинулась на меня, зовут?
– Ксения зовут, – откликнулась Козлиха, досасывая пряник. – А чо?
– А ты мне ее сможешь привести, если понадобится?
– А куды привести? – не поняла Козлиха.
– Куды скажу, – передразнил ее Витя. – Я спрашиваю, сможешь?
– Смогу, чего ж не смочь, – согласилась Козлиха, – только вот… – она как-то озабоченно заерзала на камне.
– Да заплачу, заплачу, не дрейфь, – успокоил ее Витя. – В обиде не будешь.
– Тогда прямо завтра приведу, – предложила Козлиха.
– Завтра не надо, – рассердился Витя. – Приведешь, когда скажу. Поняла? Через Лукиничну я тебе передам.
– Ага, ага… – закивала головой Козлиха, и вши гроздьями посыпались с нее.
– Тьфу ты, бабка! – отскочил Витя. – Не отдохнешь с тобой спокойно. Дезинфекция тебе нужна. Козлиха непонимающе уставилась на него.
– Ладно, – махнул рукой Витя, – пошли, хватит сидеть.
От Даниловского подворья едва слышно доносился нестройный хор голосов, нищая братия под колокольный звон вопила псалом: “Возлюблю тя, Господи, крепосте моя…”. Витю аж передернуло, он ускорил шаг, торопясь поскорее уйти подальше.
* * *
На Кучковом поле, что на Сретенке, недалеко от кремлевской стены народ начал собираться с раннего утра. Еще накануне разнесся слух, что, по повелению государя, состоится здесь кулачный поединок князя Белозерского и опричника Андрея Голенище, как именовали князя Андомского его соратники, за право владения землей белозерской, да на потеху государю великому и всему честному люду.
Едва рассвело, огородили серебряной цепью место для поединка в двадцать пять сажень. Бояре знатные стали съезжаться пораньше, стараясь опередить друг друга и занять места поближе к полю, да с государем рядышком. То и дело то там, то здесь возникали споры и даже мелкие стычки с применением палок и подножных камней за более удобные места. Кто-то грозился даже реестр принести, где указано, какая из боярских фамилий знатней, и какой, соответственно, ближе стоять положено.
К Кучкову полю спешили слободские и посадские, ремесленники и тяглые люди, купцы закрывали свои лавки и тоже торопились к Москве-реке, чтобы не пропустить знаменательное зрелище. Всякий бродячий и лихой народец собирался здесь группками, поглядывая, как бы незаметно затесаться в толпе, чтобы потом беспрепятственно шарить по карманам увлеченных поединком зрителей.
В ожидании прибытия государя бояре спорили между собой. Кто ставил на князя Белозерского, он, мол, удалец знатный, сколько побед за ним, иные же, наоборот, делали ставку на Андому, он моложе, да и злость ему поможет, обидели его, мол, белозерские князья.
Наконец, в четвертом часу дня прибыл государь Иоанн Васильевич, в сопровождении князя Афанасия Вяземского, Алексея Басманова и целого эскорта опричников, среди которых все увидели и Андрея Голенище. Князь Андомский посчитал для себя излишним приезжать на поле поединка заранее. Он полагал, что гораздо эффектнее появиться перед самым началом схватки в свите государя, заставив публику подождать, что подчеркнет его уверенность в себе. А главное – долгое ожидание в неизвестности, возможно, выбьет из колеи его соперника, которого Голенище, по правде сказать, побаивался.
Однако князь Алексей Петрович к отсутствию Андомы отнесся без особого внимания. Он был уверен, что тот в конце концов появится, и потому спокойно готовился к поединку, разминая руки в бойцовских рукавицах. Сомыч уговаривал его смазать тонким слоем жира от рассечения брови, скулы и переносицу, но Алексей Петрович отказался.
– Негоже старшему князю Белозерскому от младшего замазываться. Не дорос еще Андома меня пугать.
Сомыч огорченно покачал головой: гордость – гордостью, а коли что… И посмотрел на стоявшего рядом Никиту.
Тот молча развел руками: что сделаешь, раз не хочет?
Князь Алексей Петрович сосредоточенно катал одну рукавицу по другой, упершись их ударными выпуклостями друг в друга, потом ударил сжатой левой в раскрытую правую, и сжатой правой в раскрытую левую, раз, другой, третий. Уложил поудобнее большие пальцы, самое уязвимое место рук при ударе, и резко опустил одновременно обе руки вниз, расслабив их полностью. Потом поднял их до уровня плеч, встряхнул несколько раз, сбрасывая оставшуюся напряженность, и снова опустил вниз, окончательно убеждаясь, что он готов к бою. В сторону выехавшего к полю покрасоваться перед зрителями Андомы он даже не посмотрел.
Наконец Голенище слез с коня, скинул черный с серебром кафтан, служка помог ему натянуть рукавицы. Царский бирюч возвестил о начале поединка. Князь Алексей Петрович, осенив себя крестным знамением и поцеловав висящий на груди образок святого Кирилла Белозерского, вышел на середину поля, поклонился государю и честному люду вокруг. Навстречу ему, поприветствовав только государя, выскочил Андома, грозно поводя могучими плечами и всем своим видом демонстрируя превосходство.
Народ вокруг поля притих. Весельчаки да затейники, позванные смешить народ, ударили в накры и бубны. Противники молча разошлись, схватка началась. Первый же удар Алексея Петровича поразил Андому в грудь, так что тот едва устоял на ногах, глубоко присев, но все-таки удержал равновесие. Князь Алексей Петрович слегка отступил, позволив Андоме выпрямиться. С яростью тот бросился на него, норовя попасть в висок, но промахнулся.
Народ ахнул на едином дыхании. Еще громче зазвенели бубны и затрещали скоморошьи дудки. Второй удар Алексея Петровича пришелся Андоме в живот. Завыв от боли, Голенище повалился на спину, и на мгновение затих, потеряв сознание. Народ закричал, приветствуя победителя, вверх полетели шапки и колпаки. Вдруг Голенище резко вскочил, сдернул рукавицу и кинулся к князю Алексею. Подскочив, он разжал кулак и бросил Алексею в лицо горсть какого-то белого песка. На мгновение Алексей Петрович отвернулся, в этот момент Андома со всей силы ударил его кулаком в голову. Белозерский без стона упал на землю.
Народ заволновался.
– Подлог! Подлог! Не по правилам это!
Князь Ухтомский хотел выскочить сам на поле, чтобы тут же разделаться с Андомой, Сомыч насилу его удержал. Но некоторые горячие зрители, забыв о царском гневе, бросились за цепь, чтобы добраться до Голенища.
Тот поспешил скрыться в рядах опричников. Царь Иоанн Васильевич мрачно смотрел на поле сражения. Не приняв никакого решения, он молча поворотил коня и поехал прочь. За ним заторопились бояре.
Как только государь и сопровождавший его эскорт отъехали, на поле стали возникать стихийные драки между сторонниками князя Белозерского и теми, кто поддерживал Андому. Князь Ухтомский и Сома едва успели вынести князя Алексея с поля, чтобы его не затоптали. Все Кучково поле покрылось группками сражающихся с беспощадной яростью людей. Под перезвон бубнов и мышиный писк дудочек люди партиями сходились в поединки, неистово колотя друг друга в грудь, в лицо и в живот, в глазах их горела смертельная решимость и жестокость диких зверей.
Глядя из окна кареты, стоявшей в отдалении, на происходившее на поле побоище, Гарсиа де Армес мрачно сказал Вассиане:
– Теперь я понимаю, почему русские столь неустрашимы в войне. Они приучены к побоям и боли с самой юности. А если прибавить еще морозы, которые трещат в их стране зимой… Ты думаешь, Андома убил его? – спросил он, заметив, что княгиня не слушает его.
– Не знаю, – ответила Вассиана глухим и каким-то надломанным голосом. – Но если убил, ты уничтожишь этого мерзавца сегодня же вечером. Мне все равно как. Если нет, я сделаю все, чтобы спасти Алексею жизнь. Но Андома жестоко поплатится за свои подлости. Он не заслужил честного поединка и почетной смерти. Теперь он будет иметь дело со мной, и конец его станет его позором. Он закончит жизнь под топором палача. Скажи кучеру, чтоб ехал к дому! – приказала она испанцу. – Когда Никита привезет князя в дом Шелешпанских, я должна быть на месте.
– Домой поехали, быстро! – крикнул Гарсиа, откинулся на спинку обитого бархатом диванчика и заметил: – Государь уехал, ничего не сказав о своем решении.
– Что бы ни решил Иоанн, Андоме от того легче не станет, – ответила княгиня, и голос ее прозвучал, как напряженно натянутая металлическая струна. – Ему не властвовать над Белозерьем. Об этом уж я позабочусь. Поверь мне. Гони быстрей.
Вассиана замолчала, погрузившись в свои мысли. Гарсиа больше не трогал ее. Карета быстро катилась по опустевшим московским улочкам. Июльское солнце поднялось в зенит. Начиналась жара. В кремлевских соборах зазвонили к обедне.
ГЛАВА 8
Сватовство Андомы
Когда князь Никита Ухтомский привез своего старшего брата с Кучкова поля домой, поначалу его сочли мертвым. Увидев бездыханное тело князя, старуха Емельяна, княгиня Ирина Андреевна, дворовые и сенные девушки – все заголосили враз.
– Что за наказание Божие свалилось на нас! – причитала Емельяна Феодоровна, пав на колени перед образами. – Господи, прости нас, грешных, чем согрешили мы, что заступник наш покинул нас, сирот. Зачем было его забирать от нас? Он и добр был, и щедр к нам, и государь его жаловал! Али нечего ему было попить да поесть? Почто наказал ты нас, Господи, да кормильца нашего забрал? Ведь ничегошеньки не успел он: ни детей народить, ни кормов раздать, ни души построить, ни родственников своих сирых благословить!
Ей тихо подвывали остальные женщины. Княгиня Емельяна уже распорядилась поставить на окне в спальне Афанасия Шелешпанского, куда принесли Алексея Петровича, чашу со святой водой, да мису с кутьей, как положено по обычаю, и велела готовить белый саван, чтобы обмыть покойника да завернуть в него.
– Надо бы к государю с известием послать. Да за попами, чтоб отпели, как водится. Ледник бы надо освободить, да отнести туда горемычного, а то жарко ночью, до утра не пролежит, – предложил матери Афанасий.
Ответить Емельяна не успела. Дверь в спальню открылась, и на пороге появилась княгиня Вассиана. Одежды на ней были светло-коричневого цвета с алыми вставками, расшитые серебром, и отнюдь не траурные. Черные волосы заплетены в толстую косу с алой лентой, сверху их украшала алая шелковая сеточка, усыпанная мелкими рубинами. За ее спиной стоял капитан де Армес, держа в руках какую-то шкатулку. Емельяна с ужасом уставилась на гречанку.
– Муж погиб, а ты что вырядилась! – зашипела она, медленно, как змея, подползая к молодой княгине. – Добилась-таки своего, загубила нашего кормильца, ты, отродье иноземное! – она замахнулась посохом на Вассиану, но увидев, как испанец за спиной княгини снова взялся за эфес шпаги, опустила руку.
– Пошла вон! – тихо, но веско приказала старухе молодая княгиня и оттолкнула Емелъяну от себя. – Чтобы духу твоего рядом не было. Гарсиа, сопроводи бабушку.
Старуха в ярости схватила ее за рукав. Вассиана покачнулась, и из широкого рукава ее летника вдруг показалась треугольная голова пифона, которого она скрывала там, чтобы не пугать людей зря. Увидев перед собой извивающегося гада с мелькающим раздвоенным языком, старуха с диким криком: “Диавол!” бросилась вон из комнаты. За ней, крестясь и бубня молитвы, поспешили все остальные.
Капитан де Армес плотно закрыл дверь. Облегченно вздохнув, княгиня приблизилась к постели мужа.
– Гарсиа, дай мне лекарство, – попросила она.
Капитан де Армес открыл янтарную шкатулку и достал заветный венецианский флакон с темно-лиловой жидкостью. Вассиана осторожно вытащила пифо-на из рукава и опустила его на подушку рядом с головой князя Алексея. Змея тут же заползла ему на лоб и обвилась вокруг чела.
– Смотри, смотри, – обернулась Вассиана к де Армесу, – сразу заполз, значит, будет жить. А я боялась, что опоздаем мы, что охладеет душа его. Давай мне флакон.
Она взяла из рук де Армеса лекарство и брызнула несколько капель мерцающей искрами жидкости на лицо князя. Пифон начал совершать медленные вращения вокруг его головы.
Через несколько мгновений над головой князя образовалось узкое длинное облачко серебристого цвета, которое постепенно вытягивалось к потолку, пока не достигло человеческого роста. Пифон вращался все быстрее, облачко стало менять цвет, то оно розовело, то голубело, то становилось белым, как чистый снег зимой. Затем оно установилось ровно над центром круга, очерченного пифоном, и стало таять, уходя как бы внутрь головы лежащего на скамье человека. Наконец, оно растаяло. Пифон прекратил вращения.
Вассиана сняла змею с головы князя и передала ее де Армесу, который тут же дал целителю немного молока на блюдечке. Княгиня прикоснулась рукой к виску Алексея Петровича. Кровь снова пульсировала в его жилах.
– Будет жить, – удовлетворенно сказала она. – Пролежит долго. Долго будет бороться в нем жизнь со смертью. Но душа у него сильная, здоровая, вон как быстро нырнула в привычное тело. Не хотела, значит, уходить, уютно ей в домике таком, хорошо, не все выполнила, что предназначено ей было. Значит, жизнь победит. Если, конечно, какие-нибудь лекари не вмешаются.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
Леха согласно закивал головой.
Не слушая Витю, Козлиха уселась на придорожный камень, разломила пряник на три части, две аккуратно положила на травку рядом, а третью принялась с аппетитом сосать, причмокивая. Рыбкин и Растопченко переглянулись, взяли оставшиеся части пряника и, присев на траву у раскидистого дуба недалеко от Козлики, последовали ее примеру. Над Москвой-рекой разнесся тягучий перезвон колоколов. В Даниловском подворье звонили к обедне. С высоты холма можно было видеть, как у реки, во владениях пана Дроздецкого, прихрамывающий кучер Андрюха, – значит, поляк все-таки догнал его с палкой, – расставляет прямо на улице на трухлявом столе, покрытом бархатной скатеркой, глиняные торели, покрашенные под серебро, чтобы подавать хозяину обед, когда тот отойдет от образов.
– Слышь, бабонька, – позвал Витя Козлиху, – а как эту подругу твою, что кинулась на меня, зовут?
– Ксения зовут, – откликнулась Козлиха, досасывая пряник. – А чо?
– А ты мне ее сможешь привести, если понадобится?
– А куды привести? – не поняла Козлиха.
– Куды скажу, – передразнил ее Витя. – Я спрашиваю, сможешь?
– Смогу, чего ж не смочь, – согласилась Козлиха, – только вот… – она как-то озабоченно заерзала на камне.
– Да заплачу, заплачу, не дрейфь, – успокоил ее Витя. – В обиде не будешь.
– Тогда прямо завтра приведу, – предложила Козлиха.
– Завтра не надо, – рассердился Витя. – Приведешь, когда скажу. Поняла? Через Лукиничну я тебе передам.
– Ага, ага… – закивала головой Козлиха, и вши гроздьями посыпались с нее.
– Тьфу ты, бабка! – отскочил Витя. – Не отдохнешь с тобой спокойно. Дезинфекция тебе нужна. Козлиха непонимающе уставилась на него.
– Ладно, – махнул рукой Витя, – пошли, хватит сидеть.
От Даниловского подворья едва слышно доносился нестройный хор голосов, нищая братия под колокольный звон вопила псалом: “Возлюблю тя, Господи, крепосте моя…”. Витю аж передернуло, он ускорил шаг, торопясь поскорее уйти подальше.
* * *
На Кучковом поле, что на Сретенке, недалеко от кремлевской стены народ начал собираться с раннего утра. Еще накануне разнесся слух, что, по повелению государя, состоится здесь кулачный поединок князя Белозерского и опричника Андрея Голенище, как именовали князя Андомского его соратники, за право владения землей белозерской, да на потеху государю великому и всему честному люду.
Едва рассвело, огородили серебряной цепью место для поединка в двадцать пять сажень. Бояре знатные стали съезжаться пораньше, стараясь опередить друг друга и занять места поближе к полю, да с государем рядышком. То и дело то там, то здесь возникали споры и даже мелкие стычки с применением палок и подножных камней за более удобные места. Кто-то грозился даже реестр принести, где указано, какая из боярских фамилий знатней, и какой, соответственно, ближе стоять положено.
К Кучкову полю спешили слободские и посадские, ремесленники и тяглые люди, купцы закрывали свои лавки и тоже торопились к Москве-реке, чтобы не пропустить знаменательное зрелище. Всякий бродячий и лихой народец собирался здесь группками, поглядывая, как бы незаметно затесаться в толпе, чтобы потом беспрепятственно шарить по карманам увлеченных поединком зрителей.
В ожидании прибытия государя бояре спорили между собой. Кто ставил на князя Белозерского, он, мол, удалец знатный, сколько побед за ним, иные же, наоборот, делали ставку на Андому, он моложе, да и злость ему поможет, обидели его, мол, белозерские князья.
Наконец, в четвертом часу дня прибыл государь Иоанн Васильевич, в сопровождении князя Афанасия Вяземского, Алексея Басманова и целого эскорта опричников, среди которых все увидели и Андрея Голенище. Князь Андомский посчитал для себя излишним приезжать на поле поединка заранее. Он полагал, что гораздо эффектнее появиться перед самым началом схватки в свите государя, заставив публику подождать, что подчеркнет его уверенность в себе. А главное – долгое ожидание в неизвестности, возможно, выбьет из колеи его соперника, которого Голенище, по правде сказать, побаивался.
Однако князь Алексей Петрович к отсутствию Андомы отнесся без особого внимания. Он был уверен, что тот в конце концов появится, и потому спокойно готовился к поединку, разминая руки в бойцовских рукавицах. Сомыч уговаривал его смазать тонким слоем жира от рассечения брови, скулы и переносицу, но Алексей Петрович отказался.
– Негоже старшему князю Белозерскому от младшего замазываться. Не дорос еще Андома меня пугать.
Сомыч огорченно покачал головой: гордость – гордостью, а коли что… И посмотрел на стоявшего рядом Никиту.
Тот молча развел руками: что сделаешь, раз не хочет?
Князь Алексей Петрович сосредоточенно катал одну рукавицу по другой, упершись их ударными выпуклостями друг в друга, потом ударил сжатой левой в раскрытую правую, и сжатой правой в раскрытую левую, раз, другой, третий. Уложил поудобнее большие пальцы, самое уязвимое место рук при ударе, и резко опустил одновременно обе руки вниз, расслабив их полностью. Потом поднял их до уровня плеч, встряхнул несколько раз, сбрасывая оставшуюся напряженность, и снова опустил вниз, окончательно убеждаясь, что он готов к бою. В сторону выехавшего к полю покрасоваться перед зрителями Андомы он даже не посмотрел.
Наконец Голенище слез с коня, скинул черный с серебром кафтан, служка помог ему натянуть рукавицы. Царский бирюч возвестил о начале поединка. Князь Алексей Петрович, осенив себя крестным знамением и поцеловав висящий на груди образок святого Кирилла Белозерского, вышел на середину поля, поклонился государю и честному люду вокруг. Навстречу ему, поприветствовав только государя, выскочил Андома, грозно поводя могучими плечами и всем своим видом демонстрируя превосходство.
Народ вокруг поля притих. Весельчаки да затейники, позванные смешить народ, ударили в накры и бубны. Противники молча разошлись, схватка началась. Первый же удар Алексея Петровича поразил Андому в грудь, так что тот едва устоял на ногах, глубоко присев, но все-таки удержал равновесие. Князь Алексей Петрович слегка отступил, позволив Андоме выпрямиться. С яростью тот бросился на него, норовя попасть в висок, но промахнулся.
Народ ахнул на едином дыхании. Еще громче зазвенели бубны и затрещали скоморошьи дудки. Второй удар Алексея Петровича пришелся Андоме в живот. Завыв от боли, Голенище повалился на спину, и на мгновение затих, потеряв сознание. Народ закричал, приветствуя победителя, вверх полетели шапки и колпаки. Вдруг Голенище резко вскочил, сдернул рукавицу и кинулся к князю Алексею. Подскочив, он разжал кулак и бросил Алексею в лицо горсть какого-то белого песка. На мгновение Алексей Петрович отвернулся, в этот момент Андома со всей силы ударил его кулаком в голову. Белозерский без стона упал на землю.
Народ заволновался.
– Подлог! Подлог! Не по правилам это!
Князь Ухтомский хотел выскочить сам на поле, чтобы тут же разделаться с Андомой, Сомыч насилу его удержал. Но некоторые горячие зрители, забыв о царском гневе, бросились за цепь, чтобы добраться до Голенища.
Тот поспешил скрыться в рядах опричников. Царь Иоанн Васильевич мрачно смотрел на поле сражения. Не приняв никакого решения, он молча поворотил коня и поехал прочь. За ним заторопились бояре.
Как только государь и сопровождавший его эскорт отъехали, на поле стали возникать стихийные драки между сторонниками князя Белозерского и теми, кто поддерживал Андому. Князь Ухтомский и Сома едва успели вынести князя Алексея с поля, чтобы его не затоптали. Все Кучково поле покрылось группками сражающихся с беспощадной яростью людей. Под перезвон бубнов и мышиный писк дудочек люди партиями сходились в поединки, неистово колотя друг друга в грудь, в лицо и в живот, в глазах их горела смертельная решимость и жестокость диких зверей.
Глядя из окна кареты, стоявшей в отдалении, на происходившее на поле побоище, Гарсиа де Армес мрачно сказал Вассиане:
– Теперь я понимаю, почему русские столь неустрашимы в войне. Они приучены к побоям и боли с самой юности. А если прибавить еще морозы, которые трещат в их стране зимой… Ты думаешь, Андома убил его? – спросил он, заметив, что княгиня не слушает его.
– Не знаю, – ответила Вассиана глухим и каким-то надломанным голосом. – Но если убил, ты уничтожишь этого мерзавца сегодня же вечером. Мне все равно как. Если нет, я сделаю все, чтобы спасти Алексею жизнь. Но Андома жестоко поплатится за свои подлости. Он не заслужил честного поединка и почетной смерти. Теперь он будет иметь дело со мной, и конец его станет его позором. Он закончит жизнь под топором палача. Скажи кучеру, чтоб ехал к дому! – приказала она испанцу. – Когда Никита привезет князя в дом Шелешпанских, я должна быть на месте.
– Домой поехали, быстро! – крикнул Гарсиа, откинулся на спинку обитого бархатом диванчика и заметил: – Государь уехал, ничего не сказав о своем решении.
– Что бы ни решил Иоанн, Андоме от того легче не станет, – ответила княгиня, и голос ее прозвучал, как напряженно натянутая металлическая струна. – Ему не властвовать над Белозерьем. Об этом уж я позабочусь. Поверь мне. Гони быстрей.
Вассиана замолчала, погрузившись в свои мысли. Гарсиа больше не трогал ее. Карета быстро катилась по опустевшим московским улочкам. Июльское солнце поднялось в зенит. Начиналась жара. В кремлевских соборах зазвонили к обедне.
ГЛАВА 8
Сватовство Андомы
Когда князь Никита Ухтомский привез своего старшего брата с Кучкова поля домой, поначалу его сочли мертвым. Увидев бездыханное тело князя, старуха Емельяна, княгиня Ирина Андреевна, дворовые и сенные девушки – все заголосили враз.
– Что за наказание Божие свалилось на нас! – причитала Емельяна Феодоровна, пав на колени перед образами. – Господи, прости нас, грешных, чем согрешили мы, что заступник наш покинул нас, сирот. Зачем было его забирать от нас? Он и добр был, и щедр к нам, и государь его жаловал! Али нечего ему было попить да поесть? Почто наказал ты нас, Господи, да кормильца нашего забрал? Ведь ничегошеньки не успел он: ни детей народить, ни кормов раздать, ни души построить, ни родственников своих сирых благословить!
Ей тихо подвывали остальные женщины. Княгиня Емельяна уже распорядилась поставить на окне в спальне Афанасия Шелешпанского, куда принесли Алексея Петровича, чашу со святой водой, да мису с кутьей, как положено по обычаю, и велела готовить белый саван, чтобы обмыть покойника да завернуть в него.
– Надо бы к государю с известием послать. Да за попами, чтоб отпели, как водится. Ледник бы надо освободить, да отнести туда горемычного, а то жарко ночью, до утра не пролежит, – предложил матери Афанасий.
Ответить Емельяна не успела. Дверь в спальню открылась, и на пороге появилась княгиня Вассиана. Одежды на ней были светло-коричневого цвета с алыми вставками, расшитые серебром, и отнюдь не траурные. Черные волосы заплетены в толстую косу с алой лентой, сверху их украшала алая шелковая сеточка, усыпанная мелкими рубинами. За ее спиной стоял капитан де Армес, держа в руках какую-то шкатулку. Емельяна с ужасом уставилась на гречанку.
– Муж погиб, а ты что вырядилась! – зашипела она, медленно, как змея, подползая к молодой княгине. – Добилась-таки своего, загубила нашего кормильца, ты, отродье иноземное! – она замахнулась посохом на Вассиану, но увидев, как испанец за спиной княгини снова взялся за эфес шпаги, опустила руку.
– Пошла вон! – тихо, но веско приказала старухе молодая княгиня и оттолкнула Емелъяну от себя. – Чтобы духу твоего рядом не было. Гарсиа, сопроводи бабушку.
Старуха в ярости схватила ее за рукав. Вассиана покачнулась, и из широкого рукава ее летника вдруг показалась треугольная голова пифона, которого она скрывала там, чтобы не пугать людей зря. Увидев перед собой извивающегося гада с мелькающим раздвоенным языком, старуха с диким криком: “Диавол!” бросилась вон из комнаты. За ней, крестясь и бубня молитвы, поспешили все остальные.
Капитан де Армес плотно закрыл дверь. Облегченно вздохнув, княгиня приблизилась к постели мужа.
– Гарсиа, дай мне лекарство, – попросила она.
Капитан де Армес открыл янтарную шкатулку и достал заветный венецианский флакон с темно-лиловой жидкостью. Вассиана осторожно вытащила пифо-на из рукава и опустила его на подушку рядом с головой князя Алексея. Змея тут же заползла ему на лоб и обвилась вокруг чела.
– Смотри, смотри, – обернулась Вассиана к де Армесу, – сразу заполз, значит, будет жить. А я боялась, что опоздаем мы, что охладеет душа его. Давай мне флакон.
Она взяла из рук де Армеса лекарство и брызнула несколько капель мерцающей искрами жидкости на лицо князя. Пифон начал совершать медленные вращения вокруг его головы.
Через несколько мгновений над головой князя образовалось узкое длинное облачко серебристого цвета, которое постепенно вытягивалось к потолку, пока не достигло человеческого роста. Пифон вращался все быстрее, облачко стало менять цвет, то оно розовело, то голубело, то становилось белым, как чистый снег зимой. Затем оно установилось ровно над центром круга, очерченного пифоном, и стало таять, уходя как бы внутрь головы лежащего на скамье человека. Наконец, оно растаяло. Пифон прекратил вращения.
Вассиана сняла змею с головы князя и передала ее де Армесу, который тут же дал целителю немного молока на блюдечке. Княгиня прикоснулась рукой к виску Алексея Петровича. Кровь снова пульсировала в его жилах.
– Будет жить, – удовлетворенно сказала она. – Пролежит долго. Долго будет бороться в нем жизнь со смертью. Но душа у него сильная, здоровая, вон как быстро нырнула в привычное тело. Не хотела, значит, уходить, уютно ей в домике таком, хорошо, не все выполнила, что предназначено ей было. Значит, жизнь победит. Если, конечно, какие-нибудь лекари не вмешаются.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43