— Я знаю. Вижу по их глазам.— Вместе с этим человеком?— Непременно.— Что вы видите в его глазах?— Не знаю, это трудно объяснить. Во всяком случае, он явно готов взяться за это дело, и ничто его не остановит.— Гм... Они назначили день?— Не знаю.— Скорее всего, это произойдет в день получки, не так ли? Или накануне. Когда ближайшая получка?— Пятнадцатого. В следующий вторник.— Через четыре дня. И они собираются так быстро все организовать?— Не думаю. Помню, у Марта подготовка всегда занимала неделю или две, иногда даже больше. У них пока еще не хватает людей. Марти сказал, что в деле будут участвовать кроме них троих еще и другие.— Тогда, наверное, это произойдет в следующую получку, — предположил доктор Годден. — Первого октября. Ну-ка, посмотрим — это будет четверг. Примерно через три недели. Вряд ли они захотят мозолить здесь глаза дольше. Если, конечно, вы правы и они действительно намерены устроить ограбление.— Они сделают это, — сказала Элен обреченным тоном.— Ну, впереди три недели. Пока еще только все начинается. Не стоит, по-моему, так отчаиваться. Вы знаете, о чем я сейчас думаю?— О том, о чем вы мне говорили много раз, — ответила Элен, застенчиво улыбаясь и не отрывая глаз от узора ковра.— Скажите мне это сами, — мягко, но настойчиво попросил доктор.— Во мне сидит чувство, что я не заслуживаю ничего хорошего, и поэтому со мной и не происходит ничего хорошего. Я считаю, что они непременно пойдут на ограбление, и уверена, что их поймают, и я потеряю Стена. Потому что я его не заслуживаю. — Элен украдкой взглянула на доктора, на его доброе лицо, на его лысину, мерцающую в свете настольной лампы. Переведя взгляд снова на ковер, она прибавила: — Понимаю, что доля истины в моих предчувствиях есть. Но лишь доля. Марти ведь действительно поймали.— Всего один раз, — сказал доктор Годден. — А сколько раз он совершал грабежи безнаказанно?— Много, — ответила Элен.Она уже привыкла говорить с доктором Годденом совершенно свободно и о чем угодно, в том числе о грабежах и других преступлениях. Словно священник, он неизменно проявлял сочувствие, ничего и никого не осуждал, никогда не склонял просто закрыть глаза на что-то. Хотя каждый раз был немного другим. Но разве кому-нибудь еще она могла сказать, что ее бывший муж — грабитель, что это стало его профессией? Большинство людей пришли бы в ужас и стали звонить в полицию и уж во всяком случае, прекратили бы с ней всякие отношения. А доктор Годден ко всему относился одинаково спокойно, без осуждения. Она могла говорить с ним обо всем, ничего не утаивая.Вот и сейчас он спокойно увещевал ее:— У вас нет никаких оснований считать, что они попадутся. В конце концов, все они, кроме Стена, профессионалы.— Но даже если их сейчас и не поймают, — возразила она, прислушиваясь к своему чувству страха, — все равно ничего хорошего не будет. Стену захочется попытать счастья опять, и он станет таким же, как Марти. Или как этот Паркер.— Понимаю, — сказал доктор Годден. — Вы боитесь, что Стен повторит судьбу вашего первого мужа.Она поспешно кивнула, хмуро глядя на ковер.— Многие женщины испытывали бы такое чувство, оказавшись в вашей ситуации. Но, откровенно говоря, из того, что вы рассказывали мне о Стене, у меня не складывается впечатления, что он захочет продолжить это занятие. Кто знает, может быть, это для него послужит полезным уроком и он станет лучшим мужем, чем был раньше.Доктор Годден умеет так взглянуть на вещи, что на душе сразу же становится спокойнее. И ведь чаще всего он оказывался прав, потому что ее страхи, сомнения и предчувствия были продиктованы не чем иным, как внушенным ей в детстве комплексом неполноценности, который необходимо было изжить.— Думаю, — сказала она растерянно, — думаю, что нам остается одно — ждать.— Вы совершенно правы, — поддержал ее Доктор Годден. Глава 2 Стен сфотографировал сейф, вынул снимок из камеры и, убедившись, что он такой же хороший, как и все остальные, вернулся к своему столу. Достал из среднего ящика конверт с другими снимками и присовокупил к ним новый, после чего положил конверт на прежнее место, а фотокамеру убрал в боковой ящик. Когда лейтенант Уормли вошел в комнату, Стен быстро печатал на машинке.— Не усердствуйте так, — сказал Уормли, проходя мимо. — Как-никак суббота.— Точно, сэр, — отозвался Стен. Лейтенант резерва Уормли был на два года моложе Стена. Лицо этого пай-мальчика покрывал еще юношеский пушок, а срезанный подбородок свидетельствовал о безволии. Пройдя мимо стоявших один за другим столов, Уормли вошел в свою застекленную каморку, рядом с кабинетом майора Крейтона, и снова углубился в «Сайентифик-Америкэн». Все снимки, кроме снимка сейфа. Стен сделал при Уормли, который обычно был так поглощен чтением, что не замечал ничего вокруг.С гораздо большим пылом относился к своей работе сержант Новато — грубоватый, маленького роста крепыш, которому поручали задания, не требовавшие особой смекалки.Зато свои обязанности он выполнял намного ответственнее, чем кто-либо другой, и даже в субботнее дежурство делал больше, чем иные за полный рабочий день. Но как раз рвение сержанта как нельзя лучше устраивало Стена. Пока Новато лихорадочно листал различные документы, выдвигая один ящик стола за другим, вытаскивал и снова укладывал бесчисленные папки, занимался какими-то расчетами, Стен спокойно себе фотографировал в противоположном конце офиса.Он уже снял здание снаружи и лестницу; сейф он щелкнул через окно кабинета майора Крейтона. Теперь оставалось ждать до двенадцати часов сорока пяти минут. Они тянулись бесконечно долго. Объехав на машине базу, он сделает еще несколько снимков, о которых просил Паркер, и будет дома самое позднее в час тридцать.Как хорошо, что Ланц согласился поменяться с ним дежурствами. Иначе фотографии дались бы труднее. Но Ланц с радостью отсрочил свое дежурство. И вот дело сделано, снимки готовы.Никто толком не мог объяснить, зачем введено утреннее дежурство по субботам, но кто вообще способен объяснить, почему служба в ВВС организована так, а не иначе. Ко всему надо относиться просто как к должному: в субботу утром с восьми до двенадцати дежурят один офицер, один сержант и один рядовой. С рядовыми было проще; их было больше, и дежурство у них выпадало реже, тем не менее, все ждали этого дня с отвращением.Стен должен был дежурить только через пять недель, но Джерри Ланц с удовольствием уступил ему свою очередь, а двое других дежурных, на счастье, оказались, каждый по-своему, очень подходящими людьми и ничуть не помешали ему выполнить задание Паркера. Он попечатал на машинке, сделал много снимков, словом, утро не в пример прошлым дежурствам можно было считать вполне продуктивным.Стену нравился процесс подготовки дела — обсуждение, подбор участников, тщательная разработка плана драматической операции, которая к тому же сулила обогащение. С самого начала он почувствовал в Паркере, несмотря на разницу в возрасте, какую-то духовную близость, и со временем это чувство только укрепилось. Паркер был тем человеком, по стопам которого он хотел бы идти. Стен понимал, что при первой встрече Паркер отнесся к нему с недоверием, и радовался, убеждаясь, что отношение к нему постепенно меняется, а затем у Стена появилась уверенность, что Паркер, можно сказать, принял его.Деверса нисколько не удивляло, что он оказался рядом с таким человеком. Сколько он помнил себя, он всегда старался плыть против течения, он любил бунт ради самого бунта, все в нем восставало против скучных и плоских правил флегматичного, погрязшего в рутине общества. Его исключили из двух средних школ и одного колледжа, а также из школы для резервистов, в которую он ходил, учась в колледже; выгоняли со многих работ, на которые ему удавалось устраиваться. То, что он прослужил четыре года в системе ВВС без серьезных замечаний, удивляло его самого. Причины его прежних бед были весьма разнообразны — от непослушания и постоянных прогулов до кражи автомобиля школьного учителя, совершенной забавы ради. То, что он сдерживал свои природные инстинкты в течение почти трех с половиной лет военной службы, вовсе не означало, что он переменился, — просто он понял, что в армии не до шуток. Если ты ударишь учителя, тебя вышвырнут вон и все. Но если ты ударишь офицера, то непременно загремишь на пять лет в тюрягу.Мать, еще когда он учился в школе, пророчила ему тюрьму. О своей матери Стен сказал Паркеру правду; они никогда не ладили и никогда уже не поладят. Сейчас у нее четвертый муж, хотя, может быть, на подходе и пятый — он точно не знает, да, впрочем, ему на это начхать. Разумеется, он никогда не доверял своих денег бабушке, как, впрочем, и никому другому, но бабушка действительно была единственным ему родным человеком, с которым он поддерживал близкие отношения; в прошлом году она умерла, и он даже не думал, что ее смерть принесет такое горе. Теперь он был совершенно один, отчасти по собственному желанию, отчасти по стечению обстоятельств. Связь с Элен Фуско ни на йоту не заставила его отречься от присущей ему внутренней потребности в одиночестве. Если Элен рассчитывала, что они поженятся, то вовсе не потому, что он каким-то образом ее обнадеживал. Но он и не возражал ей, когда она об этом заговаривала: только при этом условии можно было с ней как-то ладить.Но все это было, пока не началась подготовка к делу. Тут она сразу превратилась в мегеру, невыносимую Кассандру из мыльной оперы, устраивающую ссоры по малейшему поводу. Если у него раньше иногда возникала мысль взять ее с собой, когда он уйдет со службы, последние недели убили в нем всякое желание продолжать с ней отношения. А ведь он так надеялся, что психоаналитик сделает ее более покладистой.Стен настолько погрузился в свои мысли, что забыл про время и очнулся только тогда, когда лейтенант Уормли, держа в руке свернутый в трубочку журнал, подошел к его столу и с ухмылкой сказал:— Стен, ваше усердие не знает границ! Видел бы вас сейчас майор.— Да, сэр, — ответил Стен. — Пожалуй, многовато для вольнонаемного. — Раньше его бесило, что приходится говорить этому сопляку «сэр», но теперь он произносил это обращение автоматически. К такого рода вещам быстро привыкаешь. А если в слово «сэр» Уормли вкладывает один смысл, а Стен — совсем другой, это никого не касается.Запереть дверь входило в обязанности Уормли. Он ждал на пороге, пока Стен и сержант Новато соберут свои вещи. Стен положил фотоаппарат и конверт с фотографиями в коричневый бумажный пакет.Уормли кивнул на пакет.— И дома хотите поработать. Стен?— Вы угадали, сэр.Еще как угадал, недоносок! Глава 3 — Стен сфотографировал офис, — сказала Элен.— Да? — В голосе доктора Годдена слышался лишь вежливый интерес. — Зачем?— Не знаю. Паркер велел. И не только офис.— Что еще?— Ворота, здание его отдела, грузовики, автобусы...— Так-так. Стало быть, они взялись за дело серьезно?— Я знала, что так будет.— Похоже, вы были правы. Они скрывают от вас свои планы?— Нет. Как они могут что-то скрыть, если все происходит в моем доме! Я не хочу знать, что они затевают.— Не хотите?— Не хочу, — сказала она, глядя на ковер. — Когда они начинают разговор, я выхожу из комнаты.— Почему?— Я ненавижу все это! — почти крикнула она, не сводя глаз с узора ковра. — Ненавижу даже мысль об этом!— Ненавидите, потому что боитесь, что их поймают, или потому что Стен будет продолжать заниматься этим до тех пор, пока не попадется?— Не знаю. Откуда мне знать? — Она чувствовала, как в ней нарастало возбуждение, с которым не в силах справиться. — Я не могу их видеть, зная, чем они занимаются.— Хорошо, давайте подумаем, — сказал доктор. — Вы говорите, что ненавидите их за то, что они готовятся к ограблению в вашем доме. Значит, все дело в том, что это ваш дом?— Не знаю. Может быть.— Вам больно, потому что они оскверняют ваш дом? Или потому, что Стен стал сообщником вашего бывшего мужа и тем самым предал вас?— Нет, я так не думаю, — сказала она, хмуро уставившись на ковер и пытаясь отыскать в себе чувства, о которых говорил доктор Годден. Это был его обычный метод. Он выдвигал один мотив за другим до тех пор, пока какой-то из них не находил в ней отклика, пусть даже резко отрицательного. Действительно, если у нее вырывалось «конечно нет», то почти наверняка, как показывал дальнейший анализ, в этом-то и заключалась главная причина.— Вы против того, — продолжал он выпрашивать ее, — чтобы бывший муж пользовался вашим домом? Или то, что происходит сейчас, напоминает вам о том времени, когда вы были его женой и когда он попался?— Да, — сказала она и взглянула прямо в его умные и излучающие тепло глаза, но тут же отвернулась. — Да, — повторила она, осознав, что именно в этом все дело. — Меня злит, когда они собираются у меня в гостиной, как будто у себя дома. Я словно в капкане, выходит, что от меня ничего не зависит, что в результате я так и не освободилась от Марти.— Конечно, — согласился он, — это напоминает вам о прошлом. Но ведь есть и разница, правда?— Да, правда.— Вы независимы от своего бывшего мужа. Он находится в вашем доме лишь с вашего молчаливого согласия. Улавливаете разницу, не так ли?— Иногда я думаю, мне следует сказать им, чтобы они убирались подобру-поздорову.— Нет! — воскликнул он с такой силой, что она взглянула на него снова и удивилась выражению его лица. Ей показалось, что она прочла в его глазах испуг, однако спустя миг лицо доктора Годдена приобрело обычную мягкость. — Элен, вы не должны уходить в кусты, — сказал он. — Мы уже говорили об этом.— Да, — сказала она, снова взглянув на него. — Я знаю. Вы правы.— Вы должны позволить им остаться. Должны смело смотреть в лицо реальности, сразиться с ней и победить.— Знаю.— Не надо уходить, когда они начинают совещаться. Вы должны присутствовать при всех их разговорах, быть в курсе всех их планов. — Он помолчал, потом спросил: — Понимаете почему?— Чтобы разобраться в причине своих страхов?— И для этого тоже, конечно. Но не только. Вы должны представлять себе их план во всех деталях, тогда вам будет легче судить о нем, и, если он окажется хорошим, не связанным с особым риском, вы избавите себя от ненужных волнений, у вас не будет причин для беспокойства.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18