Сместилась перспектива, – так бывает, когда вспоминаешь события собственного детства. Память хранит их такими, как видел их ребенок, все кругом большое, взрослые все очень высокие, а все дети такие же, как и ты.
Точно так ему помнилась пиццерия.
Он заметил пустую тарелку в раковине и налил в нее воды, потом прошел в гостиную и лег на кушетку. Он очень устал. И проспал почти весь день.
Глава 12
В четыре часа дня в субботу донельзя уставший Луис Камачо добрался до дома с ужасной головной болью и немедленно лег спать. Когда он проснулся, в доме было тихо и темно и жена храпела рядом. Камачо взглянул на светящийся индикатор электронных часов на столике: 12.47. Надев халат, он спустился вниз и проинспектировал холодильник. Взял тарелку и положил себе кусок мясного пирога и немного рыбной запеканки. Поставил разогревать в микроволновую печь, а тем временем выпил стакан молока.
Из кухни ему было видно окно спальни Олбрайта за невысоким дощатым заборчиком. До него было всего метров семь. Окно не светилось. Там старина Харлан Олбрайт – Петр Александрович Чистяков – «Юрий».
Матильда Джексон сняла засов с входной двери и отперла ее убийце, потом повернулась к нему спиной. Значит, она считала, что этого человека не следует бояться. Малокалиберный автоматический пистолет с отличным глушителем; ее добили в упор, методично обыскали дом в поисках свидетелей, всюду выключили свет и газ. Значит, это не вор и не сопляк из охраны торговцев наркотиками.
Нет, миссис Джексон стала жертвой опытного, высокопрофессионального убийцы, который убедил ее, что она ничем не рискует, пуская его в дом. Может, он представился агентом ФБР? А потом всадил ей две пули в голову.
И это совсем не для того, чтобы защитить Починкова, который пользовался дипломатическим иммунитетом и не мог быть арестован. Свидетельство миссис Джексон потребовалось бы американцам только в случае, если бы они решили объявить Починкова персоной нон грата. Камачо подумал о фотографии Терри Франклина в своем кармане, которую он хотел предъявить миссис Джексон для опознания. Он обсуждал вероятность такого опознания с Харланом Олбрайтом.
И Олбрайт не стал терять времени. Зачем рисковать? Зачем ставить под угрозу ценного агента? Вряд ли он сам нажимал на спусковой крючок. Просто звонок из автомата – и миссис Джексон отправляется прямиком на кладбище.
Способность убивать людей одним телефонным звонком – высшее проявление власти, не так ли? А эти невежественные шарлатаны на островах Карибского моря до сих пор втыкают иголки в кукол. Где им понять, насколько продвинулось человечество благодаря научно-техническому прогрессу, благодаря гигантским достижениям строгой, объективной науки. Через две тысячи лет после Рождества Христова убийство перестало быть чем-то ненадежным, оно теперь не подвергается влиянию таинственных сил, мистических символов, не зависит от положения Луны и солнца. Мы, цивилизованные современные люди, просто делаем легкое движение пальцем…
Камачо вымыл тарелку, стакан и вилку. Где-то тут, в кухне, жена прячет сигареты. Они бросили курить полгода назад, но она иногда еще позволяла себе побаловаться сигареткой днем, после чашки кофе, под мыльную оперу по телевизору. Считала, что он об этом не знает. Полицейскому полагается знать много, очень много, и вдруг оказывается, что он знает слишком много.
Пачка нашлась на верхней полке в буфете, под коробкой с быстроразваривающимся рисом. После пары затяжек он плеснул немного «бурбона» на дно стакана, добавив воду и лед. Он сидел за кухонным столом, немного приоткрыв дверь во двор, чтобы выходил дым.
За забором в свете фонарей просматривались силуэты соседних домов.
Странные тени от них падали в его двор. Камачо выкурил две сигареты, пока допил виски, и положил окурки в мусорное ведро под раковиной. В гостиной он лег на кушетку и накрылся легким одеялом.
Камачо пытался уснуть, но перед его мысленным взором проходили лица и образы в странных, необъяснимых сочетаниях. Олбрайт, Франклин, Матильда Джексон с отвратительным третьим глазом на лбу, адмирал Генри, Дрейфус с трубкой и горой папок в руках, письма, написанные печатными буквами, размытое лицо Гарольда Стронга – и все они не говорили, а лишь шептали нечто совершенно неразборчивое… Луис Камачо смог заснуть очень не скоро.
* * *
Он проснулся от запаха кофе и яичницы с ветчиной. Завтрак, как обычно, прошел напряженно. Их шестнадцатилетний сын прошлой осенью в поисках себя сделался панком. Мальчик угрюмо сидел за столом; остатки волос, которые пощадила бритва, падали ему на лоб, закрывая глаза. Выбритый участок черепа над левым ухом выглядел неестественно белым и непристойно обнаженным, словно бедро старой девы, приоткрытое задравшейся юбкой, – так, во всяком случае, казалось отцу. Луис Камачо пил кофе и изучал плотно сжатые искривленные губы на этом лице под прядями волос.
Когда мальчик встал из-за стола и ушел к себе наверх, Луис поинтересовался:
– А у него-то что не так?
– Ему шестнадцать лет, – сердито ответила Салли. – Он не пользуется популярностью, не отличник, не спортсмен, и девочки на него не обращают внимания. Вот и дуется на весь мир.
– Звучит, как эпитафия.
– Такова его жизнь.
Камачо только взялся за воскресную газету, как зазвонил телефон. Жена взяла трубку.
– Это тебя.
Звонил Дрейфус – из машины.
– Луис, я насчет Чада Джуди. Он куда-то поехал. Десять минут назад отправился из своего дома в Морнингсайде. Может быть, на встречу.
– Где он сейчас?
– Направляется к северу по кольцевой дороге. Как раз проехал стадион Кэпитал-сентер.
– А фургон на подхвате у вас есть?
– Нет. Остался в конторе. – Имелось в виду здание имени Дж. Эдгара Гувера – штаб-квартира ФБР. – Никто не подумал, что он нам понадобится.
– Вызовите его. Мне нужна видеозапись. Куда, по-вашему, он едет?
– Понятия не имею.
– Я сейчас побреюсь и оденусь. Выеду через пятнадцать минут. Тогда позвоните мне в машину.
– Понял.
Салли зашла в ванную, когда он брился.
– Сегодня ты попал в газеты. – Она показала репортаж и фотографию. – Ты мне не сказал, что была стрельба.
– В пятницу вечером. Дрейфус пристрелил одного типа.
– Здесь написано, что убитый успел выстрелить в тебя.
Он заметил ее глаза в зеркале, затем принялся скрести верхнюю губу.
– Луис, тебя могли убить.
– Тогда Джеральд совсем обрил бы голову, чтобы стала голая, как задница, и ходил бы в набедренной повязке.
Она, закрыв глаза, покачала головой.
– Тебе не было страшно?
Он обнял жену:
– Да. По-моему, я почти все время в этом состоянии.
* * *
Камачо ехал на юг по Нью-Хэмпшир-авеню, мимо бывшей Военно-морской артиллерийской лаборатории, переименованной ныне в Центр надводных систем оружия ВМС, когда в машине зазвонил телефон. Было всего девять тридцать утра, но автомобилей на улице уже немало. Как будто все жители пригородов строили большие планы на этот весенний воскресный день, понемногу становившийся пасмурным. Интересно, будет ли дождь, подумал он, снимая трубку.
– Камачо слушает.
– Он свернул с кольцевой и направляется на север по шоссе I-95 в сторону Балтимора.
– Сколько у вас машин?
– Семь.
– Держитесь от него подальше. Он настороже.
Одна машина должна идти впереди наблюдаемого автомобиля, другая – далеко сзади, но так, чтобы не упускать его из виду. Остальные держатся не меньше чем в двух километрах. Каждые четыре или пять минут задняя машина обгоняет Джуди, а передняя набирает скорость, останавливается у ближайшего поворота, пропускает всю кавалькаду и становится замыкающей. Третья же начинает идти позади Джуди. Если все делать правильно, Джуди никогда не обнаружит, что за ним следят. Будь у фэбээровцев вертолет или легкий самолет, объект слежки даже и не видел бы ни одну из машин.
Камачо свернул на кольцевую и проехал три километра до пересечения с шоссе I-95, где влился в поток автомобилей, следующих на север. Он снизил скорость на десять километров ниже предельной и оставался в правом ряду.
За две недели, что люди Камачо следили за капитаном Джуди, он выезжал из города только один раз. Тогда он зашел в универмаг и провел сорок пять минут в отделе радиотоваров, где смотрел баскетбол по телевизору, съел два куска пиццы, выпил бутылочку «Спрайт» и пять минут потолкался у прилавка, где торговали сексуальным женским бельем. Этакий стареющий повеса, вырвавшийся из города.
Когда Камачо проехал поворот на Форт-Мид, начал капать дождь. Дрейфус звонил только один раз. Объект по-прежнему двигался на север. Дрейфус поставил головную машину у поворота на шоссе № 32 на случай, если Джуди направится в сторону Международного аэропорта Балтимор – Вашингтон, но тот миновал этот поворот. За развязкой стоявшая в засаде машина ФБР догнала кавалькаду. Камачо, не отрываясь от трубки, следил, как дворники очищают лобовое стекло. Поскольку это была его личная машина, он не мог руководить преследованием по радио.
Через несколько минут дождь прекратился. Тучи не расходились, хотя кое-где появились просветы голубого неба. Машина въехала в лужу так, что Камачо пришлось снова включить дворники, пожалев при этом, что они не имеют системы автоматического срабатывания.
Следуя по кольцу федеральных магистралей, Чад Джуди, объехав Балтимор, продолжал путь на север, к Нью-Йорку. Не доезжая границы Пенсильвании, он начал замедляться в левом ряду. Дрейфус был в машине, которая следовала сразу за ним, и тут же вызвал по радио машину слежения, шедшую в пяти километрах позади.
Когда Джуди, воспользовавшись площадкой для разворота машин скорой помощи, на полном ходу устремился на юг, машина слежения уже повернула назад, готовая следовать за ним. Дрейфус и водители остальных машин подождали, пока Джуди скроется из виду, затем, развернувшись и разбрызгивая во все стороны грязь, возобновили преследование. Одна из них чуть не застряла в луже.
– Он считает себя шибко умным, – сообщил Дрейфус Камачо, который развернулся на первом же перекрестке и теперь поджидал на обочине.
– Думаете, он заметил вас?
– Нет, конечно. Иначе он поехал бы прямо домой.
Чад Джуди не поехал домой.
Он остановился возле порта Балтимор, поставил машину на стоянке, неторопливо прошел по набережной мимо аквариума, мимо вечной стоянки трехмачтового фрегата «Констеллейшн» и, оказавшись у входа в огромный универсам, сел на скамейку у самой воды. Минут двадцать он сидел, обдуваемый свежим ветерком, и наблюдал за чайками и прохожими.
Камачо и Дрейфус следили за ним сквозь поляризованное стекло в кузове ремонтного фургона, стоявшего неподалеку от исторического фрегата. Снаружи это стекло выглядело как рекламный плакат, если не стоять совсем близко. Человек в джинсах с множеством инструментов на поясе окружил фургон желтыми веревками, чтобы никто не подходил близко.
От фургона до скамейки, на которой сидел Джуди, не было и ста метров.
Камачо навел небольшую телекамеру, установленную на штанге, а Дрейфус вел съемку 35-миллиметровой видеокамерой с телеобъективом. Позади них агент в наушниках колдовал над кассетным магнитофоном. Параболический микрофон на крыше фургона был подключен к видеокамере и поворачивался вместе с ней, но сейчас в наушниках слышался только низкий гул, словно фон во время трансляции бейсбольных матчей.
– Он ничего не говорит, – заметил Камачо, чтобы успокоить звукотехника.
– Спорю, он зайдет внутрь, – сказал Дрейфус.
– Скорее всего. На таком холоде он долго не высидит. – Он уже два раза посматривал на часы. Камачо передал телекамеру второму технику и налил себе кофе из термоса.
– Спасибо, ребята, что вышли сегодня.
– Не за что.
Отхлебнув кофе, Камачо взглянул на часы. 11.47. Встреча назначена, видимо, на двенадцать. С Олбрайтом? А если нет, то с кем?
Камачо отпил еще кофе, затем потрепал по плечу агента, работавшего с телекамерой. Тот отодвинулся. Камера давала большое увеличение. Камачо мог рассмотреть лицо Джуди. Он выглядел бы как праздношатающийся турист, если бы не выражение его лица – напряженное, начеку, все в ожидании.
Агент снял наплыв и прошелся камерой по кругу. Огромная толпа, сотни семей и молодых пар. Наушник в левом ухе доносил обрывки разговоров. Испытывая легкий стыд, словно делал нечто неприличное, он навел камеру на поток людей, выплескивавшийся из темного чрева громадного стеклянного здания на свет. Худой юноша в черной тенниске обнимал девицу с пустыми глазами, огромными грудями и тяжелой челюстью.
«Аденоиды? СПИД – паршивое дело. В прошлый раз я здорово перепугался».
Седовласая женщина с надменным лицом холодно выговаривала своему спутнику:
«…слишком далеко идти. У меня ноги болят и вообще ужасно…»
Камачо перевел камеру дальше, выхватывая из толпы лица и речь на разных языках.
– Да никто меня не подцепил, говорю тебе. Просто люблю толпу… – Женщина лет тридцати пяти в элегантном костюме явно от дорогого дизайнера и с пышной прической обращалась к мужчине в серых брюках и пиджаке цвета верблюжьей шерсти, который рассерженно закусил губу. Камачо поспешно отвел камеру.
– Он идет, – сообщил Дрейфус. – К двери. Кого-то высматривает. Вы его видите?
Камачо повернул объектив к входу в торговый центр, но видел только спины.
Он выжидал. Стало заметно темнее – надвинувшаяся туча закрыла солнце. Вскоре Чад Джуди появился в поле зрения слева и вместе с толпой устремился в темные недра здания. Камачо выключил камеру и потер глаза.
Дрейфус по радио переговаривался с агентами, находившимися внутри торгового центра. «Вон он», – сообщил один из них и показал своим коллегам, стоявшим в глубине магазина, в какую сторону направлялся Джуди.
– Пойду туда, – сказал Камачо. Джуди его никогда не видел, так что это не опасно. Тот, с кем должен был встретиться Джуди, конечно, мог опознать его, но Камачо все же хотел своими глазами увидеть человека, встречу с которым Джуди явно не хотел афишировать. Хотя надо стараться держаться от них подальше. На всякий случай.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65