А копировальная бумага имеется в любом учреждении.
В день советское посольство получает несколько десятков писем и открыток со всех концов Соединенных Штатов. Большинство из них короткие и конкретные.
Многие содержат оскорбления типа «ешь дерьмо, Иван». После чернобыльской катастрофы и землетрясения в Армении письма шли тысячами к большому неудовольствию почтовых служащих и агентов ФБР, которым приходилось все это разбирать.
За последние три года письма, собранные в досье, были извлечены из этого потока для изучения. Все они были написаны печатными буквами, достаточно объемны, чтобы вместить внутренний код, и сочинял их, несомненно, весьма образованный человек. Одни были подписаны, другие нет. Что интересно, более восьмидесяти процентов их отправлено из Вашингтона или пригородов. Ни один из адресов отправления не отстоял дальше чем на сто пятьдесят километров от столицы. Все запечатаны, в дешевых белых конвертах, которые продаются в сотнях книжных и хозяйственных магазинов, универсамов, киосков и так далее по всему городу.
Камачо всматривался в эти письма. Нетрудно заметить, что писал их один и тот же человек – почерк четкий, аккуратный, стиль везде одинаков. Кое-где синтаксис витиеватый, не совсем правильный. Похоже, автор сознательно запутывал предложения. Неизбежно напрашивался вывод, что именно здесь содержится внутренний код.
Принцип матрицы требует, чтобы письмо было достаточно длинным, чтобы замаскировать сообщение значительного размера, допустим, в тридцать пять знаков. Если один знак характеризуется в среднем тремя словами, то в письме должно быть не менее ста пяти слов – слишком много для открытки.
Пугало огромное количество букв. Многие из них, конечно, были сором.
«Минотавр» понимал, что эти буквы привлекут внимание, поэтому писал их в таком количестве. И невозможно определить, какие несут в себе код, а какие нет. Он прятался, находясь на свету.
Может быть, именно в этом ключ. Может, «Минотавр» – не обычный чиновник, выросший с рядовой должности, а лицо известное, у всех на виду, всем хорошо знакомое. Но почему? Зачем он совершает предательство? Вот что хотели знать Советы.
Камачо взял трубку и начал нажимать кнопки:
– Дрейфус, соберите досье на политических деятелей в Министерстве обороны и принесите в конференц-зал.
– Всех? Опять?
– Всех.
– Слушаюсь, сэр, – произнес Дрейфус без всякого энтузиазма.
Даже слепая свинья иногда случайно находит желудь, сказал себе Камачо, кладя трубку. И если в этих досье есть желудь, я должен его найти.
* * *
Младший, четырехлетний, мальчик начал баловаться, как только Люси Франклин выехала в аэропорт Даллес. Девятилетняя Карен шпыняла его все утро, и он решил, что с него достаточно. Он вопил во всю глотку и пытался драться с сестрой. Он достал ей кулачком по носу. Пошла кровь, и девочка тоже заплакала. Люси съехала на обочину и затормозила.
– Заткнитесь! – заорала она. – Перестаньте оба!
Удовлетворенный исходом битвы, мальчик откинулся на сиденье и смотрел, как на платье сестры капает кровь, а она содрогается от рыданий.
– Вы только посмотрите на себя. Опять деретесь. Вот у Карен кровь идет. Тебе не стыдно, Кевин?
Ему явно ни капельки не было стыдно, отчего Карен заревела еще пуще. Люси забрала ее на переднее сиденье и прижимала к носу платок, пока кровотечение не прекратилось. Она обняла дочку. Ночью у Карен была рвота, поэтому Люси не пустила ее в школу.
Мимо них с ревом проносились машины.
– Попроси прощения, Кевин.
– Я извиняюсь. – Он протянул руку и погладил волосы Карен.
Постепенно рыдания утихли. Левой рукой прижимая платок к носу Карен, Люси перегнулась через сиденье и обняла сына. На этой неделе им пришлось туго. Терри был так взвинчен, он почти не разговаривал, орал на детей, когда они с шумом носились по дому.
Чувствовалось, что это вулкан, который вот-вот взорвется. От него исходили напряжение и страх, чуть ли не прощупывались, и это пугало детей, а Люси приводило в ужас. Даже здесь, на шоссе, ее вдруг охватила волна безотчетного страха. Что натворил Терри? Что он сделает? Не обидит ли он детей? А ее?
– Мама, не плачь.
– Я не плачу, милый. Мне что-то попало в глаз.
– У меня уже все в порядке, – сказала Карен, бросая испепеляющий взгляд на заднее сиденье.
– Хватит драться. Вы любите друг друга. Не надо больше драться. Меня огорчает, как вы дразните друг друга.
Теперь Кевин взял ее за руку.
– Поехали встречать бабушку.
– Да. Поехали. – Она завела двигатель и влилась в поток машин.
* * *
За ленчем Бабун и Рита сидели за одним столом. Сидевший в пяти метрах от них Джейк Графтон наблюдал язык их жестов и движений, в то же время слушая, как Джордж Уилсон и Далтон Харрис спорят о бейсболе. Значит, Бабун Таркингтон снова влюбился! С парнем это повторяется с ужасающей регулярностью. На это стоило посмотреть.
Да, перед этим сосунком надо снять шляпу. Он, появившись где бы то ни было, с ходу оценивает ситуацию на женском фронте и тут же начинает прикидываться дурачком перед лучшей из женщин, какую увидит. Джейк позволил себе усмехнуться. Старина Могучий Бабун.
После ленча Джейк вызвал Таркингтона в кабинет.
– Я прочитал твою докладную насчет систем А-6. Как они работали, когда ты отключил поисковую и допплеровскую станции?
– М-да, сэр, без допплеровской РЛС, которая гасит скорости, инерциальная система слегка плавает. Но без поисковой, на одной инфракрасной станции, совсем туго. Без дождя или снега можно нормально атаковать цель, если удастся ее найти. Навигационная система сама по себе, без радиолокации, не позволяет надежно определить местонахождение цели. У инфракрасной станции узкое поле зрения. Если глобальная спутниковая система позволит стабилизировать инерциалку, тогда, может, что-то и получится, но сейчас нет.
– Похоже, ты ухватил суть проблемы. Сегодня вечером сядешь в самолет и вылетишь в Калвертон, штат Нью-Йорк. Вместе с капитаном Ричардсом. Вас ждут на фирме «Грумман». Ты должен изучить системы А-6G, поработать с ними и доложить мне свои соображения. Вернешься в понедельник. Во вторник мы с тобой отправимся на запад.
Лицо лейтенанта выразило разочарование.
– Это не помешает никаким твои планам? – Джейк подпустил нотку сочувствия в голос.
– Да ну, КАГ. Целый уик-энд…
– Ну, у тебя же ничего такого не намечалось, правда? То есть ты здесь еще не так долго, чтобы…
– О нет, сэр. Я просто хотел устроить постирушку и все такое. Может, сходить в кино. Написать письмо мамочке.
Джейк не смог сдержать улыбку:
– Что, чистое белье кончилось, а?
Бабун кивнул, пытаясь сохранить серьезный вид.
– Так пойди купи. Увидимся в понедельник, Бабун.
– Слушаюсь, сэр. В понедельник.
* * *
В четыре часа Джейку позвонил капитан 3-го ранга Роб Найт.
– Можете зайти ко мне?
– М-м… я уже собираюсь домой.
– Зайдите по дороге.
– Хорошо.
Джейк запер документы, выключил свет и надел фуражку. Чад Джуди еще сидел за столом.
– Вы запрете, Джуди?
– Конечно, капитан. Счастливого уик-энда.
Джейк пошел пешком в Пентагон. Он уже привык к этому маршруту.
Автомобильная стоянка пустела на глазах, и ему приходилось то и дело уворачиваться от выезжавших машин.
В коридоре четвертого уровня все так же копилась пыль на куче выброшенной мебели. Джейк свернул направо, в кольцо Д, прошел мимо трех дверей и постучал.
Дверь открыл контр-адмирал Костелло.
– А, капитан, заходите, пожалуйста.
В кабинете было полно народу. Сидели прямо на столах, у каждого в руках по банке пива. Там были вице-адмирал Генри, три адъютанта Костелло – все капитаны 1-го ранга, недавно командовавшие авианосцами, а теперь ожидавшие производства в адмиральский чин или нового назначения, – еще четверо офицеров и двое адмиралов, которых Джейк не знал. Он взял банку пива и заговорил с Генри.
– Рад, что вы с нами, капитан.
– Для меня это большое удовольствие, сэр.
Был Час веселья. Этим людям, которые всю жизнь провели в дежурках на авианосцах, необходимы были эти два часа в конце недели, чтобы встряхнуться и свести до приемлемых размеров накопившиеся тягости. Вскоре разговор перешел со служебных дел на общих знакомых и воспоминания о кораблях, портах и самолетах, на которых они бывали.
Незадолго до шести Джейк извинился. Они с Кэлли вечером уезжали на море.
Тайлер Генри взял свою фуражку и проводил Джейка. Когда тот открывал дверь, Генри остановился и долго с улыбкой рассматривал доску объявлений. Там был небольшой черно-белый снимок, на котором певица Энн-Маргрет в блузке без рукавов и купальных трусиках изливала в микрофон печаль сердца.
– Я там был, – сказал Генри. – Авианосец «Китти Хок», 67-й или 68-й год. Эта женщина… – Он указал на снимок. – Она настоящая леди. Моя любимая певица.
На фотографии была надпись с автографом: «Ребятам 506-й эскадрильи». Да, подумал Джейк, конечно, для нее это был волнующий момент – петь перед пятью тысячами плачущих моряков, но еще больше этот момент значил для них, и воспоминание о нем каждый пронесет в себе до конца дней. Конечно, в те времена, когда бомбили Северный Вьетнам двенадцать часов в день, для многих этот конец дней наступал очень скоро. Тогда почти каждый день сбивали по самолету. И Энн-Маргрет это было известно.
– И моя тоже, – проронил Джейк Графтон, выходя с адмиралом в коридор и пожимая ему руку. Адмирал вернулся в кабинет, а Джейк в одиночестве направился к метро.
* * *
В шесть часов, когда Джейк Графтон садился в метро на станции «Пентагон», Луис Камачо закрыл последнее досье на столе. Безнадежно: двести восемнадцать папок, двести восемнадцать политических назначенцев в Министерстве обороны, включая министров видов вооруженных сил, их заместителей и помощников. Он отобрал восемнадцать дел: заместитель министра обороны по науке и технике, его политические помощники, заместители и помощники министра обороны. И сам министр обороны. Все эти люди занимали свои нынешние посты не менее трех лет. И все равно полная безнадежность.
Никакого намека на то, что один из них – «Минотавр», не содержалось в материалах тайных расследований ФБР, проводившихся перед утверждением назначений в сенате. Все без исключения были столпами высшего общества, они принадлежали к тем, за кого многие матери молили Бога выдать своих дочерей. Все восемнадцать белые, с прекрасным образованием, с видным положением, уважаемые в своем кругу. Некоторые ранее занимали выборные или административные посты. В основном женаты или были женаты. Тринадцать из них закончили престижные университеты «Лиги плюща». Самый популярный в кругу спорт – теннис, на втором месте – гольф. Было среди них и несколько яхтсменов. Каждый обладал собственным, независимым от государства состоянием, в основном доставшимся от предков, но некоторые сумели разбогатеть самостоятельно.
С ума можно сойти. От этих папок прямо веяло богатством, привилегиями, властью. Конечно, за ними водились маленькие грешки. Одного выперли из трех колледжей, и только четвертый он смог закончить. Троих штрафовали за вождение в пьяном виде. У одного внебрачный ребенок. Еще один в молодости бегал по проституткам, другого обвиняли в гомосексуальной связи во время скандального развода. Профессиональный полицейский Камачо понимал, что все это не может быть серьезным компрометирующим материалом.
Он задумчиво разглядывал стопку папок на столе. Еще ни один полицейский не работал всерьез со столь необычной группой подозреваемых. Ни у одного из них нет даже родственников или близких знакомых, заслуживавших глубокой разработки.
Только не эти. У них все преимущества, какие могут дать рождение, богатство или положение в обществе. Он грустно покачал головой.
Если ключ к разгадке «Минотавра» лежит в его прошлом, то до него не докопаться, разве что пустить целую армию агентов – да не с лопатами, а с экскаваторами. Столько сыщиков Камачо не дадут. Больше всего контрразведчика злило ощущение острой нехватки времени. И еще убежденность, что как ни копай, на жилу не нападешь. А не имея чего-то конкретного, как он сможет доказать Олбрайту, что вот этот человек – «Минотавр»? Олбрайт требует, чтобы мотивировка поведения этого человека была ему настолько ясна, что он мог бы изложить ее на бумаге и отправить через «Аквариум» в Кремль. Об этом комитету по разведке следовало подумать еще два года назад.
Он вернулся в кабинет и нашел в досье фотографию Терри Франклина. Вообще-то их было четыре. Та, которую он держал, была снята в полный рост скрытой камерой. Франклин глядел прямо в объектив, видимо, ожидая, пока машина проедет мимо стоявшего фургона, в котором сидел фотограф. Этот снимок уместится во внутреннем кармане спортивного пиджака. Он взглянул на часы. Если поехать в Пентагон, он еще застанет вице-адмирала Генри, который редко уходит раньше семи.
* * *
Терри Франклин зашел в близлежащий бар, сойдя с автобуса после работы.
Вечером в пятницу после самой длинной в своей жизни недели он имел полное право на пару стаканчиков. За эту неделю, проведенную в ожидании, когда опустится висящий над ним меч, он весь буквально иссох. Все это время он вел себя как распоследний идиот, портил одну работу за другой, несколько раз просил начальника помочь разобраться в такой ерунде, что тот просто столбенел от удивления. Начальник даже участливо спросил, все ли у него в порядке дома.
Дело было в том, что ни о чем другом он не мог думать. Не мог сосредоточиться ни на работе, ни на жене, ни на детях – ни на чем. Он должен был выбросить это из головы – и не мог! Сидя в баре, он невидящим взглядом окинул посетителей, затем закусил губу, чтобы не закричать от ужаса. Терри сдерживался из последних сил. Это напоминало детские кошмары – он пытается убежать от страшного чудовища, но ноги не несут его, он еле двигается, а чудовище все ближе, оно уже в нескольких дюймах от него – и он с криком просыпается в мокрых штанишках.
Он хотел избавиться от страха, собраться с силами, чтобы дотянуть от конца одного дня до начала другого.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65