Родина моя — деревня Сен-Жори, в нескольких лье от Тулузы, в верхнем течении Гаронны. Четырнадцать лет я бился как рыба об лед, жил в нужде на своем клочке земли. Наконец пришло довольство, и всего лишь месяц назад я был еще самым зажиточным фермером во всем кантоне.
Наш дом казался благословенным. В нем поселилось и росло счастье: солнце было нам другом, и я но знал плохого урожая. В те счастливые времена на ферме нас было около дюжины. Я был еще молодцом для своих лет и трудился, показывая пример детям; с нами жили мой младший брат Пьер, старый холостяк, отставной сержант; затем моя сестра Агата, нашедшая у нас приют после смерти мужа, бедовая женщина, рослая, дородная и веселая, — засмеется, бывало, так на другом конце деревни услышишь ее смех. Теперь надо перечислить всех младших жителей нашего гнезда: мой сын Жак, его жена Роза и три их дочери — Эмэ, Вероника и Мария; Сиприен Буиссон — муж Эмэ, большой весельчак, — у этой пары уже было двое малышей, одному два года, а второму всего десять месяцев; Веронику совсем недавно просватали за Гаспара Рабюто, и скоро должна была состояться их свадьба; и, наконец, третья дочь — Мария, беленькая, светловолосая, ну просто городская барышня. Значит, всех нас было десять человек. А я был дедушкой и прадедушкой. Когда мы усаживались за стол, сестра Агата обычно сидела по правую руку от меня, брат Пьер — по левую, дети рассаживались по старшинству, так что ряд голов все понижался, и завершал его десятимесячный младенец, который тоже получал свою мисочку супа. Поверьте, птенцы наши ели усердно, только подливай им да подкладывай! А какое заразительное веселье в передышках между едой! Как я гордился и радовался, когда внучата протягивали ко мне руки и кричали:
— Дедушка, дай хлебца!.. Большой-пребольшой кусок!
Счастливые дни! В рабочее время отовсюду на ферме доносились песни. По вечерам, бывало, Пьер выдумывал игры, рассказывал разные истории о своих однополчанах. По воскресеньям тетя Агата пекла сдобные лепешки для наших девочек. Пели у нас и священные песни, и тут уж отличалась Мария: она пела протяжно, как певчие в церковном хоре; сидит, сложивши руки на коленях, волосы распущены по плечам, и такая вся светлая — похожа на святую. Когда Эмэ вышла замуж за Сиприена, я решил надстроить над домом еще один этаж и все шутил, смеялся: вот, говорю, выдадим Веронику за Гаспара — еще придется строить, а там, глядишь, и малыши подросли — пойдут у нас свадьбы, каждой парочке будем надстраивать по этажу, и вырастет наш дом до самого неба. Мы не хотели расставаться, — чего там, давайте выстроим целый город на нашей усадьбе! Если в семье дружба и согласие, хорошо жить и умереть там, где ты вырос.
Май месяц выдался на редкость погожий. Всходы были хороши, мы ждали богатого урожая. Как раз в тот день я отправился в обход со своим сыном Жаком. Мы вышли из дому в третьем часу дня. Поглядели на наши луга по берегу Гаронны — трава была нежно-зеленого цвета и высоко поднялась, скоро и косить надо; ивняк, что посадили в прошлом году, подрос уже на целый метр. Потом осмотрели мы посевы хлеба и виноградники, обошли все полоски земли, которые приобретали одну за другой, по мере того как приходил достаток; хлеба росли густо, лозы цвели, обещая великолепный сбор винограда. И Жак добродушно смеялся, похлопывая меня по плечу.
— Ну что ж, папаша, значит, не будем больше нуждаться ни в хлебе, ни в вине. Вы, верно, столковались с господом богом, и он распорядился, чтобы выпал серебряный дождь на ваши земли?
Мы частенько шутили, вспоминали нашу прошлую нужду. Жак был прав: должно быть, я угодил на небе какому-нибудь святому, а то, может, и самому богу, — решительно все складывалось для меня хорошо. Когда выпадал град, он прекращался как раз там, где начинались наши посевы. Если заболевали грибком соседние виноградники, похоже было, что наши лозы защищены какой-то невидимой стеной. Под конец это стало казаться мне справедливым, — ведь я никому не причинял зла, стало быть, и счастье получил по справедливости.
На обратном пути мы обошли принадлежавшие нам участки, расположенные на другой стороне села. Насаждения шелковицы хорошо принимались. В полном цвету было и миндальное дерево. Мы беспечно беседовали, строили различные планы. Когда у нас появятся деньги, мы прикупим еще земли, объединим разрозненные части усадьбы и станем здесь полными хозяевами. Если урожай этого года оправдает наши надежды, то мы сможем осуществить свою мечту.
Мы подходили к усадьбе; Роза, увидев нас издали, начала жестами звать нас и кричать:
— Идите скорее!
Оказалось, что одна из коров отелилась. Это событие подняло у всех настроение. Тетя Агата, несмотря на свою толщину, быстро носилась по дому. Девушки присматривали за малышом. Рождение теленка казалось еще одной доброй приметой. Совсем недавно мы вынуждены были расширить стойла, в которых находилось, не считая лошадей, больше сотни коров и овец.
— Славный выдался денек! — закричал я. — Нынче вечером мы разопьем бутылку подогретого вина.
Дома Роза отвела нас в сторону и сказала, что пришел Гаспар, жених Вероники, условиться о дне свадьбы. Она его задержала и пригласила отобедать с нами. Гаспар был старшим сыном фермера из деревни Моранж. Этот двадцатилетний парень славился по всей округе необыкновенной силой; однажды на празднике в Тулузе он победил Мартиаля, местного льва. Такой был добрый малый, золотое сердце, и застенчивый, как девушка; поглядит на Веронику и зальется румянцем, а она, плутовка, смотрит на него, посмеивается.
Я попросил Розу позвать Гаспара. Он был в конце двора и помогал нашим служанкам развешивать белье после очередной стирки за три месяца. Когда он вошел в столовую, где мы собрались, Жак повернулся ко мне и говорит:
— За вами слово, отец.
— Ты зачем пришел, голубчик? — спросил я. — Хочешь окончательно уговориться о дне свадьбы?
— Да, вот именно, папаша Рубье, — ответил он и весь зарделся.
— Чего ж краснеть, дружок? — продолжал я. — Если хочешь, сыграем свадьбу в день святой Фелиции — десятого июля. Сегодня у нас двадцать третье июня, значит, ждать тебе придется меньше трех недель... Мою жену-покойницу звали Фелицией, справим свадьбу в день ее именин — это принесет вам счастье... Ну, как? Согласен?
— Да, вот именно, в день святой Фелиции, папаша Рубье.
И мы ударили по рукам; Гаспар хлопнул по ладони Жака, а потом по моей, да с такой силой, что мы чуть с ног не свалились. Затем поцеловал Розу, называя ее своей матерью. Этот рослый парень с могучими кулаками так любил Веронику, что его отшибло от еды и питья. Он признался нам, что заболел бы, если бы ему вдруг ответили отказом.
— Ну, а теперь, — сказал я, — оставайся с нами обедать. Все в сборе? Подавайте на стол! Я голоден, как волк!
В тот вечер нас было за столом одиннадцать человек. Гаспара посадили рядом с Вероникой; он все глядел на нее, забывая о еде, и так был взволнован ее близостью, что на глаза у него то и дело навертывались слезы. Сиприен и Эмэ, женатые всего лишь три года, улыбались; Жак и Роза, прожившие совместно двадцать пять лет, держались степенно, но и они обменивались украдкой взглядами, увлажненными слезой, вспоминая свою золотую нору. А про меня и говорить нечего — я как будто снова переживал счастье молодости вместе с двумя влюбленными, которыми любовались все, кто сидел за столом. И какой же вкусный суп мы ели в этот вечер! Тетя Агата, острая на язык, все время подшучивала. Вдруг весельчаку Пьеру захотелось рассказать о своих любовных похождениях с девушкой из Лиона. К счастью, за сладким все говорили одновременно. Я достал из погреба две бутылки вина. Чокнулись, как водится, чтобы жениху с невестой была удача в жизни, а удача — это значит никогда не ссориться, вырастить много детей и нажить кубышку с деньгами. А потом мы стали петь. Гаспар знал много народных любовных песен. Под конец Марию попросили спеть духовную песню; она встала и запела тонким, приятным голоском — словно флейта.
Мне захотелось подышать у окна свежим воздухом. Вслед за мной подошел к окну и Гаспар.
— Какие новости у вас в деревне? — спросил я его.
— Никаких, — ответил он. — Только вот, говорят, за последние дни в горах выпали большие дожди: люди опасаются, как бы беда не случилась.
И правда, в верховье Гаронны двое с половиной суток непрерывно лил дождь. Со вчерашнего дня вода в реке очень поднялась, но мы надеялись, что все обойдется, раз Гаронна не вышла из берегов. Мы не могли считать нашу реку плохой соседкой — ведь она так хорошо нам служила! А какой ласковой прохладой веяло от ее шири! К тому же крестьянин не покидает своей берлоги, даже если кровля вот-вот рухнет, — Да ну, ничего не случится! — воскликнул я, пожимая плечами. — Из года в год одно и то же бывает: сначала река выгибает спину, будто разъярилась, а глядишь — за одну ночь успокоилась, вошла в берега и опять смирна, как овечка. Не бойся, дружок, она и на этот раз только позабавится... Смотри, какая хорошая погода!
И я указал рукой на небо. Было семь часов вечера. Солнце клонилось к закату. Ах, какая синева! Все небо ярко-синее, беспредельная чистая лазурь, и в ней солнце напоследок рассеивает золотую пыль. Казалось, по всему простору земли вместе с его Лучами разливается тихая радость. Никогда я еще не видел, чтобы так мирно и красиво дремало наше село. На черепицах крыш угасали последние отблески солнца. Слышался смех соседки и голоса детей, игравших на повороте дороги около нашего дома. Издали доносился глухой шум — возвращалось с пастбища стадо. Громкий ропот Гаронны не прекращался и даже нарастал, но мне он казался таким же мирным, как и всегда: я привык к вечному шуму реки. Небо мало-помалу тускнело, бледнело, село погружалось в глубокий сон. Вечер был теплый, чудесный, и мне думалось, что все наше счастье — и хорошие урожаи, и достаток, и семейный мир, и помолвка Вероники — все это чистым, светлым дождем падает на нас с высокого неба. Благодатный покой нисходил на наш дом вместе с последними лучами заходящего солнца.
Я отошел от окна. Девушки болтали о чем-то своем. Мы с улыбкой слушали их разговор, как вдруг в глубокой деревенской тишине раздался страшный крик — крик, возвещавший о бедствии и смерти:
— Гаронна! Гаронна!
II
Мы выбежали во двор.
Село Сен-Жори расположено в глубокой котловине, ниже уровня Гаронны почти на пятьсот метров. Ряды высоких тополей, ограждающих луга, совсем скрывают реку.
Мы ничего не увидели, но по-прежнему слышали отчаянный крик:
— Гаронна! Гаронна!
Вдруг на широкой дороге появились двое мужчин и три женщины; одна из них держала на руках ребенка. Они кричали, обезумев от страха, и мчались со всех ног по утрамбованной, твердой земле. Иногда они оглядывались назад с таким страхом, будто за ними гналась стая волков.
— Ну что? Что у них случилось? — спросил Си-приен. — Вы заметили что-нибудь тревожное, дедушка?
— Нет, нет, — сказал я. — Все тихо. Ни один листок не колышется.
И действительно, низкая линия горизонта безмятежно спала. Но едва я успел произнести успокаивающие слова, как у всех у нас вырвался крик ужаса. Позади бежавших людей между стволами деревьев, между кустами мы увидели что-то похожее на стаю серых зверей с желтыми пятнами; они рвались вперед. Но то были не звери, а волны, внезапно появлявшиеся со всех сторон, волны, набегавшие друг на друга; бесконечные водяные валы неслись с глухим гулом, разбрызгивая белую пену, и сотрясали землю в стремительном натиске.
Тут и мы закричали:
— Гаронна! Гаронна!
Двое мужчин и три женщины стремглав бежали по дороге. Они слышали догонявший их страшный гул. Теперь волны наступали сплошной лавиной, перекатывались и с грохотом обрушивались, совсем как атакующий батальон. Первым натиском они сломали три тополя, высокие стволы рухнули и исчезли. Шалаш из досок сразу затопило, а рядом каменная стена треснула; распряженные тележки подхватило и унесло, как соломинки. Но казалось, что вода преследовала, главным образом, бежавших людей. На повороте дороги она перехлестнула через отлогий откос, хлынула на обширное пространство и отрезала людям путь к отступлению. Они мчались вперед широкими скачками, обезумев от ужаса, и больше не кричали. Вода уже достигала их колен. Огромная волна накрыла женщину с ребенком. И поглотила все.
— Скорее! Скорее! — кричал я. — Бежим домой... Стены у нас крепкие, нам нечего бояться.
Из осторожности мы тотчас поднялись на второй этаж.
Первыми пропустили девушек. Я заупрямился и согласился подняться только последним. Дом был выстроен па холме, над дорогой. Вода заливала двор не спеша, с тихим плеском. Мы не очень напугались.
— Пустяки! — сказал Жак, чтобы успокоить женщин.— Ничего не случится... Помните, отец, наводнение в пятьдесят пятом году? Вода вот так же залила двор, поднялась на фут, а затем спала.
— А все-таки досадно, повредит урожаю, — пробормотал вполголоса Сиприен.
— Нет, нет, ничего не будет, — сказал я, видя большие умоляющие глаза наших девушек.
Эма уложила малышей на свою кровать и села у изголовья, около нее расположились Вероника и Мария. Тетя Агата говорила, что хорошо бы подогреть вино, которое мы захватили с собой, и выпить по глотку, — вино всем нам прибавит бодрости. Жак и Роза глядели в окно, я стоял у другого окна вместе с братом, Сиприеном и Гаспаром.
— Идите сюда! Идите скорей! — кричал я двум нашим служанкам, которые шлепали по воде посреди двора. — Что вы там мокнете?
— А как же быть со скотиной? — спросили служанки. — Ведь ей страшно: слышите, как она беспокоится в стойлах?
— Ладно, оставьте ее... Поднимайтесь к нам сейчас же. Там видно будет.
Если наводнение усилится, спасти скотину все равно будет невозможно. Но я считал бесполезным пугать домочадцев и старался держаться спокойно. Прислонившись к окну, я разговаривал, мысленно отмечая, как быстро поднимается вода. Река, набросившись на село в неистовом напоре, завладела им вплоть до самых узких улочек. А теперь стремительная атака бушующих волн сменилась медленным и непреодолимым наступлением.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61