В этот самый миг и показался Иисус вместе со своими спутниками. Девушки обернулись, увидали Магдалину, их песни оборвались, и они стали пятиться, насупившись. Как посмела появиться среди девушек эта срамница? Где это запропастился сельский староста? Уж он-то прогонит ее. Свадьба была осквернена.
Обернувшись, замужние женщины злобно глядели на Магдалину. Гости – честные хозяева, также ожидавшие перед запертой дверью, задвигались, словно волны, и принялись роптать. Но Магдалина сияла, словно горящий светильник, и, стоя так рядом с Иисусом, чувствовала, что душа ее вновь стала девственной, а губы еще не познали поцелуев. Вдруг толпа раздалась в стороны и сельский староста, сухой, язвительный старикашка, приблизился к Магдалине, коснулся ее концом своего посоха и кивком велел ей убираться прочь.
Иисус почувствовал на своем лице, на открытой груди и на руках ядовитые взгляды толпы. Тело его пылало, словно в него вонзилось бесконечное множество невидимых терниев. Он посмотрел на старосту, на почтенных женщин, на угрюмых мужчин, на возмущенных девушек и вздохнул. Доколе будут пребывать ослепленными глаза человеческие, не видя, что все мы – братья и сестры?
Ропот между тем все нарастал. В темноте уже послышались и первые угрозы. Нафанаил подошел к Иисусу, чтобы что-то сказать ему, но тот спокойно отстранил его, проложил путь в толпе и приблизился к девушкам. Светильники дрогнули, дали ему дорогу, он прошел в середину, поднял руку и заговорил:
– Сестры мои, девушки. Бог коснулся уст моих и доверил мне доброе слово, дабы преподнес я вам его в дар в эту святую свадебную ночь. Сестры мои, девушки, внемлите словам моим, откройте сердца свои. Вы же, братья, помолчите – я буду говорить!
Все встревоженно повернулись к нему. По его голосу мужчины догадались, что он разгневан, а женщины – что он опечален, и потому все умолкли. Было слышно только, как два слепых музыканта настраивают во дворе лютни.
Иисус поднял руку.
– Как вы думаете, сестры мои, девушки, что есть Царство Небесное? Свадьба. Жених есть Бог, а невеста – душа человеческая. Свадьба свершается на небесах, а все люди – гости на ней. Простите, братья, но так уж говорит со мною Бог, – расскажу-ка я вам притчу.
В некоем селении справляли свадьбу. Десять дев, взявши светильники свои, вышли навстречу жениху. Пять из них были мудрыми и взяли с собою масла в сосудах, пять же других были неразумными и не взяли с собою масла впрок. Став перед дверью невесты, они все ждали и ждали, но так как жених замедлил, то задремали все и уснули. Но в полночь раздался крик: «Вот, жених идет, выходите навстречу ему!»
Вскочили десять дев наполнить маслом светильники свои, которые уже погасли к тому времени, но у пяти неразумных дев не оказалось больше масла.
– Дайте нам немного масла, сестры, – сказали они мудрым девам, – ибо светильники наши гаснут.
Но мудрые девы ответили им:
– Нет у нас лишнего масла. Сходите-ка и возьмите. Но пока неразумные девы бегали в поисках масла, пришел жених, мудрые девы вошли в дом и дверь за ними затворилась.
Вскоре пришли и неразумные девы с горящими светильниками и принялись стучаться в дверь.
– Отворите нам! Отворите! – кричали и умоляли они. Но мудрые девы только смеялись изнутри.
– Так вам и надо, – отвечали они. – Дверь уже заперта, уходите прочь!
Но неразумные девы плакали и умоляли:
– Отворите! Отворите!
И тогда…
Иисус умолк, снова обвел взглядом стоявших вокруг него старосту, гостей, почтенных хозяек, девушек с горящими светильниками и улыбнулся.
– И тогда? – спросил Нафанаил, который слушал с раскрытым ртом, и его бесхитростный медлительный разум начал было приходить в движение. – Что же случилось тогда, Учитель?
– А что сделал бы ты, Нафанаил, окажись на месте жениха? – спросил Иисус, устремив на него взгляд своих больших обворожительных глаз.
Нафанаил молчал. Он еще не разобрался хорошенько, что бы стал делать: то ли прогнал бы их – ведь дверь-то заперта, как и велит Закон; то ли опять-таки пожалел бы и отворил дверь…
– Как бы ты поступил, Нафанаил, будь ты женихом? – снова спросил Иисус, медленно, настойчиво и умоляюще лаская взглядом чуждое лукавству простодушное лицо сапожника.
– Я бы отворил… – ответил Нафанаил, понизив голос, чтобы не услыхал староста. Он больше не мог противиться взгляду Сына Марии.
– Радуйся, Нафанаил, – обрадованно сказал Иисус и, словно для благословления, простер к нему руку. – В эту минуту ты живым вошел в Рай. Ведь именно так и поступил жених.
Он позвал слуг и велел им:
– Отворите дверь! Здесь идет свадьба, – все должны есть, пить и веселиться, так пусть же неразумные девы войдут. И вымойте, освежите им ноги, ибо намаялись они премного.
На обрамленных длинными ресницами глазах Магдалины выступили слезы. О, если бы она могла поцеловать уста, изрекшие эти слова! Добряк Нафанаил сиял весь, как медный грош, словно и вправду оказался уже в Раю, но тут язвительный староста поднял свой посох и взвизгнул:
– Ты вступаешь в противоречие с Законом, Сыне Марии.
– Это Закон вступает в противоречие с сердцем моим, – спокойно ответил Иисус.
Сын Марии продолжал говорить, пока не пришел выкупавшийся, благоухающий, с зеленым венком поверх нежных кудрей жених. Он выпил, был в хорошем настроении, и нос его сиял. Резким толчком жених распахнул дверь, и следом за ним гости устремились в дом. Вошел и Иисус, держа за руку Магдалину.
– Кто такие мудрые девы, а кто – неразумные? – тихо спросил Петр Иоанна. – Как ты понял это?
– Так, что Бог есть Отец, – ответил сын Зеведеев.
Пришел раввин, и свадьба началась. Жених и невеста стояли посреди дома, гости проходили мимо, целуя их и желая, чтобы они родили сына, который избавит Израиль от рабства. А затем заиграли лютни, все стали петь, плясать, и Иисус тоже пил и плясал вместе до своими друзьями.
Время шло.
Когда взошла луна, они снова отправились в путь. Стояла уже осень, но дневное тепло еще не ушло полностью и все еще сохранялось, и потому идти в прохладе южной ночи было приятно.
Они шли, устремив взгляд в сторону Иерусалима. После выпитого окружающий мир изменился, тела стали легкими, словно души, и неслись как на крыльях, имея по левую руку Иордан, а по правую – мягкую, плодородную равнину Завулон. В лунном свете она простиралась уставшая, удовлетворенная и исполнившая в этом году свой долг, еще тысячелетия назад доверенный ей Богом: подняла в полный рост посевы, нагрузила урожаем виноградники, взрастила маслины и теперь лежала, словно роженица, усталая и удовлетворенная.
– Радость-то какая, братья, – без устали повторял Петр, который все не мог нарадоваться тому, что вчера вечером отправился в путь и обрел таких друзей. Происходило ли все это на самом деле? Или, может быть, это был сон? Может быть, нас околдовали? Песня так и рвалась из груди!
– Ну-ка, давайте все вместе! – сказал Иисус, выступил вперед и, запрокинув голову, запел.
Голос его был слаб, но приятен и полон страсти. Справа и слева звучали мелодичные, исполненные нежности голоса Иоанна и Андрея. Некоторое время пели только эти три высоких голоса – дрожащие, очаровательные. Они брали за душу, и, слушая их, хотелось сказать: «Вот сейчас больше не выдержат и иссякнут один за другим!» Но голоса все изливались из какого-то глубинного источника и снова набирали силы. И вдруг – о, как это было прекрасно, какая сила была в этом! – воздух сотрясли тяжелые, торжественные, мужественные голоса Петра, Иакова и Иуды, и все вместе – каждый с присущим ему обаянием и силой – запели возносящийся в небо радостный псалом святого странствия:
О, нет в мире ничего прекраснее, ничего сладостнее,
Чем путь, что братья совместно совершают!
Это словно ладан святой, источаемый брадой Аароновой,
Это словно роса Ермонская, выпадающая в горах Сиона:
Бог ниспосылает там благословление и жизнь Во веки веков!
Часы уходили, звезды тускнели, стало светать. Они оставили позади рыжие земли Галилеи и вступили в черные земли Самарии.
– Давайте пойдем другой дорогой, – предложил, остановившись, Иуда. – Это еретическая, проклятая земля. Перейдем по мосту через Иордан и выйдем на другой берег. Грех приближаться к отступникам от Закона, Бог их осквернен, вода и хлеб их осквернены. «Кусок хлеба самаритянского все равно, что кусок свинины», – говорила моя мать. Пойдем другой дорогой!
Но Иисус спокойно взял Иуду за руку, и они пошли дальше.
– Если чистый прикоснется к оскверненному, оскверненный очищается, брат мой Иуда, – сказал Иисус. – Не противься. Мы пришли к ним, к грешникам, ибо разве нужны мы безгрешным? Здесь, в Самарии, доброе слово может спасти душу. Доброе слово, доброе дело, улыбка проходящему мимо самаритянину – ты понял, Иуда?
Иуда злобно огляделся вокруг и, понизив голос, чтобы не услыхали другие, сказал:
– Не таков путь. Нет, не таков. Но я терплю, пока мы не добрались до сурового пустынника. Он и рассудит. А дотоле веди куда хочешь, делай что хочешь – я буду с тобой.
Он закинул корявый посох на плечо и пошел вперед один.
А остальные шли, ведя беседу. Иисус говорил им об Отце, о любви, о Царстве Небесном, пояснял, какие души есть неразумные девы, а какие – мудрые, что есть светильники, что есть масло, кто есть жених и почему неразумные девы не только вошли в дом, как и мудрые, но более того: только к ним и пришли слуги вымыть усталые ноги. Четверо друзей слушали, границы их разума раздвигались, а сердца укреплялись. Грех предстал пред ними неразумной девой, которая стоит с потухшим светильником пред дверью Господа, умоляет и льет слезы…
Они все шли и шли. Между тем вверху, на небе, собрались тучи и лик земной потемнел: в воздухе пахло дождем.
Они добрались до первого селения у подножия священной горы предков Гаризим. На краю селения находился старый-престарый колодец Иакова, окруженный финиковыми пальмами и тростником. Праотец Иаков приходил сюда за водой, чтобы напиться самому и напоить овец. Каменный край колодца был глубоко изъеден веревками, тершимися о него на протяжении многих поколений. Иисус устал, его сбитые о камни ноги кровоточили.
– Я устал и останусь здесь, – сказал он. – Вы же сходите в селение и постучитесь в двери домов – может быть, найдется добрая душа, которая подаст нам кусок хлеба. А если к колодцу придет за водой какая-нибудь женщина, мы и жажду утолим. Уповайте на Бога и на людей.
Пятеро отправились было в путь, но затем Иуда передумал.
– Я не пойду в нечестивое селение, – сказал он. – Не стану есть оскверненный хлеб. Подожду вас под этой смоковницей.
Тем временем Иисус прилег в тени тростниковых зарослей. Его мучила жажда, но колодец был глубок – как из него напиться? Он опустил голову и погрузился в раздумья. Трудный путь избрал он себе, тело его было слабым, усталость одолевала его, он уморился и не имел сил даже на то, чтобы собраться с духом. Бывало, он уже падал ниц, но тут Бог снова приходил к нему, словно легкий свежий ветерок, тело его снова набиралось сил, поднималось и устремлялось вперед… Доколе? До смерти? Или еще далее – и после смерти?
И пока он размышлял о Боге, о людях и о смерти, тростник вдруг всколыхнулся, и молодая женщина, в браслетах и серьгах, с кувшином на голове, подошла к колодцу. Из зарослей тростника Иисус наблюдал, как она поставила кувшин на край колодца и принялась разматывать принесенную с собой веревку, чтобы опустить ведро вниз, зачерпнуть воды и наполнить кувшин. Жажда его возросла.
– Госпожа, – сказал он, выходя из зарослей. – Дай мне напиться.
Его внезапное появление испугало женщину.
– Не бойся, – сказал Иисус. – Я добрый человек, мучимый жаждой. Дай мне напиться.
– Возможно ли это? По твоей одежде видно, что ты галилеянин, – как же ты дерзнул просить воды у самаритянки?
– Если бы ты знала, кто говорит тебе: «Госпожа, дай мне напиться», ты бы пала в ноги ему и просила, чтобы он дал тебе испить воды живой.
Женщина удивилась:
– У тебя нет ни веревки, ни ведра, а колодец глубок. Как же ты зачерпнешь воды, чтобы дать мне напиться?
– Всякий пьющий из сего колодца возжаждет опять, – ответил Иисус. – Кто же будет пить воду, которую я дам ему, тот не будет жаждать вовек.
– Господи, – сказала тогда, женщина, – дай мне этой воды, чтобы не иметь мне жажды вовек и не приходить сюда к колодцу каждый день.
– Пойди позови мужа своего, – сказал Иисус.
– Нет у меня мужа, Господи.
– Правду ты сказала: ибо было у тебя доныне пять мужей и тот, которого ты имеешь ныне, не муж тебе.
– Ты пророк, Господи? – воскликнула изумленная женщина. – Откуда ты все это знаешь?
Иисус улыбнулся:
– Может быть, ты хочешь о чем-то спросить меня? Говори смело.
– Об одном хочу спросить тебя, Господи. Скажи мне: до сих пор отцы наши поклонялись Богу на этой святой горе Гаризим, ныне же вы говорите, что только в Иерусалиме должно поклоняться Богу. Где же правда? Где пребывает Бог? Просвети меня.
Иисус молча опустил голову. Эта грешная женщина, которой не давали покоя мысли о Боге, глубоко взволновала сердце его. Он искал доброе слово, которое будет приятно ей, которое утешит ее.
Вдруг он поднял голову, лицо его сияло.
– Глубоко в душе своей сохрани слово, которое я скажу тебе, женщина. Наступит, уже наступил день, когда и не на горе сей, и не в Иерусалиме люди будут поклоняться Богу. Бог есть дух, и поклоняющиеся духу только в духе должны поклоняться.
Женщина пришла в смятение, склонила голову и с тревогой посмотрела на Иисуса.
– А может быть, это ты? – тихо спросила Она дрожащим голосом. – Может быть, ты и есть Тот, Кого мы ожидаем?
– Кого вы ожидаете?
– Ты сам то знаешь. Зачем ты хочешь, чтобы я назвала имя Его? Ты ведь знаешь, что уста мои грешны.
Иисус опустил голову на грудь, словно прислушиваясь к сердцу и ожидая от него ответа, а женщина склонилась к нему в тревожном ожидании.
Их молчаливое смятение прервали радостные голоса: показались ученики, с ликованием несущие хлеб. Увидав рядом с Учителем женщину, они остановились неподалеку. Иисус обрадовался: их появление помогло ему уйти от ответа на пугающий вопрос женщины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68