– Дурные вести, хозяин! – крикнули они и захохотали. – В Магдале переполох, люди с камнями в руках ловят свою чаровницу, чтобы прикончить ее!
– Какую еще чаровницу? – воскликнули давильщики, прервав пляску. – Магдалину, что ли?
– Магдалину, будь она неладна! Два погонщика проходили мимо и рассказали нам, как было дело. Вчера, в субботу, нагрянул в Магдалу из Назарета, сея вокруг страх и ужас, предводитель разбойников Варавва…
– Его только не хватало, пропади он пропадом! – яростно прохрипел почтенный Зеведей. – Эта наглая зилотская морда вознамерилась, видите ли, спасти Израиль! Чтоб он сгинул, негодяй! Ну, так что?
– Так вот, вчера проходил он мимо дома Магдалины и увидел, что во дворе у нее полно народу: эта безбожница трудилась даже в святую субботу. Тут и пошло светопреставление! Варавва, недолго думая, выхватывает из-за пазухи нож, купцы тоже хватаются за оружие, сбегаются соседи – словом, начинается свалка. Двух наших ранили, купцы вскочили на верблюдов и давай уносить ноги, а Варавва высадил дверь, чтобы прирезать красотку, да только где он, Магдалина! Упорхнула пташка – выскочила тайком через другую дверь! Все село принялось было ловить ее, но тут наступила ночь – разве ее поймаешь? А как только Бог послал на землю день, люди снова собрались отовсюду, отправились на поиски и напали на след, – говорят, распознали на песке отпечатки ее ног, ведущие в сторону Капернаума!
– Устроим ей достойный прием, ребята! – воскликнул Филипп, облизывая свои обвислые козлиные губы. – Ее одной недостает для Рая – Евы, мы о ней совсем позабыли! Добро пожаловать к нам!
– Вода не перестает вращать жернова этой благословенной даже в субботу! – сказал добряк Нафанаил, пряча под усами лукавую усмешку.
Ему вспомнилось, как однажды вечером накануне субботы он искупался, побрился, надел чистые одежды и пришло ему после купели Искушение, взяло его за руку и отправились они в Магдалу. Отправились они в Магдалу, прямо к дому Магдалины – будь она благословенна! Была зима, мельница ее стояла без работы, и только Нафанаил один-одинешенек продолжал молоть в продолжение всей субботы… Нафанаил довольно усмехнулся. Говорят, что это великий грех. Да, конечно, это великий грех, но Бог – на Него наши упования – Бог прощает. Тихий, бедный и удрученный Нафанаил всю свою жизнь просидел бобылем у прилавка на углу сельской улицы, мастеря башмаки для поселян и грубые сандалии для чабанов… Разве это была жизнь? И потому он тоже как-то раз гульнул, один только раз в своей жизни он тоже порадовался, как следует, человеческой радостью, хоть это и было в субботу, но Бог, как было уже сказано, понимает эти вещи и прощает…
Однако почтенный Зеведей только насупился.
– Бездельники! – пробрюзжал он. – И шагу не ступят, чтобы не разинуть рта: то пророки, то блудницы, то плачущие матери, то Вараввы – надоело все это!
Он повернулся к давильщикам:
– За работу, молодцы! Давите виноград!
Между тем почтенная Саломея и Мария, жена Иосифа, услыхав новость, переглянулись и сразу же молча кивнули друг другу. Иуда отложил молот, вышел за ворота и облокотился о косяк. Он все слышал, все запечатлел в памяти и, проходя мимо почтенного Зеведея, злобно глянул на него.
Он стоял у ворот и слушал. До него долетали голоса, он увидел, как в клубах пыли бегут мужчины, услышал пронзительный женский визг: «Хватайте ее! Хватайте! – и не успели трое мужчин соскочить с давильни, а старый скряга слезть с помоста, как Магдалина, тяжело дыша, в изодранной одежде, вбежала во двор и бросилась в ноги почтенной Саломее.
– Помоги, госпожа, помоги, они близко! – умоляюще воскликнула она.
Почтенной Саломее стало жаль грешницу, она встала, закрыла окно и повернулась к Иоанну.
– Запри дверь на засов, сынок, – сказала Саломея, а затем обратилась к Магдалине: – Пригнись, чтобы тебя не заметили!
Мария, жена Иосифа, наклонив голову, смотрела на эту заблудшую с состраданием и ужасом. Только честным женщинам дано знать, сколь горестно и тяжко соблюсти честь, и потому Марии было жаль ее. Но в то же время это грешное тело предстало пред ее взором косматым, мрачным, опасным зверем. Когда ее сыну было двадцать лет, этот зверь чуть было не утащил его, но тому удалось спастись… «Спасся от женщины, – подумала Мария и вздохнула. – Спасся от женщины, но от Бога спастись не сумел…»
Почтенная Саломея положила руку на пылающую голову Магдалины.
– Почему ты плачешь, дитя? – участливо спросила она.
– Не хочу умирать, – ответила Магдалина. – Жизнь прекрасна, не хочу!
Мария, жена Иосифа, протянула руку и прикоснулась к Магдалине, уже не боясь ее и не испытывая отвращения.
– Не бойся, Мария, Бог тебя хранит, ты не умрешь.
– Откуда ты знаешь, тетя Мария? – спросила Магдалина, и глаза ее заблестели.
– Бог даст тебе время – время для покаяния, Магдалина, – уверенно ответила мать Иисуса.
Три женщины беседовали, и горе все более объединяло их, но тут от виноградников послышались голоса: «Идут! Идут! Вот они!» – и в тот же миг, когда почтенный Зеведей слез с помоста, в воротах показались разъяренные верзилы, и Варавва с яростным рычанием вошел во двор.
– Эй, почтенный Зеведей! – закричал он. – Мы зайдем к тебе с твоего позволения или даже без такового. Во имя Бога Израиля!
И не успел старый хозяин и рта раскрыть, как Варавва одним ударом вышиб дверь в дом и схватил Магдалину за косы.
– Вон! Вон, блудница! – орал он, таща Магдалину по двору.
Вошедшие во двор крестьяне из других селений подхватили ее под руки, с гиканьем и хохотом понесли к канаве подле озера и швырнули туда, а затем вокруг собралась толпа мужчин и женщин, подолы которых были полны камней.
Тем временем почтенная Саломея поднялась с кушетки и, несмотря на мучительную боль, выбралась во двор и напустилась на мужа.
– Постыдись, почтенный Зеведей! – кричала Саломея. – Ты позволил смутьянам войти в твой дом и вырвать у тебя из рук женщину, умолявшую о милосердии.
Затем она повернулась к своему сыну Иакову, в нерешительности стоявшему посреди двора.
– И ты тоже пошел по стопам отца?! Стыдись! Хоть ты вел бы себя более достойно! И для тебя мошна стала превыше Бога? Беги скорее и защити женщину, которую все село собралось убить безо всякого зазрения совести!
– Иду, матушка, успокойся, – ответил сын, не боявшийся никого на свете, кроме собственной матери.
Всякий раз, когда она гневно набрасывалась на него, ужас овладевал Иаковом: казалось, что этот яростный и суровый голос принадлежал не матери, но был огрубевшим в пустыне гласом непреклонного племени Израилева.
Иаков повернулся и кивнул своим товарищам, Филиппу и Нафанаилу:
– Пошли!
Он глянул в сторону бочек, ища взглядом Иуду, но того уже не было там.
– Я тоже иду, – сказал в сердцах Зеведей.
Он боялся оставаться наедине с женой, а потому нагнулся, поднял посох и поплелся за сыном.
Израненная Магдалина скорчилась в углу ямы, прикрыла голову руками, защищая ее от ударов, и пронзительно визжала. По краям ямы стояли мужчины и женщины, которые смотрели на нее и смеялись. Все, кто собирал виноград и таскал корзины, бросили работу и собрались сюда. Юношам хотелось увидеть полуобнаженное, окровавленное прославленное тело, а девушки испытывали ненависть и зависть к этой женщине, доставлявшей наслаждение всем мужчинам, тогда как сами они не имели ни одного.
Варавва поднял руку, призывая к молчанию, к вынесению приговора и к побиению каменьями. В эту минуту подошел Иаков. Он попытался было пробраться к главарю, зилоту, но Филипп удержал его, взяв за руку.
– Куда ты? Мы-то что можем сделать? Нас всего трое, всего ничего, а их целое село! Пропадем ни за что! Но внутри Иакова все еще звучал гневный голос матери.
– Эй, Варавва-головорез! – крикнул он. – Ты что это пришел в наше село людей убивать? Оставь женщину, мы сами будем судить ее. Судить ее должны старейшины Магдалы и Капернаума. Судить ее должен и ее отец – раввин из Назарета. Так гласит Закон!
– Мой сын прав! – раздался тут и голос почтенного Зеведея, который как раз подоспел с толстым посохом в руках. – Он прав: так гласит Закон!
Варавва резко повернулся к ним всем телом и крикнул:
– Старейшины куплены, Зеведей куплен, им я не верю, я сам и есть Закон! А кто смелый, молодцы, выходи – померяемся!
Вокруг Вараввы толпились мужчины и женщины из Магдалы и Капернаума, и глаза их горели жаждой убийства. Целая толпа мальчишек с пращами в руках пришла из села.
Филипп схватил Нафанаила за руку и потащил назад, а затем повернулся к Иакову и крикнул:
– Ну, что ж, давай, если желаешь, но только сам, сын Зеведеев! Мы в это дело не вмешиваемся – с ума еще не сошли!
– Не стыдно вам, трусы?!
– Нет, не стыдно! Давай! Сам по себе!
Иаков повернулся к отцу. Но тот закашлялся и сказал:
– Стар я уже.
– Ну, что? – крикнул Варавва и раскатисто захохотал, Тут показалась и почтенная Саломея, опирающаяся на руку младшего сына, а за ней – Мария, жена Иосифа, со слезами на глазах. Иаков повернулся, увидел мать и вздрогнул: впереди – страшный головорез вместе с разъяренной толпой поселян, позади – гневная и безмолвная мать.
– Ну, что? – снова зарычал Варавва и засучил рукава.
– Не посрамлю себя! – тихо сказал сын Зеведеев и шагнул вперед. Варавва тут же двинулся ему навстречу.
– Он убьет его! – воскликнул юный Иоанн, порываясь бежать на помощь брату, но мать удержала его:
– Молчи, не вмешивайся!
Противники уже приготовились схватиться друг с другом, но тут со стороны озера долетел радостный крик:
– Маран афа! Маран афа!
Перед ними вдруг оказался запыхавшийся, покрытый густым загаром юноша, который кричал, размахивая руками:
– Маран афа! Маран афа! Господь идет!
– Кто идет? – громко спрашивали все, толпясь вокруг него. – Кто идет?
– Господь! – ответил юноша, указывая куда-то назад, в сторону пустыни. – Господь! Вот он!
Все обернулись. Солнце уже вошло в силу, наступил чудесный день. От берега поднимался человек в белоснежных одеждах, которые носят монахи в обителях. Олеандры по краям озера были в полном цвету. Человек в белых одеждах поднял руку, сорвал красный олеандровый цветок и поднес его к губам. Две чайки, прогуливавшиеся по гальке, отошли в сторону, давая ему дорогу.
Почтенная Саломея подняла седую голову, глубоко вдохнула воздух.
– Кто идет, сынок? – спросила она. – Воздух изменился.
– Сердце мое готово разорваться, матушка, – ответил Иоанн. – Я знаю – это он!
– Кто?
– Молчи!
– А кто там за ним? Я слышу, будто целое войско движется следом за ним, сынок.
– Это бедняки, которые подбирают ягоды, оставшиеся после сбора винограда, матушка. Не бойся. И, действительно, следом показалась толпа: целое войско одетых в рубище мужчин, женщин и детей с мешками и корзинами в руках рассеялось всюду по уже убранным виноградникам в поисках оставшихся ягод. Ежегодно во время жатвы, во время сбора винограда и маслин голодные толпы стекались со всей Галелеи собирать остатки зерна, винограда и маслин, оставленные хозяевами для бедняков, как велит Закон Израиля.
Человек в белых одеждах неожиданно остановился. Он увидал толпу и испугался. Бежать! Давний страх вновь овладел им, побуждая возвратиться в пустыню, ибо там пребывал Бог, а здесь – люди. Бежать! Судьба его висела на волоске. Назад? Или вперед?
Все, кто был вокруг ямы, так и замерли на месте, смотря на него. Иаков и Варавва неподвижно застыли друг против друга, засучив рукава. Магдалина подняла голову, прислушалась: жизнь или смерть – что сулила ей эта тишина? Воздух изменился, Магдалина вдруг вскочила и, воздев руки вверх, завопила:
– Помогите!
Человек в белых одеждах, услышал этот голос, узнал его и вздрогнул.
– Магдалина! Магдалина! Я спасу ее! – прошептал он и решительно направился к людям.
Он шел вперед с раскрытыми объятиями, по мере приближения к толпе все явственнее различая разъяренные, мрачные, изнуренные лица и полные гнева глаза. Сердце его затрепетало, глубокое сострадание и любовь переполняли его душу. «Это люди, – подумал он. – Все они – братья и сестры, но не ведают о том, и потому мучаются и страдают… О, если бы они узнали о том! Сколько радости, сколько счастья принесло бы это!»
Он уже приблизился к толпе, поднялся на камень, раскрыл объятия, и торжествующее, радостное слово вырвалось из глубин его души:
– Братья!
Люди пришли в замешательство и молча переглядывались между собой.
– Братья! – снова зазвучал торжествующий голос. – Здравствуйте!
– Добро пожаловать, распинатель! – отозвался Варавва, подхватив с земли увесистый камень.
– Дитя мое! – раздался душераздирающий крик, и Мария, бросившись вперед, заключила сына в объятия, смеясь, плача и лаская его.
Но тот молча высвободился и шагнул к Варавве.
– Привет тебе, Варавва, брат мой. Я – друг и пришел с благой вестью, с радостью великой!
– Не подходи! – взревел Варавва, заслоняя от него своим телом Магдалину.
Но та услыхала любимый голос, встрепенулась и закричала:
– Иисусе! Помоги!
Одним прыжком Иисус очутился у края ямы, откуда пыталась выбраться, цепляясь руками и ногами за камни, Магдалина. Иисус нагнулся, протянул ей руку, та ухватилась за нее, выбралась наверх и тяжело дыша, вся в крови, рухнула на землю.
Варавва подскочил и грубо поставил ногу ей на спину.
– Она моя, я убью ее! – рявкнул он, занося зажатый в руке камень. – Она трудилась в субботу, смерть ей!
– Смерть! Смерть! – заревела толпа, испугавшись, что жертва может ускользнуть.
– Смерть! – закричал и Зеведей, видя, что новоприбывшего окружают обнаглевшие голодранцы: нельзя же позволять голодранцам делать все, что им вздумается.
– Смерть! – снова закричал Зеведей, ударяя посохом о землю. – Смерть! Варавва занес уж было руку, но Иисус удержал ее.
– Варавва, разве тебе самому никогда не приходилось нарушать заповеди Божьи? – тихо и печально спросил он. – Разве ты ни разу в жизни не украл, не убил, не прелюбодействовал, не обманул?
Он повернулся к воющей толпе и, медленно переводя взгляд с одного лица на другое, сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68