— Наша Святая Иви знает не все.Данло надолго затаил дыхание. Комок в горле разросся так, что не сглотнуть — как будто это его сердце застряло там, пульсируя от боли.— Скажите, прошу вас, чего не знает Святая Иви?Бертрам, по-прежнему торопясь, рассказал о поиске, который предпринял лично. Он как старейшина имел доступ в архивы Церкви, закрытые для простых чтецов и Достойных Архитекторов. В одном из этих древних массивов он нашел многочисленные сведения о Войне Контактов. Особый интерес представляло завещание Радомила Иви Илланеса, Святого Иви, руководившего Старой Церковью на последних стадиях войны. Часть завещания за последнюю тысячу лет была утрачена или стерта, но остальное бросилось в глаза Бертраму, как новая звезда: …Мы совершили ужасное. Великой ошибкой со стороны моих предшественников было заключение союза с воинами-поэтами, и безумием было согласие на создание вируса. Он убивал наших врагов миллиардами, как и предсказывали его конструкторы, но теперь он мутировал и заражает даже Достойных, оставшихся верными Программе и нашей вечной Церкви. Наши генетики нашли средство против него, но многих наших детей уже не спасти от страшной смерти.Бертрам со вздохом поправил свою добру и досказал:— Иви Радомил приказал своим генетикам создать антивирус, и это спасло Церковь. Но Архитекторов умерло так много, что нам пришлось бежать в самую темную часть галактики. Мы заново начали жить здесь, на Таннахилле, и в наших священных архивах живет информация, которую ты ищешь. Антивирус, по-видимому, очень сложен и труден для сборки, но я уже говорил с генетиками, и они уверены, что смогут его синтезировать.— Правда? — Влага надежды жгла Данло глаза, и он, закрыв их рукой, отвернулся к окну. Когда он снова взглянул на Бертрама, тот смотрел на него с нетерпеливым и хитрым выражением. — Я вам не верю, — сказал Данло.— Сознательная ложь есть хакр, — невозмутимо ответил Бертрам. — Мы, старейшины, очищены от подобных программ, и ложь для нас невозможна.Это тоже ложь, подумал Данло. А вдруг правда? Агира, Агира, во что мне верить?— Ты проделал такой путь, пилот. Ты так долго ждал. А теперь это средство почти что у тебя в руках.Данло стиснул флейту так, что побоялся, как бы ее не сломать.— Значит, вы пришли сюда из сострадания к моему народу?— Сострадать людям — наш долг как старейшины Церкви. Мы питаем сострадание ко всем Архитекторам, на Таннахилле и в далеком космосе, и к наманам, которые могут стать Архитекторами.— Понимаю.— Ты хочешь спасти свой народ, а мы — наш.— Понимаю.— Ты поможешь нам, пилот? Чтобы наши генетики смогли сконструировать для тебя лекарство?— Нет. Я не верю, что вы знаете средство. Я не хочу вам верить.— Пилот!Данло сделал глубокий вдох, и его сердце отстучало пять раз.— Да?— Разве ты можешь позволить себе сомневаться в существовании этого средства? Ведь ты нарочно заставляешь себя не верить мне!Заставляю ли, думал Данло? О Боже, как мне заставить себя сделать то, что я должен?Данло подвинулся на подушке так, чтобы смотреть в окно на звезды. Им полагалось сиять там миллионами, но в тот вечер загрязнение было особенно сильным, поэтому он насчитал только десять — и девять из них были сверхновыми в дальних областях Экстра.— Ну же, пилот. Время позднее. Мы должны получить ответ.Данло закрыл глаза, вспоминая лица Хайдара, Чандры и Чокло. У всех у них перед смертью шла кровь из ушей, а Чокло однажды ночью, сгорая от лихорадки и крича от нестерпимой боли, откусил себе половину языка. Такая же судьба ждет все другие племена алалоев. В детстве Данло ездил на собаках к патвинам и олорунам, а еще дальше к западу живут племена, у которых он никогда не бывал, но знал, как они называются: хонови, райни, вемилаты, паушаны и тури. Есть еще и другие — их много, племен его благословенного народа. Данло пытался вспомнить историю далеких джиази, живущих на пятидесяти островах Крайнего Запада, и глаза всех его предков сияли в памяти, как звезды.В его памяти светило много звезд: весь рукав Ориона и все те, которые он оставил за собой на своем пути в Экстр. Их имена он тоже знал: Саральта, Мунсин, Каланит, Камала Люс — и еще тысяч десять. Сколько этих великолепных сияющих сфер погибнет, если Вселенская Кибернетическая Церковь не перепишет свою Тотальную Программу и не прекратит взрывать звезды? Сколько миллиардов людей от Иле Люс до Морбио Инфериоре умрет, если он, Данло, не даст Харре Иви эн ли Эде знамения, которого она так отчаянно ждет?— Так как же, пилот? — Голос Бертрама напоминал звон разбившегося о камень стекла. — Мы должны получить ответ сейчас, в эту ночь.Сколько алалоев, сестер и братьев Данло, еще продолжают жить к западу от Невернеса? Он не знал этого, ведь их никто никогда не считал. Зато в Экстре определенно живут миллиарды людей, строящих свои большие города во славу Бога, — около пяти миллионов миллиардов против нескольких тысяч алалоев. Данло смотрел на звезды, и его посетила ужасная мысль.Ценность человеческой жизни определяется не количеством.Потерять дорогого тебе человека в миллион раз больнее, чем услышать о гибели миллиона неизвестных тебе людей. Бесконечно больнее. Чувствуя эту правду как боль, молнией раскалывающую его голову, мог ли он отвергнуть дар, предложенный ему Бертрамом? Есть ли хоть малейший шанс, что Бертрам действительно нашел средство от медленного зла, как может он, Данло, отказывать благословенным алалоям в даре жизни?— Нам пора идти, — сказал Бертрам. — У нас еще много дел до полуночи. Скажи, что поможешь нам, и ты улетишь с Таннахилла, имея при себе лекарство от Чумы. Но этот дар мы можем предложить тебе только теперь — завтра будет поздно.— Нет.— Что нет?— Я отвечаю: нет. — Данло прижал флейту к пылающему лбу, но глаза его смотрели на Бертрама ясно, холодно и неподвижно. — Я не могу вам помочь и не стану.— Подумай как следует!— Завтра я пройду последнее испытание.— Не делай этого!— Я взгляну на небесные огни внутри себя…— Будь ты проклят, пилот!— … И сохраню разум.— Будьте прокляты вы все, неверные, грязные наманы!Бертрам очень резво для своего возраста вскочил на ноги и встал, держа подушку перед собой, как щит.— Звезды тоже живые, — прошептал Данло. — Они глаза Бога, благословенные звезды.— Ты сумасшедший! — взвизгнул Бертрам. — Но завтра твое безумие тебя не спасет. И Харра тоже. Ты думаешь, что стены этого дворца защитят тебя, но твоя программа уже написана, и скоро она остановится, пилот, — очень скоро и очень внезапно!— Уйдите, пожалуйста, — тихо сказал Данло. — Уйдите.Бертрам снова выругался, потряс подушкой перед Данло, а потом с воплем досады и ярости кинул подушку в клетку с попугаем. Он промахнулся, но подушка одним углом все-таки задела клетку и сбила ее с подставки. Закричал попугай, взвихрились яркие перья, и клетка рухнула на пол. Данло метнулся подхватить ее, но не успел. На миг он испугался, что красивая птица пострадала или убилась, но попугай тут же заверещал и запрыгал в опрокинутой клетке, радуясь, что привлек к себе внимание, и намекая, что не прочь бы получить орех.— Зачем вы это сделали? — спросил Данло.— Нам не понравилось, как птица на нас смотрит.— — Но ведь это же только птица. Благословенная птица.— Эта паршивая тварь тебе дороже, чем собственный народ!Тут в Данло что-то сломалось. Забыв свой обет не причинять вреда ни одному живому существу, он схватил стальную подставку от клетки и, ослепленный ненавистью, которой боялся пуще всего во вселенной, собрался обрушить увесистый стержень на голову Бертрама.— Ты тоже убийца, верно, пилот? Как вся твоя семейка — воин-поэт рассказал мне про твоего отца. Видно, эта программа и для тебя написана.— Вон отсюда! — Данло, стоя со стальной палкой в одной руке и шакухачи в другой, указал на дверь. — Вон.— Теперь все зависит от тебя. — Теперь Бертрам говорил с явным намерением задеть побольнее, что было его излюбленным занятием. — Ты заявляешь, что ищешь мира. Ты полагаешь, что несешь свет, и надеешься помешать звездам взрываться. Но неприкосновенных звезд нет — они все уязвимы. Даже нараинское солнце. Даже звезда Невернеса.Данло, не желая этого слушать, бросил стержень и дунул в мундштук флейты, издав режущий уши звук.— До свидания, пилот. Увидимся завтра в Небесном Зале.Сказав это, Бертрам Джаспари, главнейший старейшина Вселенской Кибернетической Церкви, вышел за дверь. Данло снова водрузил клетку на подставку и вернул на место подушки. Выпив чашку холодного чая, он поиграл попугаю на флейте, чтобы успокоить его и сделать ему приятное. Он играл не только для птицы, но и для своего народа, для алалоев, и это был не реквием, а гимн надежде. Он смотрел на небо за окном и играл звездам. Он играл долго, и ненависть ушла из него, а в глазах не осталось ничего, кроме света. Глава 22НЕБЕСНЫЕ ОГНИ Зеркало служит для того, чтобы видеть в нем свое лицо, искусство — чтобы видеть в нем свою душу. Бернард Шоу, эсхатолог Века Холокоста Смелей не знаю я созданья:Ведь он всегда готовВ чужое странное сознаньеВойти без лишних слов. Неизвестный автор
На следующий вечер в Небесном Зале Данло подвергся последнему испытанию. Зал помещался в одном из мелких зданий, окружающих Храм, и был уникален и по функции своей, и по форме. Дом Вечности, Мавзолей Эде, Трапезная Старейшин и огромный куб самого Храма — все они своей беспощадной прямолинейностью отражали символику Церкви. С Небесным Залом дело обстояло по-иному. Дэвин Ивиэи Ивиасталир, восемьдесят восьмой Святой Иви, визионер, во многом отличавшийся от своих предшественников, построил его в виде крытого куполом амфитеатра. В противоположность черной налловой броне лишенного окон Дома Вечности легкий клариевый купол Зала создавал впечатление полного отсутствия стен и кровли. Тысячи Архитекторов, собравшиеся под этим куполом, могли любоваться всеми прочими зданиями Нового Города, а десятки тысяч их единоверцев видели, что происходит внутри. В дни светоприношений паломники и горожане заполняли все земли Храма, чтобы посмотреть на играющие в куполе огни.В день светоприношения Данло ви Соли Рингесса вокруг Небесного Зала столпилось особенно много народу: всем не терпелось узнать, действительно ли этот пилот-наман из Невернеса — светоносец. В самом Зале происходило то же самое.Данло, войдя туда, насчитал на пластмассовых скамейках двадцать восемь тысяч триста человек. Эти скамейки располагались ярусами вокруг круглой арены футов двести диаметром. Точно в центре арены стояло кресло.Своими массивными золотыми подлокотниками и причудливой посеребренной спинкой оно скорее напоминало какой-то варварский трон, чем обыкновенное сиденье. Данло, следуя к нему в сопровождении телохранителей Харры, не мог отделаться от чувства, что собравшиеся ждут от него великих, почти божественных свершений. Между тем он был всего лишь человек — более того, он всегда терпеть не мог стульев и кресел, особенно таких, которые окружают мозг интенсивным логическим полем и выставляют напоказ самые сокровенные его процессы.— Братья и сестры, прошу тишины.Рядом с креслом стоял могучий старец с большим носом и зычным голосом — Явас Иколари, старейшина Явас, один из виднейших теологов секты юриддиков и близкий друг Харры Иви эн ли Эде. Харра попросила сказать его несколько слов перед началом испытания, и Явас любезно согласился.— Эмиссары и наманы из миров Известных Звезд, паломники, Достойные Архитекторы, чтецы и собратья старейшины — мы рады видеть вас здесь. — Явас низко поклонился Харре, сидевшей в первом ряду напротив Данло. — Приветствую тебя, моя Святая Иви — ты оказываешь нам великую честь своим вечным присутствием.Харра вернула поклон и ободряюще улыбнулась Явасу. Тот подчеркнул значение чудес, которые им вскоре предстоит узреть, а затем углубился в довольно долгую и нудную историю церемонии светоприношения. Данло, выпрямившись, сидел на своем кресле и смотрел на Харру, занимающую почетное место в западном квадранте Зала. При всех других церемониях почетное место располагалось бы как раз напротив, в восточном квадранте, но в знак отличия светоприношения Данло от всех остальных кресло повернули на запад. Поэтому Святая Иви, желая находиться лицом к лицу с Данло — по крайней мере до начала испытания, — пересела на западную скамью, которую обычно занимали второстепенные старейшины Койвунеймина.На сей раз рядом с Харрой сидели виднейшие деятели Церкви. Справа помещались Вареза ли Шен, Пилар Наркаваж и Пол Ивиэртес. Слева восседали Куоко Иви Ивацуи и Суль Ивиэрсье, самые старшие по возрасту из всех старейшин. С ними соседствовал глава элиди Киссия эн ли Эде, загадочный мистик, благосклонно относившийся к миссии Данло с самого начала. На десять скамей ближе к югу, так далеко, как только допускал протокол, охрана Зала поместила ивиомилов. Их представляли Едрек Ивиоген, Фе Фарруко Эде и Оксана Иви Селов, а в центре, хмурясь и пуская в Данло невидимые стрелы ненависти, сидел Бертрам Джаспари. Малаклипса Красное Кольцо посадили рядом с ним — далеко не случайно. Все места между ним и Харрой заполняли ее охранники, быстроглазые мужчины и женщины, бдительно следившие за ивиомилами и всеми другими, кто мог попытаться причинить Харре вред. Вся прочая публика смотрела только на Данло, одиноко сидящего на своем золотом кресле в центре Зала. Скоро, когда Явас Иколари закончит свою речь, их взорам представится другое зрелище: огни над его головой.— Данло ви Соли Рингесс! — произнес Явас. — Желаешь ли ты принести жертву Богу Эде?Данло, по примеру Достойных Архитекторов, взял с собой свой образник, который поставил на массивный подлокотник кресла. Голограмма Николоса Дару Эде мерцала в воздухе вместе с тысячами других голограмм. Светящийся Эде не подавал виду, что действует по остаточным программам мертвого бога, и лишь благостно улыбался, как тысячи других Эде.— Данло ви Соли Рингесс, готов ли ты совершить светоприношение в честь написания Эде Бесконечной Программы?Данло, внезапно осознав, что Явас Иколари и все остальные ждут его ответа, вспомнил формулу, которой научили его телохранители Харры, и сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76