Наконец, империалистическая война на стороне серединных государств на четвертом году встречалась явно враждебно понявшими всю бессмысленность бойни трудящимися массами Германии и Австро-Венгрии, в последней к тому же с обострением национальной борьбы. Захватнические стремления буржуазных классов в этих государствах разбились о новую психологию трудящихся масс, созданную экономическими условиями.
Философ войны Клаузевиц, подчиняя войну политике – внешней, вводил непременным условием, чтобы она (политика) была представительницей всех граждан, чтобы внутренние интересы последних были уравнены, т.е., иными словами, считал войну возможной, когда внутри все спокойно.
Мы слышали, как бросивший ему несправедливый упрек Людендорф ныне с горячностью доказывает необходимость теснейшей связи внутренней и внешней политики, а его вдохновитель – Краусс, да и герой нашей повести Конрад, признают, что только здоровое внутри государство может вести сильную и активную внешнюю политику.
Мы понимаем бывшего начальника австрийского генерального штаба, когда он заявляет нам, что внутренняя и внешняя политика монархии тесно переплетались, ибо, по существу дела, особенно для Австрии, и не могло быть иначе.
Таким образом, считаем необходимым присоединиться к мыслям Краусса, что «сильная политика проводится только полным сил государством. Сила и мощь государства основываются на его внутренних соотношениях».
В наши дни всякому известно, что «война есть продолжение политики иными средствами», что «война есть не только действие политическое, но она просто настоящее орудие политики». Эти мысли Клаузевица ныне являются общепризнанными, а потому считаем излишним это доказывать. Для нас сейчас интереснее осветить мысль, что война также есть «надстройка» экономики, как и «политика». Хотя война в этом освещении не всюду еще признается, но происхождение ее от «политики» твердо усвоено во всех странах, в особенности после первой мировой встряски.
Глубокий пацифист Нидти заявляет: «Война и сражение суть две разные вещи. Сражение-факт исключительно военного характера; война же – главным образом политический акт. Война не решается одними военными действиями».
Еще задолго до мировой войны военный писатель Пузыревский свидетельствовал, что «война не ведется для доказательства знания отвлеченных академических истин) а ради известных политических целей».
С Марксом «политика» из самодовлеющей области жизни человечества превратилась в «надстройку» экономики, а за ней последовала и война. Говорить о влиянии политики на войну и забывать при этом данную ступень развития производительных сил-нельзя. «Период чисто политической демократии кончается и его сменяет таковой социальный» писал Жорес в своей «Новой армии».
Ленин определял, что «война не случайность, не „грех“, как думают христианские попы (проповедующие патриотизм, гуманность и мир не хуже оппортунистов), а неизбежная ступень капитализма, столь же знакомая форма капиталистической жизни, как и мир».
Признавая «политику» надстройкой экономики, Ленин говорил: «война есть не только продолжение политики, она есть суммирование политики».
Не останавливаясь дальше над доказательством этого, мы вернемся к внутренней политике.
Признавая, что таковая должна быть «поверенным» всех граждан, «внутренние» интересы которых уравнены, философ войны Клаузевиц приходил к выводу, что характер войны определяется политикой, разумея под таковой внешнюю. «Весь план войны непосредственно вытекает из политического бытия обоих воюющих государств и из их отношении к другим державам», – писал он.
Этим принципом и руководствовались до мировой войны при определении се характера в эпоху «органическую», как можно ее определить. В это время в Европе еще лишь накапливались силы для тех «критических» дней, кои не миновали и ныне.
После франко-прусской войны 1870-71 г.г. и Парижской Коммуны наступил «политический застой», завершивший эпоху образования европейских национальных государств. Однако, при наружном спокойствии, в капиталистическом обществе накапливался антагонизм, с одной стороны, а с другой, росли силы социального движения. Правящие классы европейских государств стремились сгладить образовывавшиеся трещины как в международных, так и внутренних отношениях. Революция 1905 года в России и русско-японская война всколыхнули не только государства Европы, но и всего мира. Всюду на Западе Европы социальное движение усилилось, но до открытой схватки с правительством, как это было в РОССИИ, оно не дошло. Революция 1905 года в России была задушена, найдя все же отклик на Востоке – в Турции, Персии и Китае.
Мировая война усилила революционное движение и перевела нас из периода «политического застоя» в эпоху «критических дней».
Мы уже отметили, что во времена «политического застоя» война получала свой характер в зависимости от внешней политики, как о том и писал Клаузевиц, сводя внутреннюю политику борющихся государств именно к состоянию «застоя».
В наши дни картина резко меняется. Выше отмечено, что внешняя политика нормально должна протекать из внутренних отношении, складывающихся в государстве… Всем, конечно, известно, что государства современной политической карты переживают внутри себя «критические» дни и что говорить о внутреннем их «политическом застое» не приходится.
В этих видах мы отходим от формулировки Клаузевица и всецело останавливаемся на мыслях Ленина, которые были приведены в начале настоящей главы и кои мы ныне повторяем.
Ленин учит, что «характер войны и успех ее больше всего зависит от внутреннего порядка той страны, которая в войну вступает, что войне есть отражение той внутренней политики, которую ведет данная страна (курсив наш; Б. Ш.). „Все это неизбежно отражается на войне“ – заключает Ленин.
Учтя вышесказанное о характере нашей эпохи, вполне понятны выводы Ленина. Внутренняя политика как своей страны, так и противника прежде всего определит нам характер войны и покажет, насколько можно расчитывать на успех.
Для марксиста такое понимание соотношений внутренней политики и войны было всегда ясным, начиная с самого Маркса. Ныне, после пережитых бурь мировой войны, даже из уст таких людей, как Краусс, Людендорф, мы также слышим откровения о довлеющей роли внутренней политики во внешних отношениях государства и ведении войны. Поэтому, по справедливости, не можем отказать герою нашей повести Конраду в его правильных суждениях о необходимости для успеха на внешнем фронте прежде всего оздоровить внутреннюю политику Австро-Венгрии. Воспитанные в «органическую» эпоху, представители генерального штаба иных стран внутренний порядок в стране считали, как постоянную величину в ведении будущей войны, заявляя о своем «принципиальном» невмешательстве в дела внутренней политики, и связывали войну главным образом с внешними отношениями государства. Даже Конрад временами не был чужд установившейся традиции.
В нашей литературе А. Свечин в своем труде «Стратегия», указав, что «значение здоровой внутренней политики для ведения войны сознавалось уже в древности», приходит к выводу, что «значение тыла, а вместе с ним и внутренней политики в настоящее время, по сравнению с прошлым, сильно возросло; его влияние увеличилось и умножились испытываемые им во время войны напасти. Тыл теперь часто поддается первым разложению… Успех на войне ныне возможен лишь при высокой дисциплине тыла. Поддержание дисциплины в армии ложится в первую очередь, помимо сознательности солдат, на кадры армии – ее командный состав. Поддержание дисциплины тыла – дело кадров народа, органов его гражданской власти».
В другом месте А. Свечин указывает, что «внешняя политика представляет продолжение внутренней, и потому является далеко несвободной в своих комбинациях».
Полагаем, что после всего сказанного значение внутренней политики, как фактора, прежде всего определяющего характер войны, для нас станет ясным и неопровержимым.
Мы бросили обвинение генеральному штабу в его политической безграмотности, ибо, как видно было выше, уже двадцать лет спустя после начала «политического застоя» Бисмарк вел бои с развивающимся социальным движением, а в Австрии национальные конфликты нарастали с каждым днем. «Критические» дни стучались в двери до мировой войны и пора было выходить из «политического застоя», но для этого нужны были крупные шаги по внутренней политике, а не рекомендация пресловутого § 14.
Ленин учил нас, что «вопрос о том, какой класс вел войну и войну продолжает, является важным вопросом». Действительно, что же иное могла посоветовать западноевропейская буржуазия и царизм, как не § 14 с его репрессиями. И с этой точки зрения необходимо расценивать взгляды руководящих военных кругов на внутреннюю политику.
Мы просим хорошо запомнить эти слова тов. Ленина, так как они будут служить отправными в наших странствованиях по канцеляриям буржуазного генерального штаба.
Рассчитывая на «политический застой» внутри государства или обещая «реформы» во внутренней политике после «победы» на внешнем фронте, правительства государств эпохи империалистической войны оказались выбитыми из колеи, когда внутри их наступили «критические дни», когда внутренняя политика властно заявила о себе.
Началось искание новых путей, кончившееся в экономически потрясенных войной странах революционными вспышками. Считаем, что определенная политическая программа внутренней жизни государства должна быть всегда налицо, но она не может считаться твердо установленной заранее и в ходе войны неизбежно подвергнется изменению. Ленин говорил: «война есть не томно продолжение политики, она есть суммирование политики». Так непосредственно одно явление влияет на другое. Политика руководит войной, но она же черпает из нее и те новые направляющие для себя линии, по которым необходимо следовать.
Такой связи не уловили ни признанные политики мировой войны, ни «полубоги» в мундире генерального штаба, ныне лишь постепенно доходящие до выводов, сделанных Лениным.
Если представители генерального штаба на словах пытались отгораживаться от внутренней политики государства, то в вопросе об армии они считали своей первейшей и главнейшей обязанностью предъявлять к той же политике такие требования, которые бы способствовали усилению вооруженной силы страны.
Перед нами прошло несколько начальников штабов и полководцев, и все они старались создать для войны нужный инструмент, что вполне понятно без дальнейших наших пояснений.
Мы намеренно проследили взгляды на армию со времен Великой Французской Революции и до наших дней. Перед нами прошла и «солдатская» армия Наполеона, и классовая армия кадровой системы, так именуемый «вооруженный народ», и, наконец, мы слышали современные взгляды на армию.
Тот или иной тип армии существовал при определенных внутренних отношениях в государстве и затем воспитывался внутри себя.
Едва ли нужно повторять и доказывать, что «армия – отображение с общества». Мы видим, как Наполеон стремился создать нечто обособленное и потерпел крушение в своих попытках. Нами подробно была приведена критика Энгельсом прусской военной системы или, в сущности, взглядов Мольтке (старшего), и критику эту можно смело распространить на германскую армию на пороге мировой войны. Нами была показана армия Конвента, и, наконец, мы подробно останавливались на австро-венгерской системе. Все эти армии отражали собой определенную государственность, и в этом отношении начальник австрийского генерального штаба был глубоко прав, говоря, что армия Габсбургов должна являть собой сколок с лоскутной монархии, а не строиться наподобие германской.
Если даже такой консервативный в мышлении полководец, как Людендорф, заявляет, что армия и народ – синонимы, то, следовательно, на возрождение в будущем типа «солдатских» армий рассчитывать ни в коем случае нельзя.
На примере Конвента мы видели, что армия была с народом, ибо вся социально-экономическая политика Конвента шла по желанию народа.
Разбирая прусскую военную систему, Энгельс доказывал, что прусское правительство было далеко от осуществления идеи вооруженного народа, а создавало армию, послушную его внутренней политике и внешним завоеваниям. Наконец, Конрад хотел иметь также «единую» армию, которая ярко выражала бы идею габсбургской монархии. Мы слышали, как Мольтке был намерен даже в воспитательницы немецкой нации дать не кого иного, как армию, пропустить весь германский народ через казарму.
Если вспомним «слова тов. Ленина, что „вопрос о том, какой класс вел войну… является важным вопросом“, то для нас станет вполне понятным стремление прославленного начальника германского генерального штаба создать армию, соответствовавшую внутренней политике Пруссии, да он и сам не скрывает этого, заявляя, что „мы не можем обойтись без армии… во внутренней политике – в целях воспитания нации“, а потому в армию не должны допускаться „худшие“ элементы, которых Мольтке не хотел даже воспитывать, настолько они были опасны для режима „политического застоя“ в Германии, поклонником которого был „молчальник“ фельдмаршал.
Герой нашей повести, – Конрад, мыслил себе несколько иначе «вооруженный народ». Сильна своей моральной сплоченностью. Это свойство армии учитывалось всегда всеми полководцами, и на «моральные» качества армии все они обращали особое внимание, думая даже армией воспитать нацию. В противоположность таким взглядам начальник австрийского генерального штаба требует, чтобы общество поставляло ему в армию уже политически воспитанных граждан. На этом главным образом обосновываются его требования к внутренней политике государства.
Поклонник «вооруженного народа» – Конрад, как увидим ниже, задавался даже мыслью о переходе в Австро-Венгрии к милиционной системе строительства вооруженных сил, как наиболее отражающей «вооруженный народ».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59