Он мог нести это исключительное бремя, конечно, лишь потому, что его в качестве сотрудников окружала группа выдающихся людей, которых надо считать тоже принадлежащими к верховному командованию». Как видно, этот начальник германского генерального штаба имел свои собственные суждения по каждому вопросу, возникавшем при управлении, и поэтому Таппен мог быть полезен и ему. Что же касается «поверенных» в своих замыслах операций, то таковыми Фалькенгайн избрал Фрейтаг фон Лорингофена – генерал – квартирмейстера, и военного министра г. Вильда фон Гогенборн.
Но при Мольтке Таппен, затем пресловутый Хенч, личность которого также известна и без нас, а также начальник общего отделения, ведавший назначениями по генеральному штабу, составляли «интимный» круг начальник» штаба. Говоря о наличии такового, Бауэр очень резко относится к начальнику общего отделения, который ранее был адъютантом и порученцем при Мольтке и, пользуясь его неограниченным доверием, был далеко нелицеприятен во всех назначениях, отличаясь в то же время довольно ничтожным знанием людей.
С горечью вспоминает Бауэр о существовании этого негласного, но всесильного военного совета при начальнике германского генерального штаба.
Мы не будем останавливаться на детальной характеристике германского генерального штаба, как она ни интересна сама по себе, а лишь отметим присущую всем генеральным штабам до мировой войны общность – это величие и замкнутость оперативного отделения. Если Шлиффен требовал от своих подчиненных «более быть, чем казаться», то оперативное отделение его наследника, а также, снова повторяем, и других штабов (австрийского, русского, французского), усвоило этот принцип с другого конца: «более казаться, чем быть». Оперативное отделение это было «святая святых» штаба, и его сотрудники являлись жрецами высшего ранга, недоступными для простых смертных. Замкнутые в себе, делающие вид людей, погруженных в особой важности работу, стремящиеся как можно меньше иметь общения с окружающими в штабе, не говоря уже о строе, сотрудники оперативного отделения обыкновенно даже обедали за отдельным столом и поближе к высоким персонам. Правда, такая напускная важность вызывала к себе критическое отношение от сотоварищей даже по штабу и, по личному воспоминанию автора сего труда, в штабе русского главнокомандующего северо-западным фронтом операторам была присвоена довольно нелестная кличка «сенаторов».
Чтобы покончить с германским генеральным штабом, мы должны снова вернуться к старому нашему знакомцу Людендорфу и выслушать его суждения о своих сотрудниках по штабу.
«При моей чудовищной перегруженности работой и моей тяжелой ответственности, – говорит бывший „сенатор“ времен Мольтке (младшего), – я мог терпеть вокруг себя только самостоятельных, прямых людей, от которых я требовал, чтобы они откровенно высказывали мне свои мнения, что они, иногда очень основательно, и делали. С глубокой верой в собственные силы, стойко и прочно стояли около меня мои сотрудники. Они были самоотверженными и в то же время самостоятельными помощниками, проникнутые высочайшим сознанием долга. Право решений, разумеется, принадлежало мне, тик как ответственность, которую я нес, не допускала колебаний. Война требовала быстрых действий. Но в моих решениях не было своеволия, и когда я уклонялся от предложений моих сотрудников, я никогда их не оскорблял. В этих случаях, а также, когда происходил обмен мнений, я старался, не впадая в неясность, признавать воззрения, не совпадавшие с моими. Я рад славе и хорошей репутации моих сотрудников. Всегда я придерживался взгляда и придерживаюсь его до сих пор, что война так грандиозна и дает такой широкий простор блестящему творчеству, что один человек не может выполнить всех предъявляемых ею требований. Первым моим сотрудником на Востоке был тогдашний подполковник, теперь генерал-майор Гофман, умный офицер, полный лучших стремлений».
Характеризуя в дальнейшем свой штаб по отдельным персонажам, Людендорф говорит: «В главной квартире я взял к себе подполковника Ветцеля для разработки операций… Это была прекрасная солдатская натура, с верным и сильным характером. Предприимчивый и бодрый, точный в работе, он был мне превосходным и милым помощником».
Давая в дальнейшем характеристики отдельным личностям, Людендорф отмечает у них, как положительные качества, огромную работоспособность, железное прилежание, дальновидность, талантливость, спокойную и ясную мысль, организаторские способности и т. д.
С приходом Людендорфа в германской ставке завелись и другие обычаи: «Особенно дружно протекало наше совместное столование в большом кругу, где генерал-фельдмаршал любил веселую и оживленную беседу. Я охотно принимал в ней участие, но говорили иногда и о служебных делах. Мы, разумеется, строго следили за тем, чтобы за общим столом не обсуждались оперативные мероприятия (очень хороший и полезный обычай; Б.Ш.). Прибывшие в штаб посетители часто приглашались вместо с нами к столу или только в рабочий кабинет».
«От приезжающих офицеров всех родов оружия и из всех дивизии фронта мы узнавали о том, что делается в армии, иногда лучше, чем через большие официальные сообщения».
«Я придавал величайшее значение тесной связи с фронтом и получал много сообщений, которые всегда умел использовать, почему эти военные посещения были мне особенно желательны и ценны».
Таким образом, как будто все обстояло благополучно в германской ставке, но мы должны доставить некоторое разочарование «фиктивному» начальнику генерального штаба. «Первый его сотрудник на Востоке» Гофман свидетельствует нам, что, помимо непосредственных своих помощников, даже в оперативных вопросах, Людендорф любил выслушивать мнения и неофициальных советчиков из оперативного отделения, с которыми его связывала прежняя дружба. Бывший же кронпринц в своих воспоминаниях пишет: «На мой взгляд Людендорф не всегда умел выбирать своих ближайших сотрудников и не уделял также должного внимании указаниям на их ошибки и недостатки. Слишком часто также он игнорировал сообщения, несогласные или опровергавшие их доклады. Виной тому было опять-таки его благородное понимание долга верности по отношению к своим помощникам, которые, по мере своих сил, но всегда, однако, стоявших на высоте положения, несомненно наилучшим образом стремились исполнять свои задания. Этим и объясняется, что он терпел на неотвечающих их способностям постам многих лиц дольше, чем это было бы желательно в интересах дела».
На этом мы опускаем занавес над германским генеральным штабом, бегло просмотрев его от Мольтке (старшего) до Людендорфа. Останавливались на нем все же подробно потому, что этот штаб давал тон остальным штабам европейских армий и служил для них образцом.
Казалось бы, можно было этим ограничиться и снова вернуться к старым нашим знакомым с берегов Дуная, но мы позволим себе еще заглянуть в один из штабов противной стороны. Мы уже во введении отказались от исследования русского генерального штаба, а поэтому и здесь, не поднимая занавес над его жизнью, обратимся к французскому генеральному штабу.
Французский генеральный штаб, повергнув в прах и небытие своею противника – германский генеральный штаб, ныне идет по его стопам, являясь законодателем мод для армий своих вассалов.
Выше было отмечено, что революция отмахнулась от генерального штаба, как касты, и лишь с реакцией, с восстановлением Бурбонов, в 1818 году маршал Наполеона Гувион Сен-Сир выдвигает снова идею – иметь в армии хорошо подготовленных специально штабных работников. Исключив при отборе последних протекционизм, Сен-Сир положил фундамент корпуса генерального штаба, комплектовавшегося из прикладной школы генерального штаба. Вместо протекционизма житейского на сцену был выдвинут протекционизм науки, знаний. Оторванность от армии, цеховый характер созданного вновь учреждения, отсутствие хорошей подготовки и работы в самом генеральном штабе не создали ему авторитета ни в войсках, ни у старших начальников. Поражения 1870 года нанесли окончательный удар престижу этого учреждения.
Уничтожив замкнутый характер генерального штаба, правительство III Республики, по образцу своих победителей, создавало при военном министерстве нечто вроде Большого германского генерального штаба с начальником штаба во главе.
Неустойчивость последнего в должности, боязнь вернуться к кастовому учреждению, наполеоновские принципы авторитетности старших войсковых начальников – ввели такую же неустойчивость во французском генеральном штабе – вернее в «службе генерального штаба», так как генеральный штаб, как особый корпус, восстановлен не был. «Служба генерального штаба» заполнилась офицерами, получившими высшее военное образование – «бревете».
Мы лишены возможности подробно останавливаться на французском генеральном штабе, как будем его для ясности называть. Наше знакомство с ним начнется с начала XX века.
Поставленный в положение технических работников, подобно своим предкам в эпоху Наполеона, французский генеральный штаб деятельно погрузился в изучение техники штабной службы, обгоняя в этом своих врагов – немцев. Приниженный в идейной и распорядительной части, этот генеральный штаб накапливал силы, чтобы вступить в борьбу за расширение своих прав.
Прежде всего необходимо было свергнуть своих богов в среде генерального штаба и дать дорогу молодым силам и веянием. Как известно, после поражений 1870 года французская военная мысль воспитывалась на оборонительных тенденциях для будущей войны с соседом на Рейне. Видя в обороне возможность остановить натиск немцев, верхи армии и генерального штаба вели в этом направлении как разработку плана войны, так и подготовку армии.
Но уже в начале XX столетия во французской военной мысли появились признаки критики принятых взглядов на характер будущей войны на Рейне, и молодые силы генерального штаба выступили с проповедью наступления.
Начатая дискуссия в литературе вскоре была перенесена и в жизнь генерального штаба. Сотрудник генерального штаба известный Грандмезон о6ъявил войну вице-президенту Военного совета генералу Мишелю, обвинив его в пристрастии к «обороне». «Младотурецкое» движение генерального штаба в Париже закончилось отставкой Мишеля и выдвижением на должность начальника штаба Жоффра с его партией «полубогов» с «патентами» высшего военного образования.
«Младотурки» одержали победу, и отныне генеральный штаб начал углублять свои права не только в армии, но распространял их и на жизнь страны.
Мы остановились на этой краткой истории французского генерального штаба для того, чтобы сделать дальнейшее изложение более понятным.
В своем увлекательном труде «Главная квартира» Жан де Ньеррфе дает нам блестящую характеристику французского генерального штаба и сложившихся в нем отношений.
Указав на то, что «бревете» (в нашем понятии – офицер генерального штаба; Л. Ш.), т.е. лица, имеющие «патент» высшего военного образования, отличались своей яркой обособленностью среди прочего командного состава армии, Жан де Пьеррфе отмечает, что почти все они являлись реакционерами с инстинктивным стремлением держаться подальше от прогресса и глубоким недоверием к передовым мнениям.
«Бревете» сохранял строгую преданность к нравам, крайнюю честность, слабость к сбережениям, традицию, отсутствие любопытства ко всему, что выходит из рамок его карьеры, полное невежество в области посторонних идей и, главным образом, умственную узость.
Французский офицер генерального штаба презирал все то, что не входило в его среду, будь то общество или даже та армия, плоть от плоти которой он являлся.
Таков был общий тип «мозга армии» по ту сторону Рейна. Обрисовав его, мы спешим вернуться к интересующему нас вопросу.
Прежде всего мы должны немного поближе познакомиться с самим Жoффром. Пьеррфе рисует его, как человека своенравного и несговорчивого) деспотично оберегавшего свой авторитет. В своем штабе он был самовластным господином, и весьма редки были люди, которые не трусили его.
Пунктуальный в распределении дня, Жоффр не выносил опозданий со стороны своих подчиненных. Поддавшийся первым впечатлениям, он их уже затем не менял. Предпочитая видеть около себя людей скромных, но не робких и застенчивых, Жоффр не выносил сотрудников, много говоривших, особенно в повышенном тоне и со смелостью, а равно докладчиков, которые пытались в чем-либо его убедить. В последнем случае болезненный авторитет сразу обрывал докладчика.
«Младотурки», выставляя кандидатуру Жоффра в начальники генерального штаба, немного не рассчитали, думая видеть в нем послушный манекен на почетном месте. Однако, и при таком шефе для них открывалось все же широкое поле для выявления качеств, указанных выше.
Пьеррфе говорит, что несмотря на то, что офицеры генерального штаба вообще занимали привилегированное место в армии, но и среди них еще выделялись «особо привилегированные», составлявшие третье отделение штаба (оперативное).
Считалось особенным шиком служить в этом отделении, имевшем в течение первых трех лет войны все признаки замкнутого монашеского кружка. Самоуверенные и упивающиеся собственным достоинством, охваченные одним и тем же чувством неприязни к чужим лицам и мнениям, с одинаковым мышлением, жрецы этого отделения неумолимо охраняли свой авторитет и авторитет своего главнокомандующего, стараясь изолировать его от посторонних влияний.
Суровые и даже жестокие в суждении о действиях старшего командного состава армии, «бревете» оперативного отделения своими заключениями и личными осмотрами частей немало способствовали той частой смене старшего командного состава армии, которой отмечены первые периоды войны. Пьеррфе указывает, что, несмотря на те лучшие чувства, которые обуревали офицеров 3 отделения при о6ъезде ими частей, они все же приносили и немало вреда, так как:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59