Причина стала сразу ясна: позади него подняла гладкую, безрогую голову самка. Из-за наводнения олени начали спариваться поздно. Бык ухаживал за самкой и рвался в бой. Пенни медлил стрелять, как он делал всегда, сталкиваясь с чем-нибудь непонятным. Джулия и Рвун были удивлены не меньше его. Они были бесстрашны в схватке с медведем, пантерой и дикой кошкой, но тут они ожидали, что дичь побежит. Они отступили. Олень рыл землю копытом и потрясал рогами. Джулия первая смекнула, что к чему, и бросилась на него, норовя достать его глотку. Он принял её на рога и швырнул в кусты. Джоди увидел, как самка повернулась на месте и понеслась прочь. Джулия осталась невредимой и вернулась, готовая продолжать борьбу. Рвун висел у оленя на пятках. Олень атаковал опять, затем стал в оборонительной позе, опустив к земле рога. Пенни сказал:
– Эх, старина, как же мне тебя жалко, – и выстрелил.
Бык упал, подёргал с минуту ногами и затих. Джулия издала торжествующий вой.
– Ах, как мне не хотелось это делать! – сказал Пенни.
Бык был большой и красивый, отъевшийся на желудях и пальмовых ягодах. Однако его красная летняя шуба уже облезла и подёрнулась зимней сединой, стала цвета испанского мха или лишайника, что растёт на сосновых стволах с северной стороны.
– Через месяц, – сказал Пенни, – он избегался бы по зарослям, ухаживая за самками, и стал бы совсем неказистый, а его мясо волокнистым. – Он стоял, и лицо его сияло счастливой улыбкой. – Ну, разве это не наш день, сын? Разве это не наш день?
Они разделали быка.
– Навряд ли старый Цезарь может всё увезти, – сказал Пенни.
– Я пойду пешком, па. Неужто бык весит больше меня?
– По крайности, столько же. Мы лучше оба пойдём пешком.
Цезарь терпеливо нёс свою ношу. Пенни вёл его в поводу. Джоди чувствовал себя совсем бодрым, как будто день ещё только начинался. Он убежал вперёд. Собаки плелись позади. Они добрались до росчисти лишь немногим после полудня. Матушка Бэкстер не ждала их так рано. Она услышала их и вышла к калитке. Она прикрыла ладонью глаза от солнца. При виде дичи её суровое лицо просветлело.
– Я не прочь оставаться одна, ежели б вы всегда возвращались с такой добычей, – сказала она.
Джоди рассказывал взахлёб. Мать слушала вполуха, внимательно разглядывая привезенную оленину и медвежатину – хороша ли. Он оставил её и проскользнул в сарай к Флажку. Он дал ему обнюхать свои руки, рубашку, штаны.
– Так пахнет медведь, – говорил он. – Ты помчишься быстрее молнии, ежели почуешь этот запах вблизи. А вот это – волк. После наводнения волки стали хуже медведей, но нынче утром мы их, наверное, всех извели. Ну, может, осталось три-четыре, так ты от них беги. А вот ещё запах – это твои сородичи. Быть может, твой родитель, – прибавил он, поражённый и вместе с тем зачарованный этой мыслью. – От них убегать не надо. Нет, пожалуй, всё-таки надо. Отец говорит, старый бык, когда в охоте, иногда убивает оленёнка или годовалого оленя. Ты просто убегай от всех.
Флажок махал своим белым хвостиком, топал ногами и вскидывал голову.
– Не говори мне «нет». Слушай, что тебе говорят.
Он отвязал оленёнка и вывел во двор. Отец кликал его: надо было помочь ему отнести дичь на задний двор. Учуяв запах медведя, Флажок бросился прочь, но потом вернулся и стал осторожно принюхиваться издалека, вытягивая свою стройную шею. На свежевание и разделку туш ушёл весь остаток дня. Обеда матушка Бэкстер не варила. Они не были голодны, и, выждав, она приготовила обильный горячий ужин на час раньше обычного. Сперва Пенни и Джоди жадно накинулись на еду, но на середине ужина вдруг почувствовали такую усталость, что у них пропал аппетит. Джоди встал из-за стола. Солнце только начинало садиться. У Джоди ныла спина, веки слипались. Ему хотелось послушать разговор матери и отца о покупках, и ещё надо было решить, что он хочет для себя из Джексонвилла. Но глаза его закрывались сами собой. Он упал в постель и мгновенно заснул.
А Пенни и матушка Бэкстер весь вечер толковали о том, что им всего нужнее на зиму. Результатом был список, который матушка Бэкстер старательно вывела карандашом на линованной бумаге.
Кусок хорошей шерстяной ткани на охотничьи штаны Пенни и Джоди
Полкуска нарядной бумажной ткани в сине-белую клетку для миссис Бэкстер. Только в самом деле нарядной
Кусок простой бумажной ткани
Мешок кофейных зерен
Баррель муки
Топор
Мешок соли
2 фунта соды
2 бруска свинца для дроби
Крупной дроби 4 фунта
Ещё гильз для ружья Пенни
1 фунт пороху для гильз
Домотканой материи 6 ярдов
Материи для рубашек 4 ярда
Холста 6 ярдов
Башмаки для Джоди
1/2 дести бумаги
1 коробку пуговиц для штанов
1 картонку пуговиц для рубах
1 бутылку касторового масла по 50 центов
1 коробку леденцов
1 коробку пилюль от печени
1 болеутоляющее
1 пузырек настойки опия
Столько же камфоры
Лимонов
Мяты
Если хватит денег, 2 ярда ткани из шерсти альпака.
Форрестеры заглянули мимоездом утром следующего дня. Джоди выбежал встретить их, Пенни и матушка Бэкстер вышли следом за ним. На козлах, тесно в ряд, сидели Бык, Мельничное Колесо и Лем. В кузове повозки у них за спиной скандалил, тормошился и визжал клубок лоснящегося чёрного меха, пестривший мелкими сверкающими зубами, когтями и парами блестящих чёрных, бусинками, глаз. Верёвки и цепи медвежат были безнадёжно запутаны. Посередине стоял бочонок самогона. Один из медвежат, с цепью подлиннее, взобрался на него и величаво восседал над сварой. Джоди вскочил на колесо и заглянул в кузов. Перед самым его носом мелькнула когтистая горсть, и он поспешно спрыгнул на землю. В кузове творилось что-то несусветное.
– Не удивляйтесь, ежели весь Джексонвилл высыпет на улицу и пойдёт за вами, – сказал Пенни.
– Может, это набьёт цену, – сказал Мельничное Колесо.
– Я всё думаю о Сенокрыле – вот бы он обрадовался, увидевши их, – сказал Бык, обращаясь к Джоди.
Если бы Сенокрыл был жив, грустно подумал Джоди, их обоих могли бы взять в Джексонвилл. С тоской смотрел он на тесное пространство на полу под ногами мужчин. Они с Сенокрылом могли бы удобно там устроиться и повидать свет.
Бык взял список, составленный матушкой Бэкстер.
– Тут записана куча вещей, – сказал он. – Ежели нам не дадут хорошей цены и денег не хватит, что я должен выпустить?
– Всю бумажную ткань, – сказала матушка Бэкстер.
– Нет, Бык, – сказал Пенни, – бумажную ткань для матери ты купишь в любом случае. Купи, значит, бумажную ткань, топор, гильзы и свинец. И ткань для рубашек – это для Джоди.
– Сине-белую, Бык! – крикнул Джоди. – Пёструю такую, словно желтопузик!
– Ладно, ежели денег не хватит, мы остановимся и наловим ещё медвежат! – крикнул Бык.
Он ударил вожжами по спинам лошадей.
– Шерстяная ткань нужнее всего! – крикнула матушка Бэкстер.
– Останови повозку, – сказал Лем. – Я что-то вижу, а вы?
Он указал большим пальцем на оленью шкуру, растянутую на стене коптильни. Он спрыгнул с козел, отворил калитку и длинными, размашистыми шагами пошёл к коптильне. Он свернул в сторону, высматривая. Он увидел оленьи рога, повешенные на гвоздь для просушки. Он медленно подошёл к Пенни и ударил его так, что тот стукнулся о стену коптильни. Пенни побелел. Бык и Мельничное Колесо тотчас подбежали. Матушка Бэкстер повернулась и кинулась в дом за ружьём. Лем сказал:
– Будешь знать, как увёртываться и врать мне. Это называется, не пошёл за оленем!
– Я должен бы убить тебя за это, Лем, да уж больно ты дрянь, таких не убивают. Я подстрелил этого быка по чистой случайности.
– Ты врёшь.
Пенни повернулся к Быку, словно не замечая больше Лема, и сказал:
– Бык, никто не может сказать про меня, чтобы я когда-нибудь лгал. Ежели б вы все помнили об этом, вы бы не дались в обман тогда с собакой.
– Верно, – сказал Бык. – Не обращай на него внимания, Пенни.
Лем повернулся, прошёл к повозке и взобрался на козлы.
– Я страшно сожалею, Пенни, – вполголоса сказал Бык. – Он подлец или даже того хуже. Он стал такой с того самого дня, как Оливер отбил у него зазнобу. Он как одуревший олень, который не может найти себе олениху.
– Я хотел дать вам четверть туши, когда вы поедете обратно. Клянусь, Бык, это будет трудно простить.
– Я тебя не виню. Ну, а насчет своей доли в медвежатах и за покупки не беспокойся. Мы с Мельничным Колесом скрутим Лема в бараний рог в любое время, как только в этом будет нужда.
Они вернулись к повозке. Бык взял в руки вожжи и завернул лошадей. Джоди и Пенни смотрели им вслед. Матушка Бэкстер, выглядывавшая с порога, поставила ружьё. Пенни вошёл в дом и сел.
– Как ты стерпел от него такое? – спросила матушка Бэкстер.
– Когда один безрассуден, другой не должен терять головы. Я не так силён, чтобы драться с ним. Мне оставалось только взять ружьё и застрелить его. Но уж если мне суждено убить человека, на это должна быть серьёзная причина, а не просто подлость какого-то остолопа.
У него был откровенно несчастный вид.
– Как бы я хотел жить в мире и покое, – добавил он.
К удивлению Джоди, мать сказала:
– Ты поступил правильно. Не думай больше об этом.
Джоди не мог понять до конца ни мать, ни отца. Он негодовал на Лема и был разочарован тем, что отец дал ему уйти безнаказанно. Его чувства смешались. Как раз в тот момент, когда он решил быть верным не Оливеру, а Форрестерам, Лем предал его отца. В конце концов он решил про себя, что будет ненавидеть Лема, но по-прежнему любить остальных, в особенности Быка. Ненависть и дружеская приязнь доставляли одинаковое удовлетворение.
Глава двадцать пятая


Ноябрь перешёл в декабрь неприметно, внове был лишь высокий печальный крик древесных уток в полёте. Они оставили свои гнездовья в хэммоках и летали теперь с озера на мочажины и обратно. Джоди дивился, почему одни птицы кричат в полёте, другие нет. Журавли издают свой ржавый зов только в движении. Ястреба пронзительно кричат с вышины, а на дереве сидят молча и неподвижно. Белоклювые дятлы в полёте шумны, а прилепившись к коре, издают лишь глухой звук долбежки. Перепела подают голос только с земли, а краснокрылы кричат только из тростника. А вот пересмешники поют и болтают днём и ночью, и в полёте, и сидя на изгороди или в кустах лаконоса.
Кроншнепы прилетали на юг. Они каждую зиму прибывали из Джорджии. Старые птицы – белые, с длинными изогнутыми клювами. Молодые, весеннего вывода, – серо-коричневые. Молодые кроншнепы очень вкусны. Когда свежего мяса было мало, а бельчатина приедалась, Пенни и Джоди выезжали на Цезаре в Прерию Кефали и набивали с полдюжины кроншнепов. Матушка Бэкстер жарила их, как индейку, и Пенни утверждал, что на вкус они даже нежнее.
Бык Форрестер продал медвежат в Джексонвилле по хорошей цене. Он привёз Бэкстэрам все предметы, значившиеся в списке матушки Бэкстер, и ещё мешочек серебра и меди в придачу. Отношения между Форрестерами и Бэкстерами после наскока Лема на Пенни были натянутыми, и, рассчитавшись, эти большие черноволосые люди тотчас уехали.
– Похоже, Лем убедил остальных в том, будто я в самом деле хотел надуть их с оленем, – сказал Пенни. – Ну да придёт срок, мы всё поставим на своё место.
– А по мне, хоть бы и вовсе не иметь с ними никаких дел, – сказала матушка Бэкстер.
– Мать, не забывай, как Бык помог нам, когда меня укусила змея.
– Я не забыла. Но этот Лем – сущая змея. Бросается на тебя, только заслышит шорох листьев.
Тем не менее Бык заглянул к ним однажды и сказал, что, по его мнению, они разделались со всеми волками. Они убили одного возле загона для скота, поймали капканами ещё трёх и с тех пор не видели их следов. А вот медведи беспокоили их постоянно. Самым беспокойным был старый Топтыга: в своих разбойничьих набегах он доходил до реки Сент-Джонс на востоке и озера Джампер на западе. Но чаще всего он любил наведываться в их загон для скота. Он примечал, откуда дует ветер, и, обходя капканы и собак, проскальзывал в загон и задирал телёнка, когда только ему вздумается. В те ночи, когда Форрестеры не ложились спать, карауля его, он не появлялся.
– Оно, конечно, карауль ты его, не карауль – один чёрт, но я всё же подумал, что не худо будет дать вам знать, – сказал Бык.
– Наш скотный двор у самого дома, так что, может, мне удастся поймать Топтыгу за его штучками, – сказал Пенни. – Спасибо, что предупредил. Я вот что хотел сказать тебе, Бык. Надеюсь, для тебя-то всё ясно с тем оленем, из-за которого Лем так раздурился.
– Чего там, – уклончиво ответил Бык. – Что значит один олень? Ну ладно, бывайте здоровы.
Пенни покачал головой и вернулся к своей работе. Его тревожило, что у него нет дружеских отношений с его единственными соседями в маленьком мире зарослей.
Работа была лёгкая, и Джоди проводил с Флажком долгие часы. Оленёнок быстро подрастал. У него были длинные стройные ноги. В один прекрасный день Джоди обнаружил, что светлые пятна на его шкурке – эмблема оленьего младенчества – исчезли. Джоди тотчас принялся ощупывать его гладкую твёрдую голову, ища признаки рогов. Пенни увидел его за этим занятием и невольно рассмеялся.
– Ты ждешь чудес, сын. Головешка-то у него будет тупая, ровно пенек, до самого лета. Пока ему не сравняется год, никаких рогов ему не положено. Ну, а там уж прорежутся этакие маленькие острые рожки.
Джоди ощущал довольство, наполнявшее всего его существо теплом и каким-то ленивым удивлением. Даже отступничество Оливера и отчужденность Форрестеров казались теперь чем-то таким далеким, что почти не трогали его. Чуть ли не каждый день он, захватив ружьё и охотничью сумку, отправлялся с Флажком в леса. Мерилендские дубы из красных стали густо-коричневыми. Каждое утро выпадали заморозки, и заросли поблескивали, словно роща рождественских елок. Это напоминало о том, что рождество не за горами.
– Мы побездельничаем до рождества и отправимся на рождественские гулянья в Волюзию, – сказал Пенни. – А после этого снова возьмёмся за дела.
В сосновом лесу за провалом Джоди нашёл местечко, поросшее эритриной, и набрал полные карманы ярко-красных, твёрдых, как камень, похожих на бобы семян.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49