Ему вспомнились те количества свежей колбасы и оленины, которые он поглощал, а мать не останавливала его. Быть может, ежевика тут действительно ни при чем. Он пропотел – наконец-то.
– Ма, иди посмотри! Я потею.
Она пришла и осмотрела его.
– Ты так же здоров, как я, – сказала она. – Вылазь из постели.
Он отбросил одеяла и встал на оленью шкуру. На мгновение у него закружилась голова.
– Как ты себя чувствуешь? Хорошо? – спросила она.
– Угу. Только вроде как ослабел.
– Это оттого, что ты не евши. Одевайся и ступай обедать.
Он быстро оделся и пошёл за ней в кухню. Обед был ещё тёплый. Она выставила ему преснушки, тарелку мяса с овощами, налила чашку парного молока. Она наблюдала за ним всё то время, пока он ел.
– Ну, теперь твоя душенька довольна? – спросила она,
– Можно мне ещё немножко мяса, ма?
– Пожалуй, что нет. Ты съел столько, что впору насытиться и аллигатору.
– Где отец?
– На скотном дворе, поди.
Он побрёл искать отца. Пенни – это бывало нечасто – сидел без дела на калитке.
– Ты глядишь молодцом, сын, – сказал он.
– Я поправился.
– У тебя нет ни кори, ни родильной горячки, ни оспы? – В голубых глазах отца сверкал лукавый огонёк.
Джоди отрицательно покачал головой.
– Па…
– Я слушаю, сын.
– Мне кажется, это всё было ни от какой ни от болезни, а просто от зелёной ежевики.
– Примерно так я и думал. Я не стал говорить матери, она такая дока по части животов, полных зелёной ежевики.
Джоди вздохнул с облегчением.
– Я вот сидел и соображал. Через час-два луна будет как раз на месте. Как насчет того, чтобы сладить пару поплавков да пойти порыбалить?
– На Можжевеловую реку?
– Меня-то больше тянет на те мочажины с пилой-травой, где кормится Топтыга.
Они вместе пошли в сарай за домом собирать свою рыболовную снасть. Пенни выбросил старый крючок и снарядил два новых. С хвоста подстреленного им оленя он нарезал коротких шерстинок и сделал из них приманку в виде cеро-белых метёлок. Приманку искусно привязал к крючкам.
– Будь я рыбой, сам бы на это клюнул, – сказал он.
Он пошёл в дом и коротко переговорил с женой.
– Мы с Джоди идём ловить окуней.
– А мне-то казалось, ты совсем изморился, а Джоди хворает.
– Как раз поэтому мы и идём на рыбалку, – ответил он.
Она вышла на порог и наблюдала за ними.
– Ежели не наловите окуней, – крикнула она, – то хоть поймайте мне маленького лещика, я зажарю его так, чтоб хрустел и можно было есть с костями!
– Мы не вернёмся с пустыми руками, – пообещал он.
Утро было жаркое, но дорога казалась короткой. В некотором отношении, думал Джоди, рыбалка лучше охоты. На ней не так волнуешься, зато и страху нет. Сердце бьётся размеренно. Есть время оглядеться вокруг, заметить прибыль зелёных листьев на живых дубах и магнолиях.
Они остановились у знакомой мочаги. Она обмелела – слишком долго стояла сухая погода. Пенни поймал кузнечика и бросил в воду. Ни поклёвки, ни алчного вихрения воды не последовало.
– Похоже, вся рыба тут передохла, – сказал он. – Эти маленькие прудки посреди пустого места всегда меня озадачивали. Ума не приложу, как рыба может здесь жить из года в год.
Он поймал ещё кузнечика и бросил в воду с тем же результатом.
– Бедные рыбы, – сказал он. – Вроде как у себя дома, а ни туда ни сюда. Я бы не ловить их должен, а подкармливать…
Он вскинул на плечо свою бамбуковую удочку.
– Небось и господь бог так же обо мне рассуждает, – хмыкнул он. – Глядит небось на меня сверху и говорит: «Вон Пенни Бэкстер, перебивается кое-как на своей росчисти»… Похоже, вон в той мочаге напротив должна быть пропасть окуней, – добавил он.
Они находились чуть западнее края прерии, где Топтыга кормился молочаем. Бездождье сосало воду, и на болоте теперь открылись широкие пространства твёрдой сухой земли. Мочаги были отчетливо видны. Они отступили от зарослей пилы-травы, так что лишь плавучие листья кувшинок тревожили воду. По листьям бегала голубая камышница с ярко-жёлтыми ногами и пёстро раскрашенной головой. Над болотом струился лёгкий ветерок, и вода струилась рябью под ним. Кувшинки наклонялись на мгновение, подставляя лучам солнца широкие глянцевитые листья.
– Как раз зыби, – сказал Пенни, – и луна стоит хорошо.
Он привязал к удочкам лески, нацепил приманку – метёлку оленьей шерсти.
– Ты забрасывай на северном конце, а я попробую на южном. Старайся не шуметь при ходьбе.
Джоди задержался на минуту посмотреть искусный заброс отца. Просто изумительно, сколько ловкости было в этих узловатых руках. Поплавок лёг у самого края скопления кувшинок. Пенни медленно повёл его по воде рывками. Поплавок то погружался, то выскакивал на поверхность с неупорядоченностью движений живого насекомого. Поклёвки не было. Пенни подтянул поплавок и забросил снова на то же место.
– А ну-ка, окунёк-куманёк, – обратился он к невидимой рыбе, затаившейся среди водорослей на дне. – Вижу, вижу, сидишь на своём крылечке. – Он замедлил неровный ход поплавка. – Клади-ка лучше свою трубку да приходи за обедом.
Джоди с усилием оторвался от завораживающей игры отца и пошёл в свой конец мочаги. Поначалу он бросал плохо – то и дело запутывал леску, закидывал поплавок в самые невероятные места, перебрасывал крючок через всю мочагу и цеплял им за жёсткую пилу-траву. Затем на него нашло нечто вроде вдохновения. Он почувствовал, что мах его руки стал свободнее. Кисть сгибалась в нужный момент.
Наконец он положил поплавок точно в то место, куда метил, – около небольшого островка пилы-травы.
– Изрядно брошено, сын, – раздался голос отца. – Пусть полежит так с минуту. Потом начинай вести рывками и уж тут любую секунду будь наготове.
Он и не подозревал, что отец наблюдает за ним. Он весь напрягся. Он осторожно поддернул удочкой, и поплавок сделал скачок. Тут вода забурлила, что-то серебристое наполовину выскочило из воды, и большущая, словно кухонный горшок, пасть поглотила поплавок. Что-то тяжёлое, как мельничный жернов, повисло на конце лесы, бешено задёргалось наподобие дикой кошки и потянуло его к себе, валя с ног. Он крепко уперся против этого неистовствующего безумия, с которым был теперь бесповоротно сцеплен.
– Спокойнее! – крикнул Пенни. – Не давай ей уходить под те кубышки. Держи конец удилища кверху. Не давай ей слабины.
Пенни предоставил сына борьбе. Руки Джоди напряглись до боли. Он боялся тащить слишком сильно – так можно порвать лесу. Не смел он и потравить хотя бы на дюйм – из страха, что внезапно ослабшая леса скажет ему о потере гиганта. Он жаждал услышать от отца волшебные слова, указание на чудодейственный способ, которым можно вытащить рыбу на берег и положить конец этой пытке. Окунь был настроен сердито. Он сделал бросок к зарослям травы, рассчитывая запутать лесу вокруг стеблей и вырваться на свободу. Джоди пришло в голову, что, если обойти конец мочаги по берегу, всё время держа лесу внатяг, можно вывести окуня на мелководье и затем выбросить на берег. Он действовал с осторожностью. Его так и подмывало бросить удилище, взяться за леску и сойтись вплотную со своим противником. Он начал удаляться от мочаги, вскинул удилище и выбросил трепыхающегося окуня на берег, в траву. Затем отбросил удилище и побежал к добыче, чтобы отнести её подальше от воды. Окунь был, наверное, фунтов на десять. Подошёл отец.
– Я рад за тебя, сын. Никто не мог бы справиться с ним лучше.
Джоди никак не мог отдышаться. Пенни, взбудораженный не меньше, чем он, хлопнул его по спине. Джоди смотрел на брюхастого окуня-здоровяка, всё ещё не веря в случившееся.
– Для меня это всё равно что старый Топтыга, – сказал он.
Они перемигнулись и принялись тузить друг друга.
– Теперь мне надо обставить тебя, – сказал Пенни.
Они разошлись по разным мочагам. Пенни крикнул, что признаёт себя побеждённым, и начал ловить лещика для матушки Бэкстер на донку с наживкой из личинок радужницы. Джоди всё забрасывал и забрасывал удочку в надежде вновь увидеть бешеное вихрение воды и гигантский скачок, ощутить на конце лесы живую бьющуюся тяжесть, но тщетно. Он поймал маленького окунька и высоко поднял его на вид отцу.
– Брось его обратно! – крикнул Пенни. – Он нам ни к чему. Пусть вырастет большой, как и первый. Тогда мы снова придём сюда и поймаем его.
Джоди нехотя пустил рыбешку в воду и следил, как она уплывает. Отец строго придерживался правила не брать больше рыбы или дичи, чем они могли съесть или сохранить. Надежда поймать ещё одну чудо-рыбу угасла, когда солнце завершило свой дневной путь по весеннему небу. Время клёва прошло. Внезапно он услышал, как отец свистит ему по-перепелиному. Это был условный сигнал, которым они переговаривались на беличьей охоте. Джоди положил удочку и, оглянувшись, уверился в том, что сможет отыскать травяную кочку, под которой спрятал окуня от солнца. Затем осторожно подошёл к отцу.
– Давай за мной, – прошептал Пенни. – Подберёмся как можно ближе. – Он указал рукой. – Журавли пляшут.
Большие белые птицы были очень далеко. У отца орлиный глаз, подумал он. Они присели на четвереньки и медленно поползли вперёд. Время от времени Пенни плашмя припадал к земле, и Джоди припадал вслед за ним. Так они добрались до высокого пучка пилы-травы, и Пенни сделал знак спрятаться за ним. Птицы были так близко, что Джоди казалось, он мог бы достать до них концом своей длинной удочки. Пенни присел на корточки, и Джоди последовал его примеру. Его глаза были широко раскрыты. Он сосчитал птиц. Их было шестнадцать.
Журавли танцевали котильон, настоящий котильон, как его танцуют в Волюзии. Две птицы, стоявшие особняком, прямые и белые, производили необычную музыку – наполовину крик, наполовину пение. Ритм её был неравномерный, как и сам танец. Другие птицы шли по кругу. В центре круга несколько птиц двигались против часовой стрелки. Музыканты наигрывали свою музыку. Танцоры взмахивали крыльями и поднимали ноги, сперва одну, потом другую. Они глубоко зарывали головы в белоснежное оперение на груди, поднимали их и снова зарывали. Двигались они беззвучно, и нельзя было понять, где тут неуклюжесть, где грация. Танец был исполнен величавости. Хлопали крылья, вздымаясь и опускаясь, словно вытянутые руки. Внешнее кольцо, пришаркивая, всё кружилось и кружилось. Группой в центре овладевало потаённое неистовство.
Внезапно всё движение прекратилось. Джоди было решил, что танец кончился или что птицы обнаружили их. Но тут музыканты вступили в круг. Двое других заняли их место. Была выдержана пауза. Затем танец возобновился. Птицы отражались в прозрачной болотной воде. Шестнадцать белых теней повторяли их движения. Над пилой-травой потянул вечерний ветерок. Трава пригибалась и трепетала. По воде прошла рябь. Заходящее солнце розовело на белых телах. Это были сказочные птицы, и танцевали они на заколдованном болоте. Травы колыхались с ними в лад, и воды болота, и под ногами у них зыбилась земля. Земля и солнце, ветер и небо танцевали вместе с журавлями.
Джоди вдруг заметил, что его руки подымаются и опадают в лад его дыханию, как подымаются и опадают крылья журавлей. Болото окрасилось золотом. Журавли купались в золотом свете. Дальние хэммоки почернели. На листья кувшинок пала темнота, и вода стала чёрной. А журавли были белее облаков, белее белого цветка олеандра или лилии. Без всякого предупреждения они поднялись в воздух и полетели. То ли кончился просто-напросто танец, длившийся целый час, то ли их спугнул длинный нос аллигатора, показавшийся над водой, – Джоди этого не знал, но они улетели. Они сделали большой круг на фоне заката, издавая свой странный заржавленный крик, который они издают лишь в полёте. Затем длинной вереницей потянулись на запад и скрылись из виду.
Пенни и Джоди распрямились и встали. От долгого сидения на корточках у них ныло всё тело. Над пилой-травой клубились сумерки, и мочаги внизу были едва видны. Мир вокруг был всего только тенью и перетекал из тени в тень. Они повернули на север. Джоди нашёл своего окуня. Они взяли наискосок к востоку, оставляя болото позади, затем снова пошли на север. Тропа смутно угадывалась в густеющей темноте. Она вывела их на дорогу среди скраба, и они ещё раз повернули на восток. Шли они теперь уверенно, так как заросли сплошной стеной ограничивали дорогу с обеих сторон. В зарослях было черно, а дорога была как тёмно-серая полоса ковра, песчаная и беззвучная. Какие-то маленькие зверьки стремглав перебегали её перед ними и шебаршили в кустах. Где-то вдали кричала пантера. Над самыми их головами медленно пролетали козодои. Они шли молча.
Дома их ждал свежеиспеченный хлеб и полная сковородка топлёного сала. Пенни зажёг смолистую щепу и пошёл проверить скотину. Джоди очистил и разделал окуня на заднем крыльце в неярком луче света, падавшего от огня в очаге. Матушка Бэкстер обваляла куски рыбы в муке и поджарила их так, что на них наросла золотистая хрустящая корочка. Они ели в молчании.
– Что это на вас нашло, голубчики? – спросила матушка Бэкстер.
Они не ответили. Их мысли были далеко от пищи, которую они ели, и от женщины перед ними. До их сознания едва дошло, что она обратилась к ним с вопросом. Они видели зрелище неземное и всё ещё находились во власти его красоты.
Глава одиннадцатая


Оленихи приносили оленят. Повсюду в зарослях Джоди видел тонкое кружево отпечатков их маленьких заострённых копыт. Куда бы он ни отправился – к провалу ли, за дровами ли в дубняк, что стоял к югу от скотного двора, к ловушкам ли, которые Пенни был вынужден ставить на хищных зверей, – он шёл, не отрывая глаз от земли, высматривая следы их передвижения. Обычно им предшествовали отпечатки копыт покрупнее, принадлежавшие оленихам. Однако оленихи были осторожны. Часто бывало так, что следы оленихи виднелись в одном месте – здесь мать кормилась одна, – а нетвёрдые следы оленёнка несколько поодаль: там, под надёжным прикрытием, дитя было в большей безопасности. Среди оленят было много двойняшек. Находя сдвоенную цепочку следов, Джоди едва сдерживал себя.
«Можно было бы оставить одного оленихе, а другого забрать себе», – думал он всякий раз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49