Вы же не посылаете их, если считаете, что человек еще жив.
– Майкл! – взмолилась Лоррейн. – Пожалуйста, не надо.
– Главное – Эмили! – закричал он прямо в лицо Линн. – Все остальное меня не интересует. А вы думаете, что она мертва.
– Мистер Моррисон, Майкл, это не так.
– Не лгите мне. Я ее отец и хочу знать правду. – На какое-то мгновение Линн показалось, что Майкл сейчас набросится на нее, но вместо этого он выскочил из комнаты.
Лоррейн кинулась за ним на кухню, где он схватил новую бутылку вина.
– Ты полагаешь, что тебе следует?.. – начала она, но он повернулся, и выражения его глаз было достаточно, чтобы слова застряли у нее в горле.
– Ничего страшного, – примирительно обратилась к ней Линн, когда та возвратилась в комнату. – В подобных случаях такие срывы нередки.
Лоррейн медленно кивнула, ей было неприятно слышать это.
– Это все от нервного напряжения. – Ей хотелось оправдать поведение мужа. – Раньше Майкл почти совсем не пил. До тех пор, пока не потерял работу и ему пришлось искать новое место.
На кухне Майкл закурил сигарету и вновь наполнил стакан вином. Он сидел, поставив локти на стол, за которым они обычно завтракали. Сегодня стол был не убран. Майкл вспомнил, как, придя в больницу, увидел на лице Дианы правду о том, что случилось, до того как врач или сестра сумели перехватить его и объяснить все в сторонке. «Нам предельно жаль, мистер Моррисон. Мы сделали все, что только возможно. Но, к нашему сожалению, Джеймс ушел от нас».
«Ушел от нас».
На какое-то мгновение Майкл снова почувствовал на своей ладони влажную жирную землю, услышал, как она разлетелась, ударившись о крошечный гробик.
«Успокойся, Диана. Диана, все будет нормально. Должно пройти какое-то время, и ты увидишь – все будет нормально. Мы сможем иметь еще ребенка, когда будем готовы к этому. Когда ты будешь готова. Вот увидишь».
Но впоследствии уже ничего не было нормально. Даже когда родилась Эмили. Каждое ее хныканье перед кормежкой постоянно напоминало Диане о Джеймсе. Каждое кормление было живым укором.
Майкл облился вином, уронив стакан, и ободрал коленку о табурет, пока добрался до двери из кухни. Он уже выводил машину задом на дорожку, когда из дома выскочила Лоррейн. Камеры работали, не переставая. Линн смотрела из дверей. Обе женщины знали, куда направился Майкл.
– Я звоню относительно Моррисона, сэр, – сообщила Линн Резнику по телефону. – Он сорвался с места, словно на старте «Гран При». До этого он много пил. Думаю, он направился к дому своей первой жены.
Положив трубку на место, она заметила, что Лоррейн наблюдает за ней глазами, полными слез. Линн взяла ее за руки и, когда та попыталась освободиться, не отпустила.
– Не знаю, как вы, но я голодна. Интересно, у вас найдется что-нибудь, что можно положить на поджаренный хлеб?
И она не отпускала руки Лоррейн, пока та не сказала: – Вареные бобы. У нас всегда есть запас вареных бобов. А еще сыр и сардины.
– 23 –
«Жаклин Вердон, продажа книг» – гласила надпись над дверью. Книги были везде. Под навесом перед магазином. Всего по десять центов в бумажных переплетах, здесь же, в корзинах, мокрые и растрепанные. Дорогие – по астрологии и астрономии, материнству и диете, о жизни великих композиторов и забытых актрис – в витрине. Когда Патель вошел, над дверью звякнул колокольчик.
Здесь пахло ладаном, из глубины доносилась мелодичная музыка. На столе, стоявшем в центре комнаты, вокруг ваз с засушенными цветами, были разложены карты. Почти вся стена слева от входа была занята томиками с синими корешками – изданиями «Вираго».
– Я могу вам помочь? – Женщина сняла очки и приветливо улыбнулась. Патель подумал, что ей немногим за сорок. Ее каштановые волосы аккуратно уложены. Это была одна из типично английских дам, чье хорошее воспитание предусматривает расовую терпимость и борьбу за отмену смертной казни. Когда Патель начинал работать на участке, он вначале поселился у одной такой женщины. На завтрак она давала овсянку на воде, а унитаз в туалете блестел, как зеркало. В тот день, когда она застала в его комнате девушку, то повела себя так, словно Патель занимался сексом с ее маленьким пинчером.
– Здесь немало книг, и вы, если захотите, можете покопаться в них. Но если вы спешите, то вам лучше сказать мне, что вы хотите, и я помогу вам.
Ее слегка близорукие глаза выражали доверчивость и доброжелательность. Она снова улыбнулась и слегка наклонила голову, при этом ее сережки качнулись и блеснули в лучах лампы.
– Вы Жаклин Вердон? – спросил Патель.
– Да? – Ответ прозвучал уже не так уверенно и с вопросительной интонацией.
– Я думаю, вы можете рассказать мне о Диане Виллс?
Ее правая рука резко дернулась, выронив авторучку, которая покатилась по столу, оставляя дорожку чернильных пятен на бумагах.
Патель обошел стол и достал из кармана служебное удостоверение.
– Что-то случилось? – спросила Жаклин Вердон. – Что-то случилось с Дианой? – В ее глазах и голосе была тревога.
Проезжая через мост Бобберс Милл, Резник оказался за громадным грузовиком-бетономешалкой, а так как движение на этом участке было однорядным, ему пришлось тащиться за ним вплоть до Басворд Колледж. Из радиоприемника неслись голоса стариков, звонивших на радиостанцию Ноттингема и делившихся воспоминаниями о «настоящих» рождественских елках, ветках «настоящего» остролиста, о пирожках с мясом по полдюжине за старую полукрону. До Рождества еще Бог знает сколько времени, а они уже начали скулить! Один старичок начал рассказ о счастливом времени, когда в каждом магазине города был свой Дед Мороз. Резник вспомнил, что последний раз он общался с Дедом Морозом, когда против одного из таких «дедов» было выдвинуто обвинение в приставаниях к детям.
Резник переключил приемник на другую станцию, прослушал шестнадцать тактов музыки Нейла Седана и без всякого сожаления выключил радио. Впереди появился просвет, и он, газанув, быстро занял его, заработав мало приятный жест средним пальцем от крашеной блондинки из машины «Доставки запасных автодеталей».
Он успел в Кимберли вовремя. Молодой констебль сидел на бордюре тротуара, держа каску между ног, а женщина, угощавшая Пателя кофе с коньяком, протирала порез на его лбу ватным тампоном с перекисью водорода.
– Что здесь произошло, черт побери?
– О, этот бедный мальчик…
– Он достаточно взрослый, чтобы отвечать самому, – прервал ее Резник. – Ну?
– Извините, сэр. Он, должно быть, забрался внутрь сзади.
– Кто?
– Моррисон, сэр. По крайней мере, я так думаю.
– Как он мог забраться туда?
– В двери есть окошко, сэр, в которое можно просунуть руку, а ключ, видимо, был вставлен в замочную скважину изнутри.
– И вы не видели и не слышали его?
– Только когда он уже был внутри, сэр. Видите ли… – он осторожно взглянул на женщину, закреплявшую куском пластыря вату на ранке, – я немного отвлекся.
– То есть?
– Всего лишь на чашку чая и кусочек сыра, – вмешалась женщина.
– Это заняло не больше пяти минут, сэр.
– А потом, наверное, еще и отдохнули?
– Не будьте таким суровым к парню.
– По крайней мере, – продолжал Резник, – времени было достаточно, чтобы Диана Виллс пришла и ушла.
– Сэр, я так не думаю…
– «Не думаю» – это точно. Откуда мы знаем, что она сейчас не там, с ним? А?
Констебль с несчастным видом разглядывал верхушку своего шлема. – Мы не знаем, сэр.
– Вот именно.
– Но никаких криков не было, сэр. Ничего такого.
– А что было?
– Звуки, будто что-то ломают, сэр. Бросаются вещами.
– Похоже, одну или две бросили в вас.
– Бедный ягненочек… – начала женщина, но выражение лица Резника заставило ее замолчать.
– Я просунул голову в окошко в двери, сэр. Кричал, чтобы он выходил.
Резник медленно покачал головой, скорее жалея парня, чем сердясь.
– Вы сообщили о случившемся?
– Да, сэр. Они сказали, что кто-то уже в пути.
– Это был я, – кивнул Резник и повернулся в сторону дома. – Если с вами кончили нянчиться, пойдемте посмотрим, что там происходит.
– Он еще внутри. – Человек в фуражке наблюдал за происходящим, стоя за забором позади дома.
Резник благодарно кивнул и прошел на задний двор. В окнах комнаты и кухни не было никаких признаков жизни, но на полу в комнате валялись разбросанные листы из альбома с газетными вырезками. Фотографии небрежной кучкой валялись на столе. Осколки вазы, вероятно, той, что попала в лоб констеблю, лежали на каменных плитках кухни.
– Мистер Моррисон?
Стояла настораживающая тишина, которую лишь изредка нарушали лай собаки на улице и шум проезжавших машин.
– Майкл Моррисон? Это инспектор-детектив Резник. Мы разговаривали с вами вчера. – Молчание. – Почему бы вам не открыть дверь и не дать нам возможность войти?
Никакого ответа.
– Идите кругом и следите за передней частью дома, – тихо приказал Резник констеблю.
Сам он просунул руку через разбитое стекло и попробовал открыть дверь. Двери не давала открыться верхняя задвижка, но ему удалось дотянуться до нее указательным и большим пальцами и сдвинуть. Фарфоровые черепки слегка хрустнули под ногами. В комнате стоял запах затхлости. Резник подумал, что каменные плитки, видимо, уложены прямо на земляной пол, отсюда и сырость, и запах затхлости.
– Майкл!
Наклонившись над газетными вырезками, наклеенными в альбом, а теперь вырванными вместе с листами, он увидел также билеты на пантомиму, программку из Луна-парка, фотографии мужчины, женщины и маленького ребенка: Майкла, Дианы и Эмили.
– Майкл Моррисон!
Следующая комната была уютной, но темной. Сидя в кресле, можно было дотянуться рукой до любой из стен, настолько она была мала. Сквозь стекло через тюлевую занавеску на Резника смотрело обеспокоенное лицо констебля с прилипшими к козырьку каски нелепыми концами лейкопластыря.
Ковровая дорожка на лестнице была протерта почти до дыр.
– Майкл, это инспектор Резник. Я поднимаюсь наверх. Моррисон был в спальне. Он сидел спиной к стене между двумя кроватями. Как понял Резник, кровать у окна принадлежала Диане, около нее стояла фанерованная тумбочка с будильником, двумя кружками и книгами: одна, в бумажном переплете, о стрессе, другая, в блестящей цветной обложке, о самоутверждении. На второй кровати около подушек куча мягких игрушечных зверюшек, в ногах лежала подушка с вышитой разноцветными нитками кошкой. На кресле с прямой высокой спинкой лежали тоненькие книжечки с красивыми обложками: «Мишки-игрушки, от 1 до 10», «Невидимый мешок Морриса». На обеих кроватях также были разбросаны страницы, вырванные из альбомов и тетрадей с наклеенными вырезками из газет, которые Майкл Моррисон принес снизу. Он сидел в окружении семьи, разорванной на куски. Своей первой семьи. На Резника он даже не поднял глаз. Между коленями он крепко сжал наполовину опорожненную бутылку виски. – Майкл.
Глаза поднялись к нему, но взгляд тут же метнулся в сторону. В левой руне Моррисона была кукла с плоским лицом и похожими на солому волосами, в полосатом, желтом с красным, платье.
– Майкл.
В правой он держал хлебный нож с волнистой режущей кромкой.
Резник осторожно, чтобы не напугать и не привлечь внимания к своим рукам, наклонился к нему.
– Это моя вина, – неожиданно произнес Моррисон.
– Нет. – Резник покачал головой.
– Моя вина!
– Нет!
Заметив, как остекленели глаза Майкла, Резник рванулся за ножом, но опоздал. Резким движением Моррисон хотел проткнуть куклу, промахнулся и вонзил его глубоко в свою ногу. Он удивленно замер, глубоко вздохнул, и тишину дома потряс отчаянный вопль.
– Боже! – воскликнул Резник, глядя, как Моррисон вытащил нож и, разжав пальцы, уронил его на пол.
Он дотянулся ногой до ножа и толкнул его по ковру за пределы досягаемости. Из раны в ноге по брюкам хлынула удивительно яркая кровь.
Резник повернул ручку и открыл окно:
– «Скорую»! – закричал он. – Быстро!
Затем сбросил с кровати одеяло и стал снимать простыню, чтобы сделать жгут.
– 24 –
– Благодарю вас, – еле слышно прошептала Лоррейн, повернувшись к Резнику.
Здесь, в больничном коридоре, среди снующих сестер и врачей она выглядела скорее чьей-то дочерью, но не женой. Если у нее на лице и был какой-либо макияж, то она давно уже смыла его своими слезами. Ее руки ни на минуту не оставались спокойными и все время метались, как мотыльки.
– Я не сделал ничего заслуживающего благодарности.
– Доктор сказал, что, если бы не вы, Майкл потерял бы много крови.
Резник кивнул. Рана оказалась около двух дюймов глубиной и на удивление чистая. Все говорило за то, что его вряд ли оставят в больнице на ночь.
– Пойдемте, – предложил Резник, – я отвезу вас домой.
– Я не могу, – взмах руками, – я не поеду без Майкла.
– Он сейчас спит, а когда проснется, его осмотрят и позвонят вам.
– Все равно.
– Здесь вы ничем не можете ему помочь. И, если не отдохнете сами, не сможете сделать ничего хорошего для него, когда он вернется домой.
Он был уверен, что она готова спорить и дальше, но у нее не осталось больше сил. В течение двух последних дней она перенесла исчезновение приемной дочери и госпитализацию мужа из-за им же самим нанесенной раны. Резник видел, что если она останется здесь, то просто свалится с ног и ему придется нести ее на рунах. Поэтому он подошел и обнял ее за плечи.
– Я отвезу вас.
На пути от машины до дома она несколько раз споткнулась. На лужайке стоял только один фотокорреспондент с камерой наготове, чтобы заснять «Лоррейн Моррисон, падающую в обморок на лужайке перед своим домом». Но она собрала все оставшиеся силы и лишила страну сенсационного снимка для первых полос газет. Резник терпеливо дожидался, пока она найдет ключи от дома. «Моя вина» – эти слова Майкла не выходили у него из головы, и он пытался понять, что тот имел в виду.
– Судя по вашему виду вы можете проспать целую неделю, – обратился старший инспектор к Лоррейн в прихожей.
– Как бы мне хотелось, чтобы так и было. – Она слабо улыбнулась. – На самом же деле, сомневаюсь, что смогу заснуть даже на минутку.
– Когда вы последний раз ели?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35