– И что?
Женщина моментально сложила пальцы пирамидкой, потом сцепила их, продемонстрировав опухшие суставы и кольца.
– Видите ли, – произнесла она, не глядя на Миллингтона, даже избегая его взгляда, – мы припарковали его там, а не здесь, перед домом…
– Мы?
– Он… мой… приятель.
«Господи Боже, – подумал Миллингтон, – вот в чем дело. У нее роман».
– Он приходил сюда нечасто, но, когда так случалось, всегда оставлял машину в разных местах, чтобы не вызывать подозрений. – Рассказывая, она приоткрывала рот, поэтому перед глазами все время мелькал ее бледно-розовый язычок.
«Ничто не имеет значения, – думал Миллингтон, – ни возраст, ни внешность – все это не важно. Все они такие – готовы нарушить клятву верности так быстро, как сумеют снять свои панталоны. Даже такая женщина, как эта, на которую мужчина второй раз даже и не взглянет, и то, оказывается, имеет любовника». Мойра Маклохлин продолжала говорить, и Миллингтон понял, что его мысли относятся к собственной жене, ко всем этим вечерам на занятиях и семинарах, где изучают русские пословицы или бронзу Барбары Хепворд, а потом остаются поболтать за чашкой кофе. Ко всем этим сборищам молодых людей с ученой степенью и амбициями, которым не приходится работать сверхурочно. К жене, которая приходит домой с запахом пива и чужих сигарет.
– Сначала я не хотела об этом говорить, ведь Алан ничего не сделал, но ваше сообщение, ну, то, что передавали по радио в программе новостей. Там все время твердили, как это важно. – Она потрогала пальцами свисающую кожу под подбородком. – Какой несчастный ребенок!
– Джентльмен, о котором идет речь, – Миллингтон снял колпачок со своей ручки, – Алан, сколько времени он оставался здесь?
– Я не смотрела на часы. Но, полагаю, до пяти часов. Видите ли, мать моего мужа находится в доме для престарелых в Херефорде, и мой муж ездит туда навещать ее по воскресеньям. Не каждое воскресенье. Во второй половине дня.
«Скоро мы все будем там, – мрачно думал Миллингтон, – засунутые в коляски и пускающие слюни в картофельное пюре по воскресеньям, стараясь припомнить, с кем мы нарушали супружескую верность и как это было»
– Вы не будете его вызывать, сержант? Видите ли, я думала, что если расскажу вам все сама, то этого будет достаточно.
– Я только запишу его имя и адрес. Сейчас мы не будем с ним связываться, но, если это понадобится, я вас уверяю, мы проявим предельный такт. – Он тщательно записал все в блокнот и поднялся. – Мы очень признательны за ваше сообщение. Теперь, по крайней мере, мы можем забыть об этом автомобиле.
– Вы думаете, что найдете ее? – спросила в дверях Мойра Маклохлин. – Я имею в виду до того…
– Не знаю, – ответил Миллингтон, медленно покачав головой. – На самом деле, не знаю.
– 21 –
– Вы замужем?
Линн Келлог покачала головой.
– Нет.
– Должно быть, трудно быть замужем при такой работе, как ваша. Я имею в виду, работа в разные смены и всякое другое.
– Да, – согласилась Линн, – пожалуй, так и есть.
– Ничего, – Лоррейн Моррисон сделала попытку улыбнуться, но у нее не получилось, – все еще впереди.
«Скажи это моей матери», – подумала Линн.
Они сидели в комнате, эркеры которой выходили во внутренний садик. Туда то и дело возвращался взгляд Лоррейн, как будто она надеялась, что свершится чудо и она увидит там Эмили, играющую в дочки-матери с куклами, колясками, наставлениями, – счастливая игрушечная семья.
– Мне было девятнадцать, – рассказывала Лоррейн, – когда я повстречала Майкла. Мы были в ресторане «Мамма миа». Я пришла туда с девушками из нашего банка. Кто-то уезжал, вы знаете, как это бывает?
Линн подтвердила кивком головы. С ближайшей дороги доносился шум оживленного движения машин, хотя двойные рамы и заглушали звук. Они сидели здесь так долго, что их кофе совсем остыл. Линн не могла не любоваться порядком в комнате, где все было на своих местах: вазы, подушечки с яркими голубыми и зелеными цветами, рисунок с розовыми балетными танцорами на стене. Утром, придя в этот дом, она видела, как Лоррейн убиралась, протирая пыль с каждого предмета в комнате. Она представила, как Лоррейн девочкой ходила за своей матерью из комнаты в комнату с пылесосом и тряпкой, во всем ей подражая и стараясь не отстать. Теперь, хотя она на добрые шесть лет моложе Линн, у нее есть муж, дом и даже пропавший ребенок…
– Вероятно, мы слишком шумели, – продолжала Лоррейн, – как обычно это бывает на подобных проводах. Майкл был там по делу, на встрече с каким-то человеком. Он подошел и дотронулся пальцем до моего плеча. Они со своим знакомым поспорили о том, что мы делаем в ресторане. Я сказала ему, он рассмеялся и заявил, что выиграл пари. На следующий день я подняла голову из-за стойки и увидела его в середине очереди. «Вы не назвали банк, – обратился он но мне, когда подошла его очередь, – и мне пришлось обойти их все». Его слышали все наши девочки и справа, и слева. Кто-то из них засмеялся его словам, и я почувствовала, как краска заливает мое лицо. Он протянул мне свой чек, но тот был даже не нашего банка. «Я думал, вы сможете подтвердить чек, – сказал он и попросил написать на обороте адрес и номер телефона». Не знаю, почему я подтвердила чек, – может, хотела избавиться от него, может, еще почему…
«Ты напрашиваешься на неприятности, – предостерегала меня подруга, – он хотя и неплохо выглядит и хорошо одет, но все же женатый человек. Откуда ты знаешь, что он женат? Я заметила: у него нет обручального кольца. На первом же свидании я спросила его об этом. Конечно, нет. За кого ты меня принимаешь? – рассмеялся он. Он сознался, что женат, только через месяц. Я тогда вышла из себя, кричала на него, обзывала лжецом и всякими другими словами. Не кипятись, – успокаивал он меня, держа за руки, – я не говорил тебе раньше, потому что это не имело значения. Что ты имеешь в виду? Тогда я не знал, что полюблю тебя».
Утром Майкл позвонил на работу и попросил отпуск по семейным обстоятельствам. Когда пришла Линн, он уже был готов выйти к фотокорреспондентам и телерепортерам. Ей с трудом удалось убедить его, что это не самая хорошая идея. Тем более что все утро он провел на кухне с опущенными занавесками, не выпуская изо рта сигарету и разглядывая мир сквозь горлышко бутылки с болгарским вином.
– Моя мать могла думать лишь о том, что Майкл на пятнадцать лет старше меня и уже был женат. Пятнадцать лет! – Она взглянула на Линн. – Я не думаю, что это так уж много, а вы?
– Пожалуй. – Линн покачала головой.
– «Когда тебе будет тридцать, – повторяла моя мать, – ему будет уже сорок пять. Средний возраст. Ты думала об этом?» – Лоррейн встала и подошла к окну. На лужайку уселась малиновка. Она сидела так неподвижно, что ее можно было принять за пластиковую игрушку. – «Средний возраст». К нему это неприменимо. Он такой… – энергичный. Только с тех пор, как он потерял работу и вынужден был устроиться на другую, довольно далеко от дома, он немного устает. Эта постоянная дорога, она выматывает, вы понимаете. Это, конечно, естественно. Любой на его месте уставал бы. Его возраст тут ни при чем.
Линн встала и расправила юбку. Ее совершенно не интересовал Майкл, но в присутствии Лоррейн она каким-то образом чувствовала себя молодой и старой одновременно. Лоррейн относилась к той категории женщин, с которыми она терпеть не могла быть вместе в примерочной кабинке магазина. Наверняка и там, втискиваясь в двенадцатый размер, в зеркале она бы видела, как эта малышка с фигурной манекенщицы проскальзывает в десятый, оставляя в запасе еще несколько дюймов. Вроде Мишель Пфайффер в фильме «Фантастические пекари». Когда ей собираются там купить новую одежду, один из пекарей спрашивает: «Что берем? Размер десять?», а она так просто взглянула на него и говорит: «Восемь».
Линн любила этот фильм, и эта сцена врезалась ей в память. Это же надо, восемь!
Чувствовалось, что Лоррейн располагала временем и деньгами, делала прическу каждую неделю и довольно часто принимала солнечные ванны. Где бы еще она могла приобрести такой загар и блеск кожи?
– Могу ли я воспользоваться вашим телефоном, – спросила Линн, – мне надо связаться с участком.
Рей опоздал на работу на пятнадцать минут, и Хатерсадж так разнес его перед другими рабочими, что на глаза навернулись слезы и стыдно было поднять голову. Еще немного – и он, бросив все, запросил бы расчет и пошел в город с надеждой встретить Сару в обеденный перерыв. Но он отбросил эту мысль, представив, что сказал бы отец, узнав об этом поступке. Ведь именно отец и дядя устроили его на эту работу.
Рей опустил голову и пошел работать. Ничего, еще не изобрели такой день, который длился бы вечно.
Переходя с места на место, он слышал передачи потрескивающего радио, настроенного на волну 96,3. Слышно было плохо, так как мешала постоянная ругань рабочих, ноющий свист электрических пил, монотонные удары обрушивающихся вниз больших ножей. Разгружая грузовик, он не услышал имени Эмили Моррисон в выпуске новостей, но ухватил слова о том, что маленькая девочка пропала из дома. У него все посыпалось из рук.
– Посмотри на себя, неуклюжий маленький педераст! – заорал Хатерсадж, проходя мимо. – Ты думаешь о том, что делаешь?
Рей промямлил извинения, стоя на полу на карачках среди бычьей печени темно-красного цвета.
– 22 –
В Хебден Бридж чайные оказались на ремонте, а в антикварных магазинчиках сидели унылые люди с осунувшимися лицами. Возможно, городок выглядел не так мрачно летом, когда сюда приезжают отдыхающие из Манчестера и Лидса в поисках пышных пирожков и свежего воздуха. Пателю повезло: он обнаружил около канала магазинчик с пластинками религиозных напевов «Суфи» Нусрата Фатех Али Хана и был страшно доволен приобретением – двумя компакт-дисками в пластиковых коробочках.
Старший инспектор Данстан давно уехал в Галифакс, оставив в помощь Пателю двух констеблей в форме и зловещее напутствие: «Удачи вам, солнышко. Она вам понадобится. Постарайтесь найти здесь что-либо, помимо простуды и мозолей на ногах».
Прохожие останавливались на секунду, чтобы бросить взгляд на смазанное изображение Дианы Виллс, отрицательно качали головой и продолжали свой путь. В трактирах, продовольственных магазинах и аптеках, где работали женщины с приятными лицами в безупречно чистых розовых одеждах и черных ботинках, все обстояло таким же образом. Даже сторож спиритуалистской церкви долины Кальдер не смог узнать ее. И, только когда Патель, уставший от непрерывного мелкого дождя, спускавшегося волнами с окрестных холмов, зашел в кафе в поисках теплого уголка и крыши над головой, ему повезло. Он заказал за стойкой чайник чая, два куска поджаренного хлеба и сел за столик. Кроме него, единственным посетителем была женщина в толстом шерстяном пальто, которая, машинально покачивая за ручку коляску, не переставала орудовать вилкой над большим куском торта.
Женщина из-за стойки принесла на подносе заказ Пателя. Она уже ставила чайник на круглый столик, когда ее рука застыла в воздухе.
– Что это у вас там?
Она смотрела на тоненькую стопку фотографий около руки Пателя.
Когда Патель объяснил ей, она продолжила освобождать поднос.
– О да! – Она расставила все на столе и опустила поднос. – Эта женщина регулярно приходит сюда.
– Вы уверены?
– Да. По субботам и воскресеньям.
– Каждую неделю?
– Нет, – она сняла с фартука приставшую к нему нитку, – не каждую. Может быть, через неделю.
– Она была здесь в последнее время?
– Дайте подумать, я… Нет. Точно нет, я бы помнила. Она берет чайник, как и вы, но только без заварки, просто кипяток. Как только я его ставлю на стол, тут же вытаскивает пакетик с чаем. Я не одобряю, чтобы платили за то, что не имеет никакого вкуса, но сюда наведываются и такие, у кого привычки и похуже. Так что я молчу. Только: «Доброе утро», «Привет», может быть, несколько слов о погоде. Да, ее еда – чайник чая и кусочек морковного пирога.
– Диана Виллс? – Патель вопросительно смотрел на нее.
– Это ее имя? Я редко знаю имена посетителей.
– Но вы уверены, что это женщина с фотографии? Она взяла одну из фотографий и вновь внимательно ее рассмотрела.
– Ужасное качество, но это она, совершенно точно.
– А когда эта женщина приезжает сюда, как вы думаете, где она может останавливаться?
– Что она сделала, эта – как вы ее назвали? – Диана Виллис?
– Виллс.
– Виллс. Извините.
– Ничего.
– А не слишком ли много шума из ничего?
– Мы, полиция, хотим связаться с ней, нам надо кое-что передать. Это важно.
– Я обычно люблю слушать такие послания по радио. – Женщина взяла стул и уселась напротив Пателя. – После новостей. «У нас срочное послание для такого-то, находящегося сейчас в автомобиле или на отдыхе там-то и там-то… пожалуйста, свяжитесь с больницей такой-то, где находится ваша серьезно заболевшая мать – миссис такая-то». Теперь почему-то таких посланий стало очень мало. Интересно, почему это так?
Патель глубоко вздохнул.
– Значит, вы не знаете, где она останавливается?
– Я этого не говорила, – поднялась женщина, – но почему бы вам не спросить в книжном магазине на главной дороге? Там работает ее приятельница.
– А какой именно магазин? – Патель помнил, что их было три или четыре.
– Вверх по холму у поворота на Хептонстол, мимо ресторана.
– Думаю, они не закроются и не разойдутся в ближайшие пять – десять минут, – она положила руку на плечо начавшему вставать Пателю, – а тем временем ваш чай остынет и хлеб зачерствеет.
Вопреки советам жены и Линн Майкл Моррисон решил все-таки выйти из дома. Он отмахнулся от репортеров и пригрозил ударить человека с камерой, пристроившегося у гаража и не желающего отойти. Он вернулся через двадцать минут, после того как, пересекая по мосту небольшой залив, увидел людей с палками, медленно прочесывающих лес.
– Вы ищете тело! – заорал он на Линн Келлог, ворвавшись в дом. – Вы уже все решили, черт возьми!
– Вы ошибаетесь.
– Ошибаюсь? А что тогда они там делают?
– Что вы имеете в виду?
– Поисковые группы, вот что я имею в виду.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35