Мередит ласково смотрела в бездонные глаза матери.
– Я знаю, мама, все знаю. Я всегда чувствовала то же самое, особенно когда была маленькой. Я все время думала о тебе, недоумевала, почему ты отослала меня от себя, почему ты не захотела жить со мной вместе. Никак не могла понять. – Мередит ладонью смахнула слезы. – Как случилось, что мы расстались? Как ты меня потеряла?
– Это ужасно… Во всем виноват «Дом доктора Бернардо». Помнишь тот день, тебе было пять лет, когда ты нашла меня на полу кухни?
– Да, я тогда побежала за констеблем О'Ши.
– Он вызвал «Скорую». Меня забрали в лидсскую больницу, а тебя констебль поместил в детский дом. Я не винила его, он не мог поступить иначе, ведь никаких родственников у нас с тобой не было. Ну вот, я пролежала в больнице полтора месяца. Едва встав на ноги, я поехала и забрала тебя, и мы снова поселились в Хотторн-коттедже. Но год спустя, весной пятьдесят седьмого, я снова заболела, на этот раз намного сильнее. И тогда я уже сама отвезла тебя к доктору Бернардо. Больше было некуда. Мой лечащий врач, доктор Робертсон, уговаривал меня лечь в больницу на обследование. Обнаружилось, что у меня туберкулез. Похоже, он начался давно, но проходил в скрытой форме, а тут вдруг случилось обострение, вызванное, без сомнения, недоеданием, волнением, стрессами, усталостью – словом, общей ослабленностью организма. Туберкулез очень заразен, передается через дыхание, я не могла подвергать тебя опасности, Мэри. Из лидсской больницы меня перевели в специальную лечебницу в Сикрофте, недалеко от Киллингбека. Я пробыла в карантине полгода. – Кэти замолчала, сжала руку Мередит и подняла глаза на дочь. – Я все время посылала тебе письма, Мэри. Неужели ты их не получала?
– Нет. Почему же ты не забрала меня, когда тебе стало лучше? – Старая обида вспыхнула вновь, как ни старалась Мередит подавить ее.
– Я примчалась в детский дом немедленно, как только меня выпустили из лечебницы. Я шла на поправку, принимала антибиотики, моя болезнь уже не была опасна для окружающих. Но в «Доме доктора Бернардо» мне сказали, что тебя у них уже нет, что тебя удочерили. Я была в шоке. Обезумела от горя и ярости.
Ума не могла приложить, как тебя разыскать. Помощи ждать было неоткуда, денег нет, родных нет. Все равно что стучаться лбом о стену. Они отказались со мной разговаривать, не дали никаких сведений, я даже не знала, с чего начать поиски.
Кэти горестно покачала головой, достала носовой платок и вытерла слезы.
– Я чувствовала себя совершенно раздавленной и беспомощной, Мэри. Меня до сих пор колотит от злости и отчаяния. Я так и не смогла смириться с этой потерей, бессильная ярость грызла меня всю жизнь. С тех пор я никогда не чувствовала себя счастливой или хотя бы довольной. Я всегда беспокоилась за тебя. Единственной моей надеждой было, что в один прекрасный день, когда ты вырастешь, тебе захочется увидеть родную мать, и тогда ты сама найдешь меня.
Из глаз Мередит снова брызнули слезы, и она воскликнула:
– Но меня никто не удочерял! В детском доме тебе солгали! Меня посадили на корабль со многими другими детьми и увезли в Австралию. В сиротский приют в Сиднее.
– В приют! – Кэти была потрясена. Она с ужасом смотрела на Мередит, не до конца осознав жестокую правду. – Да что же это такое?! Послать тебя из приюта в Англии в приют на другом конце света! Почему? – На мгновение она закрыла глаза. – Мне сказали, что тебя удочерила прекрасная семья, что ты теперь живешь в другом городе, в Англии. Для меня это было единственным утешением… что ты растешь среди людей, которые тебя любят, заботятся о тебе. А теперь я узнаю, что тебя никто не удочерял! Кэти била дрожь.
Мередит погладила ее по плечу и сказала:
– Меня действительно удочерили, но уже потом, в Сиднее, а не в Англии. Когда мне было восемь лет. Но через два года Стреттоны погибли в автомобильной катастрофе. Они были не очень хорошими людьми. А сестра мистера Стреттона отдала меня обратно в приют.
Застыв от изумления, Кэти проговорила слабым голосом:
– Они тебя обижали? Издевались?
– Нет. Но они меня совсем не любили. – Мередит вдруг недоуменно спросила: – Но если ты не давала разрешения на отправку меня в Австралию, то как же это могло случиться? Как могли в детском доме доктора Бернардо решиться на подобное преступление?
Кэти резко отшатнулась и пронзительно взглянула на Мередит.
– Ты вдруг так заговорила, словно я скрываю от тебя правду. Но ты должна мне поверить, Мэри, все было именно так, как я рассказала.
– Что ты, я ничуть не сомневаюсь в твоих словах! Просто я не понимаю, как это могло произойти.
– Я тоже. Никогда не могла понять. Все эти годы я жила словно в кошмаре. – Кэти высвободила руку и встала.
Она медленно подошла к письменному столу, выдвинула ящик и вынула большой конверт.
– Несколько лет назад, в конце восьмидесятых, в «Обсервер» была напечатана статья. Когда я ее прочитала, у меня волосы встали дыбом. В статье рассказывалось о детях-иммигрантах, посланных в Австралию и помещенных в семьи и приюты. Читая, я молила Господа: только бы ты не оказалась в числе этих детей. Мне так хотелось верить, что ты живешь в Англии, в семье, которая тебя удочерила. А теперь оправдались мои наихудшие подозрения. – Голова Кэти поникла, из глаз потекли слезы. – Так ты была одной из этих несчастных детей, Мэри.
Она замолчала, глотая слезы, потом спросила:
– Ты меня не обманываешь? Ты не подвергалась насилию?
– Уверяю тебя, мама, нет. Страдала лишь моя психика. Я всегда перед сном плакала – так сильно я тосковала по тебе. Я росла без любви и ласки, и, разумеется, нас всех заставляли много работать. Я мыла полы, перестирывала груды белья. И еще, мы почти всегда ходили голодные. Но ни физическому, ни сексуальному насилию я не подвергалась.
– Только моральному и психологическому, – со вновь закипевшей яростью добавила Кэти. – Боже мой! Послать маленьких детей за двадцать тысяч миль, на другой конец света, просто для того, чтобы перевести в другой приют! Дикость какая-то!
Кэти снова села на диван и протянула конверт дочери.
– Статья называлась «Потерянные дети империи». Я ее сохранила. Прочитаешь потом. Тебе дурно станет. – Она вздрогнула. – Хотя что я говорю! Ты ведь сама пережила все то, о чем здесь написано…
– Почему ты сохранила статью?
– Сама не знаю. Спустя некоторое время телевидение показало документальный фильм о детях-иммигрантах. Я смотрела его, и меня охватил панический ужас. Фильм произвел на меня очень сильное впечатление, я до сих пор не могу его забыть.
– Значит, «Дом доктора Бернардо» послал в Австралию много детей. Ты говоришь, сотни?
– Нет, Мэри, тысячи. Более ста пятидесяти тысяч. Но этим занимался не только «Дом доктора Бернардо». В отправке детей за границу были замешаны другие благотворительные учреждения.
– Какие, например?
– Армия Спасения, Национальный детский дом, Детское общество и масса других благотворительных заведений, действующих под патронажем католической, англиканской и пресвитерианской церквей.
– Господи Боже! – ахнула Мередит. – Уму непостижимо!
– Да, в голове не укладывается, – подтвердила Кэти. – Многие дети, особенно мальчики, работали с утра до позднего вечера под палящим солнцем, строили общежития. И очень часто их насиловали священники. Жизнь их была сущим адом.
– Но как правительство это допустило? Почему оно не вмешалось?
– Не вмешалось? Да эта акция была частью правительственной политики. Сколько же горя они нам причинили – отцам, матерям, детям. Невообразимо!
– И к тому же все это проводилось незаконно, – добавила Мередит. – Неужели никто не подал в суд на британское правительство? Я хочу, чтобы преступники понесли ответственность за мое потерянное детство, за годы бед, несчастий и разлуки.
– Я не знаю, было ли хоть одно судебное разбирательство. После показа документального фильма разразился большой скандал. Общество было взбудоражено. Ведь оказалась затронута честь нации. Люди возмущались и негодовали. Правительство решительно отрицало свою причастность к той давней акции, но даже ребенку понятно, что оно было в ней замешано.
– Но зачем это было нужно правительству?
В голосе Кэти зазвучала язвительная насмешка:
– Ну как же: самый легкий способ заселить колонии. Взять да и переправить туда детей. Подобная практика существовала с давних лет, и детей перевозили аж до 1967 года.
– Кошмарно. Какой позор для страны!
Кэти согласно кивнула и продолжила:
– В конверте ты увидишь вырезку из «ТВ Таймс» с анонсом фильма. И еще там номера телефонов, по которым можно было звонить, чтобы задать вопросы. Я позвонила, Мэри. Я так волновалась, что ты могла оказаться одной из этих несчастных детей. Я спросила, как мать может найти ребенка, если он был отправлен в колонию. И мне ответили, что мать не сможет найти своего ребенка, что это совершенно невозможно. Единственный выход – только если сам ребенок начнет разыскивать своих родителей.
Кэти откинулась на спинку дивана, прикрыла глаза и какое-то время сидела молча. Потом, немного успокоившись, сказала:
– Ты превратилась в очень красивую женщину, Мэри. Ты очень похожа на мою мать. То же лицо, те же глаза.
Услышав это, Мередит вся засветилась от счастья.
– Но я совсем не помню бабушку, – с сожалением протянула она.
– Ты родилась после ее смерти. Она погибла в войну во время бомбежки. Меня воспитывал отец, когда вернулся из армии. Он умер, когда мне было семнадцать лет.
– А мой отец? Где он?
– Он тоже умер, Мэри. Тебе едва минуло полтора года, когда он нас бросил. Уехал в Канаду с другой женщиной. Я оформила развод, когда мы с Найджелом решили пожениться.
– Ты с ним счастлива?
– Он очень старался и старается сделать меня счастливой, Мэри. Но все эти годы я не могла радоваться жизни. Мое горе мешало мне. Как можно веселиться, если потерял единственного ребенка, да еще таким ужасным образом!.. Это совсем не так, как если бы ты умерла. Я знала, что ты живешь где-то, я тосковала о тебе, мечтала увидеть тебя, прикоснуться к тебе… Сердце мое было разбито. Бедный Найджел, ему приходилось с этим мириться. Но он очень терпеливый человек. Он вообще просто замечательный.
– У тебя больше не было детей?
– О нет. За Найджела я вышла в тридцать восемь лет. Я еще могла бы родить, и, возможно, это бы меня несколько успокоило, не знаю… Найджел овдовел, его жена была моей подругой. Вероника. Очаровательная женщина. Она умерла от опухоли в мозгу, и первое время после ее кончины я помогала Найджелу справиться с горем, управляться по хозяйству. Через пять лет он сделал мне предложение. Мы вырастили двоих его сыновей, Майкла и Эндрю. Мой брак во многих смыслах можно считать удачным.
– Я рада, что ты встретила такого человека, как Найджел. Скажи, сколько тебе было лет, когда я родилась?
– Девятнадцать. Летом мне исполнится шестьдесят три, Мэри. – Кэти тяжело вздохнула. – Столько лет без тебя! Как же ты меня нашла? Долго искала?
– Нет, мне повезло. Я совсем недавно начала поиски. Но прежде чем я тебе о них расскажу, ответь мне на один вопрос.
– Конечно, Мэри. Спрашивай о чем хочешь.
– Ты когда-нибудь возила меня в аббатство Фонтейнс?
– Да, несколько раз. Я до сих пор очень люблю эти руины и часто туда езжу. А почему ты спрашиваешь?
– Случалось ли что-то трагическое с тобой или со мной в аббатстве Фонтейнс?
– Да. Весной 1957 года я снова почувствовала себя плохо. Мы с тобой устроили в руинах пикник, и я вдруг потеряла сознание. Ты страшно испугалась, потому что мы там были одни. Через какое-то время я очнулась, и мы с великим трудом добрались до Райпона, сели на автобус. Это случилось в воскресенье. Тогда-то мне и поставили диагноз: туберкулез. Пришлось надолго лечь в лечебницу.
– И больше я никогда тебя не видела?
– Да, до сегодняшнего дня.
– Теперь мне все понятно. – Мередит рассказала матери о своем приключении в аббатстве, о странном ощущении дежавю. – Неудивительно, что я испытала чувство огромной, невосполнимой утраты. Вот после этого и началась моя так называемая психогенная усталость. Мой лечащий врач отправила меня к психоаналитику, и мы начали копаться в моем прошлом. Психоаналитик считала, что моя проблема – подавление памяти.
– Ты хочешь сказать, что подавила все воспоминания обо мне?
– Нет, не совсем. Кое-что я помнила. Но жизнь обошлась со мной так жестоко, вырвала из твоих любящих объятий, что память блокировала воспоминания о счастливом детстве. Возможно, это была нормальная защитная реакция организма. Доктору Бенсон удалось направить меня по верному пути, но именно моя дочь Кэтрин подтолкнула меня к тому, что я вдруг вспомнила очень важные вещи.
– Ты назвала дочь моим именем? – просияла Кэти.
– Ей двадцать пять лет, и она настоящая красавица. У нее твои глаза. И, кажется, твой характер. Я сама не знаю, почему ее так назвала… Может быть, где-то в подсознании осталось твое имя – Кэти, Катарина…
– А как ей удалось заставить тебя что-то вспомнить?
– Перед отлетом в Лондон мы сидели у нее дома и обсуждали приготовления к свадьбе. Она приготовила чай, а потом принесла блюдо клубники и сказала какие-то слова – и меня как обухом по голове ударило! Я вдруг ясно увидела твое лицо – лицо, которое я любила всю свою жизнь. И тут же поняла, что это лицо моей матери.
Мередит всхлипнула. Глаза Кэти тоже повлажнели.
– А что сказала Кэтрин?
– Какие-то очень простые слова… «У меня для тебя кое-что особенное, мама. Клубника». И немедленно я услышала твой голос, ты тоже предлагала мне клубнику. Именно с этого момента память начала возвращаться ко мне, я много чего вспомнила в ту же ночь в самолете, пока летела в Лондон.
Мередит помолчала, высморкалась.
– Я должна тебе кое-что объяснить. Всю жизнь я была уверена, что ты умерла. Так мне сказали в детском доме. Поэтому, когда память ко мне вернулась, я рассказала обо всем моей подруге, Патси Кентон. Она отвезла меня в бюро регистраций, мы хотели найти свидетельство о твоей смерти. Понимаешь, мне было совершенно необходимо прийти к тебе на могилу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28