Но может быть, мы все-таки его знаем? Он из соседней деревни?
— Алед прав, Марджед, — вступил в разговор Ивор Дейвис, — лучше нам ничего не знать. Тогда из нас не смогут вытянуть то, чего мы не знаем, девушка.
— Но подходит ли он? — Марджед никак не могла успокоиться. — А вдруг, Алед, его заставили взяться за это дело против воли? Или это какой-нибудь бесшабашный сорвиголова, который захочет без всякого смысла лезть на рожон? Или какой-нибудь безжалостный тип, готовый без разбору все крушить и ломать, даже если в этом нет необходимости?
— Он подойдет, Марджед, — ответил Алед. — Он будет лучшей Ребеккой, которая когда-либо возглавляла мятеж, я уверен.
Марджед удивленно приподняла брови. Не в характере Аледа было отзываться о ком-то с таким воодушевлением. Наверное, тот человек действительно достоин такой похвалы.
— Я поддерживаю его и полностью доверяю ему, а потому стану одной из его дочерей, — сказал Алед, едва заметно улыбнувшись, — Шарлоттой.
Шарлотта по традиции была любимой дочерью Ребекки. Правой рукой главаря. Значит, бунт возглавит тот, в кого Алед действительно верит. Марджед просто распирало от любопытства.
— Пусть каждый захватит лом или что-нибудь такое, чем можно разрушить ворота и посты, — продолжал Алед. — Но никаких ружей или другого оружия, которое придумано для уничтожения людей. Никакого насилия против людей. Ребекка поставил только одно твердое условие, при котором согласен послужить нам, и я поддерживаю его в этом целиком и полностью.
— Жаль, — произнес Илий Харрис, — а то я знаю парочку смотрителей застав, которых не отказался бы проучить… кулаком или чем покрепче.
— Ребекка не потерпит оголтелой толпы, — заявил Алед. — Наш предводитель ожидает встретить дисциплинированную армию и потребует послушания. Тот, кто не согласен, лучше пусть останется дома.
Илий начал было ворчать, но его никто не поддержал.
Марджед подумала, что Ребекка с каждой минутой все больше растет в ее глазах. Она надеялась, что Алед не преувеличивает. Но где же прятался до сих пор этот человек?
— Я целиком поддерживаю тебя, Алед, и Ребекку тоже, — сказала она. — По крайней мере мы сделаем то, о чем заговорят в правительстве. По крайней мере у Герейнта Пендерина, графа Уиверна, и ему подобных, теперь появится более серьезный повод для беспокойства, чем несколько мышек в столовой, или убежавшие лошади, или зола на постели. Поскорее бы увидеть, как он отреагирует.
Алед посмотрел на нее немигающим взглядом.
— Мoгy представить, что он очень рассердится, Марджед, — сказал кузнец.
Она радостно улыбнулась.
— Надеюсь, что так. Очень надеюсь.
Он успел забыть это чувство. А когда-то жил с ним многие годы — с этим сочетанием радостного возбуждения и страха, в котором одно было не отделимо от другого. Он тогда был мальчишкой и промышлял браконьерством, испытывая настоящий восторг от того, что добывает еду для себя и матери, и одновременно волнение, окрашенное страхом наказания, которое неминуемо последовало бы, если бы его поймали.
Теперь он стал мужчиной и понимал, что последние годы жизни прошли чересчур спокойно. Ему даже это нравилось, но все-таки не хватало острых, ярких событий, а сейчас к нему вернулись волнения детства, словно годы повернули вспять. Появилась возможность опять испытать риск, отдавая новому делу все свои силы. Ему предстояло возглавить бунты Ребекки в этой части Уэльса. Под его начало поступят несколько сотен мужчин, которых нужно повести за собой и уберечь от смерти. И при этом нужно будет сохранить свое имя в тайне и от властей, и от людей, которых он возглавит. Нужно подумать и о собственной безопасности, если в ряды восставших проникнут осведомители. Ему говорили, что за поимку Ребекки всегда предлагается большая награда.
А еще его мучил страх. Определенно это был страх. Страх, что он не сумеет подчинить людей и они превратятся в толпу, которая в своем стремлении разрушать не остановится ни перед чем. И страх быть пойманным. Пожизненная каторга — такова участь любого главаря бунта, попадись он властям. Пока что никого не поймали. Возможно, в его случае, учитывая, что он землевладелец и аристократ, который, как все решат, предал свой класс и даже свою страну, — его скорее всего ждет смертная казнь.
Герейнт предстал перед комитетом, куда его привел с завязанными глазами, как он и просил, мрачный Алед. Его посадили за ширму в темной комнате. Больше часа он приводил свои доводы, отвечал на вопросы, выдержал настоящий допрос. И потерял надежду: они наверняка ему откажут. Но не отказали. Очевидно, решили, что им почти нечего терять. Если его постигнет неудача или если он все-таки окажется провокатором, им все равно не грозит никакая опасность. Он ведь никого не видел, кроме Аледа. К тому же он сразу догадался, что, разговаривая с ним, они изменили голоса.
Герейнт поставил свои условия. Разрушению подвергнутся только заставы. Частной собственности причинять урон они не станут. Ни один человек не должен пострадать. Никого нельзя принуждать к участию в бунте, что бывало в других местах. Никто не принесет с собой оружия. И для одной заставы они сделают исключение. На территории Тегфана находится одна застава, которую охраняет старая женщина, миссис Дилис Филлипс. Он дал ей слово графа Уиверна, что защитит от всех бед.
Итак, у него появилось третье «я». Он был Герейнтом Пендерином и графом Уиверном, а теперь стал еще и Ребеккой. Впервые выступить в роли Ребекки ему предстояло в ночь с субботы на воскресенье. Его костюм уже был собран и надежно спрятан в полуразвалившейся сторожке егеря на северной окраине парка. Он изучил неизменно соблюдавшийся при разрушении застав ритуал. Это были глупые правила, как и вся идея Ребекки и ее дочерей, но Герейнт знал, что иногда соблюдение ритуала придает порядок ситуации, чреватой опасностью. Ему казалось, что субботняя ночь уже никогда не наступит.
В оставшиеся дни он не мог ничем заняться, лишь бродил беспокойно по дому и парку. Не мог проглотить ни куска. Почти не спал.
Он переживал радостное волнение и страх.
Она ужасно боялась. Ей еще никогда не приходилось так бояться. Нет, неправда. Она испытывала больший страх, когда Юрвин ушел из дома, чтобы разрушить запруду. А ее чувства во время суда и потом переросли страх. Страх особенно невыносим, когда его сопровождает сознание абсолютной беспомощности.
К этому страху примешались крупицы радостного волнения. И на этот раз она не была беспомощна. Она что-то делала. Она сама отвечала за свою судьбу.
Свекровь и бабушка всегда ложились спать рано. Иногда Марджед даже сожалела об этом. Вечера могут казаться особенно долгими, если проводишь их одна. Но сегодня она была даже рада. Она быстро и тихо переоделась в старые бриджи и сюртук Юрвина, которые успела ушить по фигуре. На голову натянула шерстяную шапочку, а затем наклонилась к очагу и замазала лицо остывшей золой, смешанной с водой.
Мокрая зола. Рука Марджед на секунду замерла над миской. Нет, она не станет думать о нем или о том, что она сделала с его постелью. Они не виделись уже две недели, чему она очень радовалась. Видимо, далеко не радушный прием, который был оказан ему в Глиндери, а также все «случайности» привели к желанному результату. Он не покидал пределов своего дома и парка Тегфана. Возможно, вскоре он уберется к себе в Лондон — бунты, которые должны сегодня начаться, прогонят его прочь.
Но отчего-то ей было трудно представить, как Герейнт убегает от опасности. Все-таки она помнила его смелым сорванцом. А теперь ей не было известно, остался ли он таким же смелым. Разве что, невольно подумала она, только смелый человек мог явиться на службу в часовню и на день рождения к миссис Хауэлл. Раньше она так не думала. И сейчас тоже не хотела так думать. Не хотела вообще думать о нем.
Она потихоньку выскользнула из дома, медленно прикрыв дверь на кухню и входные двери и надеясь, что ее отсутствие останется незамеченным. Ей не хотелось, чтобы две женщины у нее в доме оказались втянутыми в дело, на которое она решилась. Это было бы несправедливо. Хватит с них страданий из-за Юрвина.
Марджед надеялась, что не опоздает. Ей отчаянно хотелось стать частью этого первого выступления. Ей хотелось быть частью и всех последующих, пусть даже с каждым разом они будут становиться все опаснее, так как власти примут меры против беспорядков. Ночь была очень темной. Тяжелые облака закрыли звезды и луну. Это даже к лучшему. И все же спускаться по холму было нелегко. Она надеялась, что придет вовремя.
Так и вышло. Возле реки, неподалеку от Глиндери, собралось человек двадцать пять, люди подходили каждую минуту. Все были пешие за исключением одного всадника в темном свободном балахоне и темном женском парике. Лицо зачернено. Ребекка, решила Марджед, и сердце ее забилось быстрее. Но всадник подъехал к ней ближе и взглянул на нее сверху вниз.
— Марджед? — спросил он голосом Аледа Рослина. — Тебе не следует здесь находиться. Ступай сейчас же домой, там безопасно. Хватит того, что Юрвин погиб.
Конечно, это был Алед, нарядившийся Шарлоттой, — вид у него был смешной и в то же время грозный. Ребекка должна была появиться позже. И если традиция соблюдалась, она обязательно будет во всем белом.
Марджед покачала головой.
— Я никуда не пойду, только с тобой, Алед. Ты не прогонишь меня. К сожалению, мы сегодня будем крушить заставу, а не Тегфан, но Герейнт поймет после сегодняшней ночи, что у него сильные враги. Я одна из них и дома прятаться не собираюсь.
— Нам предстоит пройти много миль по холмам, — сказал Алед. — Это будет долгая, трудная ночь, Марджед.
— А как же воскресная служба? — спросила она, широко улыбнувшись. — Я не позволю ни одному хористу пропустить ее под предлогом, что нужно отоспаться.
— Тогда ладно, — сказал он, направив лошадь в сторону, — не жалуйся потом на волдыри.
Алед не преувеличивал. Он повел их прямо по холмам — они поднимались на вершины, спускались в долины и снова взбирались на холмы. Преодолели много миль. Почти весь путь Алед проделал пешком, ведя лошадь под уздцы. Шли молча. По дороге к ним присоединились еще несколько десятков человек. В результате людей набралось больше сотни, как показалось Марджед, все двигались вместе, бесшумно, и, окажись рядом кто-то непосвященный, он даже не заподозрил бы, что к заставе движется такая многочисленная процессия.
А потом неожиданно перед ними выросла такая же большая, сплоченная и тихая группа людей. Марджед, шагавшая почти в первых рядах своего отряда, рядом с Аледом, вновь почувствовала дрожь от возбуждения и страха. Во главе новой группы был всадник на высоком черном коне. Его фигура была скрыта ниспадавшим белым одеянием, а на голове был светлый парик. Даже лицо казалось белым — Марджед решила, что он предпочел надеть маску, чем чернить лицо.
Ребекка!
Всадник в белом сидел неподвижно на коне, возвышаясь над пешей толпой.
Кто он, удивлялась Марджед, не сводя с него глаз. Он выглядел еще нелепее, чем Алед. И во много раз внушительнее. Алед и остальные отделились от своих групп и заняли места по обе стороны Ребекки.
Наконец Ребекка поднял обе руки и развел их в стороны. Белые рукава развернулись, как крылья, от запястий до плеч. Это был ненужный жест, так как люди и без того стояли тихо. Но это был командный жест. Тишина стала почти осязаемой. Марджед казалось, что она слышит биение своего сердца.
— Дочери мои, — произнес Ребекка по-валлийски, — и мои верные дети, приветствую вас.
Это был низкий мужской голос, звучавший тихо, но достаточно ясно, чтобы его услышали в дальнем конце толпы. Это был голос человека, который привык отдавать команды.
— Я поведу вас к заставе, — объявил Ребекка, — к воротам, которых там не должно быть, так как они лишают моих земляков возможности свободно ездить по дорогам. Вы, мои дочери и дети, разрушите эти ворота и домик смотрителя. Вы разрушите их по моей команде. Вы не станете причинять вред смотрителю или оскорблять его словами. Мои последователи — люди учтивые и вершат справедливость на пользу своим семьям, соседям и друзьям. Если кто желает повернуть назад, сейчас самое время.
Никто не двинулся с места. По толпе пронесся тихий гул одобрения.
Ребекка великолепен, вновь подумала Марджед. Толпу, намеревавшуюся крушить и ломать, он с помощью нескольких слов за очень короткое время превратил в армию, перед которой стояла благородная цель. Он укротил их, и ее в том числе. В эту минуту ей казалось, что она последует с ним в ад и обратно, стоит ему только попросить.
— Веди нас, мать, — сказал Алед.
— Мы последуем за тобой, мать, — вторили ему остальные «дочери».
Марджед почувствовала, что сердце забилось быстрее от этого глупого ритуала, который в эту минуту почему-то не казался таким уж глупым.
А затем Ребекка опустил руки, и все начали спускаться с открытого холма, на котором собрались. Направились к дороге и заставе, не видимой в темноте. Ночь была такой темной, что даже нельзя было разглядеть, куда ступает нога. Лошади впереди и сотни мужчин вокруг были для Марджед лишь слабой тенью в темноте, скорее ощутимой, чем видимой. Единственное, что можно было хоть как-то разглядеть, — белое одеяние Ребекки. Марджед не отрывала от него глаз.
Кто это был? Кто-то из соседней долины, из другой деревни. Даже если бы она увидела его лицо или услышала его имя, вряд ли они были бы ей знакомы. Она точно знала, что он не из мест по соседству от Глиндери. Во-первых, он шел не с ними. Во-вторых, она узнала бы мужчину такого представительного вида под любой маской, если бы была знакома с ним раньше. Трудно поверить, что в повседневной жизни он, должно быть, фермер или торговец. А может быть, адвокат. Она знала, что нескольких человек, арестованных за участие в бунтах Ребекки, защищали такие умелые адвокаты, что пока еще ни одного не осудили. Ходили слухи, что эти адвокаты тоже сторонники Ребекки. Возможно, один из них и есть Ребекка. Он говорил по-валлийски так, как разговаривал бы образованный человек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43