Упомянутое разрешение было знаком особого внимания Павла Петровича к графине, так как правом приезжать к главному подъезду замка пользовались весьма немногие лица. Все же прочие должны были подъезжать к особой маленькой двери, подниматься и спускаться несколько раз по темноватым лестницам и приходить на половину государя по мрачным коридорам, освещённым фонарями даже и в дневное время.
Дом Скавронской находился на углу Большой Миллионной, по соседству с Мраморным дворцом, и она издали же увидела из кареты блиставшую на утреннем солнце вызолоченную башенку над куполом дворцовой церкви и развевавшийся на другой башенке замка императорский флаг, обозначавший, что государь был дома, ибо при выезде его из замка, хотя бы на самое короткое время, флаг каждый раз бывал спускаем до его возвращения домой.
Сурово и неприветливо смотрело новое царское жилище, об основании которого ходила в народной молве странная легенда. На месте построенного Павлом Петровичем огромного замка стоял прежде деревянный, так называвшийся «летний» дворец, начатый постройкою при правительнице Анне Леопольдовне и оконченный при Елизавете Петровне. Дворец этот, оставаясь без поправок, приходил постоянно в ветхость и стал грозить совершенным разрушением. Однажды при пароле, отданном на разводе, происходившем 20 ноября 1796 года, император приказал «бывший летний дворец называть Михайловским». Вслед за тем он повелел сломать этот дворец, и 26 февраля 1797 года на месте прежнего дворца происходила торжественная закладка Михайловского замка. Для основы нового здания был заготовлен большой кусок мрамора в виде высокой плиты с высеченною на нём надписью о времени закладки. Около этого камня по обеим сторонам были поставлены покрытые пунцовым бархатом столы с вызолоченными на них серебряными блюдами, на которых лежали такие же лопатки, известь и яшмовые камни, обделанные наподобие кирпичей, с золотыми на них вензелями императора и его супруги, серебряный молоток, а также золотые и серебряные монеты нового чекана. На одном столе принадлежности эти были заготовлены для императора и императрицы, а на другом – для великих князей и великих княжен. По отслужении архиепископом Иннокентием молебна, в присутствии двора, при пушечной пальбе с Петропавловской крепости и из орудий, поставленных на Царицыном лугу, была произведена закладка замка. Постройка его была поручена архитектору итальянцу Бренну, и работа закипела с изумительною быстротою: 6000 рабочих ежедневно были заняты при этой постройке. Так как мрамора наготове не было, то его взяли от строившегося в ту пору Исаакиевского собора, который и стали достраивать из кирпича. Причину же постройки нового дворца объяснили следующим загадочным случаем.
Однажды часовому, стоявшему в карауле при летнем дворце, явился какой-то блистающий сиянием юноша и заявил оторопевшему служивому, что он, юноша, – архангел Михаил, приказывает ему идти к императору и сказать, что он, архангел, желает, чтобы на месте старого летнего дворца был построен храм во имя архистратига Михаила. Часовой донёс о бывшем видении по начальству, и когда об этом доложили императору, то он сказал: «Мне уже известно желание архангела Михаила; воля архистратига небесных сил будет исполнена». Вслед за тем он распорядился о постройке нового дворца, при котором должна была быть построена и церковь во имя архангела Михаила, а самый дворец приказал называть Михайловским замком.
При императоре Павле замок этот имел вид средневековой твердыни: его окружали со всех сторон канавы, обложенные камнем, с пятью подъёмными на них мостами. Кроме того, замок был обведён со всех сторон земляным валом, на котором было расставлено двадцать бронзовых пушек двенадцатифунтового калибра. Замок окружал обнесённый каменною, вышиною в сажень, стеною сад, в котором были цветники, оранжереи и теплицы. К замку от Большой Садовой улицы вели три липовые и берёзовые аллеи, посаженные ещё при императрице Анне, каждая из них упиралась в железные ворота, разделанные в той же решётке с гранитными столбами. Решётка эта была поставлена против главного фасада замка. Главные ворота, украшенные вензелями государя под императорской короной, открывались только для членов императорской фамилии. Боковые же ворота, из которых одни назывались «Воскресенскими», а другие «Рождественскими», были назначены для въезда и выезда экипажей. Проехав аллеи и ворота, карета Скавронской, через подъёмный мост, въехала на так называемый «коннетабль» – обширную, расстилавшуюся перед дворцом площадь, на которой была поставлена конная статуя Петра Великого.
Подъезжая к замку и смотря на красноватый цвет его стен, Скавронская ободряла себя мыслью о рыцарской любезности государя к женщинам. Рассказывали, что на одном из придворных собраний Павел Петрович, увлечённый беседой с какой-то молоденькою дамою, просил у неё на память бывшие у неё на руках перчатки. Разумеется, что желание императора было исполнено немедленно, и он одну из этих перчаток послал строителю замка на образчик той краски, в какую должны были быть окрашены те части наружных стен, которые не будут отделаны мрамором или гранитом. Несмотря на яркий цвет своих стен, замок всё-таки смотрел невесело, и угрюмости его стиля не ослабляли бывшие на нём украшения, состоявшие из вензелей в мальтийском кресте, гирлянд из вызолоченной бронзы, фронтона, высеченного из каррарского мрамора, и гербов областей, входивших в состав русской империи. Крыша на замке была медная с мраморною вокруг неё балюстрадою и статуями, снятыми с Зимнего дворца.
Выйдя из кареты и поднявшись по широкой гранитной лестнице, Скавронская вошла в обширные сени, украшенные колоннами из красного мрамора. Пол в сенях был из белого мрамора, а в нишах находились египетские истуканы; посреди же сеней стояли на мраморных пьедесталах бронзовые статуи Геркулеса и Флоры. В соседней с сенями зале находился главный дворцовый караул, состоявший постоянно из одного офицера и тридцати рядовых. Караул этот был расположен так, что никто не мог дойти до императора, минуя эту стражу. В этой комнате встретил Скавронскую ожидавший её приезда Кутайсов и, ободряя её, повёл молодую вдовушку наверх в покои государя.
Лестница, по которой они поднимались, представляла образец роскошной отделки. Стены её были выложены мрамором различных цветов, а места, оставшиеся пока белыми, предполагалось расписать фресками. На верху лестницы, у входа в апартаменты, стояли на часах два гренадера. С площадки лестницы Кутайсов и его спутница вошли в большую овальную прихожую, посреди которой был поставлен бюст короля шведского Густава Адольфа. Двери из прихожей вели в обширную залу, отделанную под жёлтый мрамор с тёмными разводами; зала эта была украшена картинами, изображавшими некоторые важнейшие события из русской истории. Затем Скавронская прошла через великолепно убранную тронную залу. Стены этой залы были обиты пунцовым бархатом, затканным золотом, а огромная печь была обложена бронзою. Насупротив трона, в нишах около дверей, стояли античные статуи Цезаря и императора Антонина, а по стенам были развешаны гербы семидесяти шести тогдашних русских провинций. Огромное зеркало, великолепная люстра и три стола – один из verde antico, а другие два из зелёного восточного порфира – дополняли убранство тронной залы. На плафоне её были нарисованы две аллегорические картины, и в каждой из них виднелось, между прочим, знамя мальтийского ордена. Отсюда до комнат императора было уже недалеко: оставалось только пройти галерею «арабесок» с мраморными колоннами, привезёнными из Рима. Галерея эта была устроена в подражание «лоджиям» Рафаэля, находящимся в Ватиканском дворце. Кутайсов попросил Скавронскую остановиться в этой галерее, а сам, осторожно приотворив дверь, заглянул в следующую комнату и на цыпочках стал пробираться далее. Спустя несколько минут затворённая Кутайсовым дверь отворилась.
– Его величество приглашает вас войти, – сказал он графине и, пропустив Скавронскую вперёд, вышел в галерею и там сел на диван в ожидании возвращения своей клиентки.
Император только что вернулся с развода и, как было заметно, находился в хорошем расположении духа. Скавронская прошла чрез прихожую, в которой стоял караул от лейб-гвардии гусарского полка, и вошла в большую белую залу, по стенам которой висели прекрасные ландшафты и виды Михайловского замка и стояло шесть изящных красного дерева шкапов, наполненных книгами, составлявшими частную библиотеку императора. Скавронская остановилась в этой комнате, не зная, идти ли ей далее, как вдруг в дверях против неё показался император.
Число парадных комнат в Михайловском замке не ограничивалось теми, которые проходила Скавронская; посетитель замка мог бы насмотреться ещё более на роскошь новых царских чертогов. Двери из галереи Рафаэля вели не только в покои государя, но и в галерею Лаокоона, названную так по превосходной древней статуе, стоявшей среди этой галереи, стены которой были увешаны гобеленами, изображавшими события из священной истории; но картины эти как-то не гармонировали с придвинутыми к ним статуями Дианы и Эндимиона, Психеи и Амура. В конце этой галереи стояли на часах два гвардейских унтер-офицера с эспонтонами в руках. Они охраняли вход в овальную гостиную с кариатидами по стенам. Комната эта поражала своим убранством: в ней была мебель, обитая бархатом огненного цвета и отделанная серебряными шнурами и кистями. Гостиная эта была смежна с громадной бальной залой, обложенною белым мрамором, из неё был вход в крутую тронную залу, громадный купол которой поддерживал шесть колоссальных статуй, а стены её были обтянуты красным бархатом, затканным золотом и покрытым золотою резьбою. Все окна в этой зале, кроме одного, из огромного цельного зеркального стекла, вставленного в раму из массивного серебра, были завешены красною шёлковою тканью. В этой тронной зале спускалась с потолка замечательной работы огромная люстра из чистого серебра. Впрочем, так как императору не стала вдруг нравиться красная отделка комнаты, то он захотел отделать её жёлтым бархатом с великолепным серебряным шитьём и с серебряными массивными украшениями по стенам. Столы, подзеркальники и вся мебель в этой комнате должны были быть сделаны из чистого серебра. К такой отделке уже и приступили, и на первый раз было отпущено с монетного двора на заготовку нужных вещей сорок пудов серебра; но вскоре кончина государя не только прекратила эти работы, но и оставила Михайловский замок необитаемым в течение нескольких годов. Не были также окончены заказанные собственно для нового дворца и великолепные столовые сервизы: один из чистого серебра, а другой – фарфоровый, с изящно рисованными видами Михайловского замка.
Половина императрицы отличалась роскошной обстановкой и изяществом. Там также были столы из брекчии и восточного алебастра и из ляпис-лазури; обитая бархатом и шёлком мебель, изящная бронза парижского изделия; двери из красного, розового и кедрового дерева, великолепные фарфоры, статуи, картины, гобелены, занавеси из парчи, камины из каррарского мрамора и плафоны, расписанные фресками и гуашью. На половине государыни богатством убранства отличалась в особенности парадная опочивальня. В этой комнате место для постели было отделено массивной серебряной балюстрадой, весившей четырнадцать пудов, а вызолоченная кровать стояла под светло-голубым бархатным балдахином, подхваченным серебряными шнурами с такими же кистями.
Несмотря на затрату громадных капиталов и на участие в постройке Михайловского замка лучших художников того времени, как русских, так и иностранных, здание это было совершенно неудобно для житья. Страшная, разрушительная сырость ещё до переезда в замок императора перепортила и отделку комнат, и мебель, и картины. В покоях государя стены были обиты деревом, и это удерживало несколько сырость, отдававшуюся от стен, но в других помещениях замка не было никакой возможности жить. До какой степени доходила сырость в этом новоустроенном дворце, можно заключить из того, что когда в нём был дан в первый раз императором Павлом бал, то хотя в залах зажжено было множество свечей, но в них стояла густая мгла. В дворцовых залах, подобно тому, как на улицах в туманную осеннюю ночь едва мерцают тусклые фонари, уныло мерцали огоньки восковых свечей. Только с большим трудом можно было различить кого-нибудь с одного конца залы на другом. Дамские наряды отсырели и при слабом свете утратили свою яркость, гости, как тени, двигались в полупотёмках. Между тем Павел Петрович восхищался постройкой нового дворца, и ничем легче нельзя было снискать его благосклонность, как похвалою, сделанною Михайловскому замку. Немало ловких людей воспользовались этой слабостью государя, а один из них, директор заёмного банка Данилевский, отец будущего нашего военного историка, даже испросил у императора как особой милости дозволение прибавить к своей фамилии в память постройки нового дворца прозвание – «Михайловский».
XVII
При появлении государя Скавронская сделала ему низкий реверанс по всем строгим правилам тогдашнего придворного этикета, отбив взад правою ножкою длинный шлейф своего платья; а он встретил её с той утончённою вежливостию, какою обыкновенно отличался в обращении своём с дамами. Император пододвинул ей кресло и, пригласив её садиться, сам сел около неё.
– Я уже знаю цель вашего посещения, – начал император по-французски, – вы приехали просить меня, чтобы я разрешил вам вступить в брак с графом Литтою.
– Так точно, ваше величество, – проговорила Скавронская.
– Противиться вторичному вашему браку я имел прежде достаточное основание. Это был с моей стороны не пустой каприз, которым обыкновенно любят объяснять мои распоряжения, хотя для них и имеются у меня вполне уважительные причины. Вы – молодая и слишком богатая вдова, у вас от первого мужа остались две маленькие дочери, и я не желал, чтоб эти сиротки попали на попечение отчима, который мог бы не только не заботиться о них, но даже и расстроить их состояние.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113